СЕРГЕЙ ВОЗНЯК: 41 ДЕНЬ В «АМЕРИКАНКЕ». Я ВЕРНУЛСЯ ДРУГИМ
Сидим в кафе. Слушаю Сергея и вспоминаю почему-то совсем не к месту, как в советском кино про Калиостро итальянец Жакоб с лицом Абдулова божится: «Я вернусь. Только обязательно другим - вот те крест… совсем другим!».
…Хотя, почему «не к месту»? Если выкинуть из фразы комический пафос (речь-то у нас не о смешном -- о СИЗО КГБ), да вспомнить, насколько умное получилось у Захарова кино, то вполне и не кощунственна эта аналогия. Комедия 80-ых и трагедия 2010-го во многом перекликаются. Все те же сюжеты: фальсификация, нелепое положение, попытка выкрутиться, Европа, уступки, любовь, дружба, власть, политика, ну… и все такое.
Мы говорили совсем не эпохально. Да и тема ограничена: о подробностях уголовного дела нельзя, о тех, кого выпустили вместе с ним, Сергей мало знает, о тех, кто там остался, - не знает совсем. В такой ситуации поначалу не грех вспомнить, что именно имел в виду народ, сочиняя пословицу: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.
«Мебель» сколотили заранее
-- Я был уверен, что до тюрьмы дело не дойдет. Совершенно был спокоен, даже когда меня завели в камеру, -- начал рассказывать Возняк. -- Там уже было пятеро мужиков - я шестой. А камера двухместная. Вот захожу я с доской. Мне дали такой свежесработанный настил для сна -- я так понял, что их там сколачивали заранее: СИЗО и так заполнено - там, по-моему, всего 18 камер переполненных, и нас еще всех нужно было разместить.
-- То есть эти «доски» были приготовлены заранее?
-- Я думаю, там уже было приблизительно известно, кого и сколько поместят. Я бы вообще мог на Площадь не ходить, все равно место было уже выделено. Но я имел несколько иное представление о предстоящей отсидке, которую я, конечно, не исключал. Накануне задумался о возможных последствиях 19 декабря. Понимал: намереваюсь совершить административное правонарушение, участвуя в несанкционированном митинге на Октябрьской площади. Наказание максимум 15 суток на Окрестина. К этому я был готов: тепло оделся, похуже вещи выбрал. Когда ко мне в половине пятого утра приехали люди из КГБ -- человек 10-12, -- я был спокоен. Они пришли без наручников, дали время одеться, все было корректно. Я отнесся достаточно легкомысленно, потому что на самом деле для меня все закончилось накануне вечером -- в 19 часов, когда избили Некляева. Без лидера мы практически уже не участвовали в событиях. Я думал: подержат трое суток и выпустят. 23-22-го… Даже, когда в камеру, рассчитанную на двоих (не более 9-ти квадратных метров), меня шестым поместили, я решил, что трое суток вполне переживу.
Но на первом допросе выяснилось, что я тут нахожусь в качестве подозреваемого, а это уже не трое, а 10 суток. Когда по истечении 10 суток зампрокурора Минска предъявил обвинение в организации массовых беспорядков (от 5 до 15 лет), от легкомыслия не осталось и следа. На душе стало очень тяжело. А сокамерники мои -- ребята опытные, каждый подолгу уже там сидит - сказали: «Если не выпустили в первые дни, готовься: минимум 2 месяца. Поскольку у вас там «групповое», наверняка до 20 февраля продлят или, скорее, до полугода -- за 2 месяца они не успеют всех допросить». Мне стало как-то уж очень нехорошо: появилось самоедство, всякие паршивые мысли. Я думал о детях, о родителях. Родители мои в России, отец в больнице, я ему последний раз 19-го декабря звонил - мама в каталке его по больнице возит… я про него ничего все это время не знал. Эта неизвестность очень тяготила.
-- А сокамерники как приняли?
-- Захожу я со своей доской, дверь захлопнулась, матрац мне кинули. Мужики говорят: с постелью разберемся позже, до вечера еще далеко - давай знакомиться. Политический? Ну - неважно. Пока ты тут в курс дела войдешь, должен понять два главных правила, их нарушать нельзя. Первое: вот ведро, туда - только по малой нужде. Но всегда сначала посмотри, чтобы в это время никто не ел. И наоборот - не ешь, когда кто-то у ведра. Второе правило - ни слова о сексе. Я удивился: там самому молодому 27 лет, старшему - 36. Не понимаю, почему не поговорить? В чем острота вопроса? Вот я на Окрестина в мае трое суток отсидел - обсуждали без проблем. А они говорят: мы тут давно сидим - этот год, тот -- полтора. Если заикнешься….» И тут я вдруг понял, куда попал. Дело совсем не в сексе. Не только в нем. Здесь было тяжело именно морально. … Но на себе я это моральное давление во всей полноте ощутил потом.
Что значит отказаться от сахара
-- Самый тяжелый день помнишь?
-- Новогодняя ночь. Так было плохо, просто совсем… Там плохо всегда, но каждый преодолевает трудности в зависимости от ситуации и индивидуальных качеств. Про меня сокамерники говорили: внешне никак по мне не заметны переживания. Но я старался изо всех сил. Я решил для себя, что это -- снова армия, снова я попал в казарму, только тут нет увольнений. Потом я подумал: неплохо бы что-то изменить в своей жизни. Я очень люблю в чай добавлять побольше сахара, и соль люблю -- всегда, когда сажусь обедать, не пробуя, сразу подсаливаю. Там я решил - ни сахара, ни соли, пусть, думаю, хоть какая-то польза организму будет. Как ни странно, эта, казалось бы, мелочь отвлекала от мыслей. Надо было справиться с желанием подсластить-подсолить. Я и справился - сейчас обхожусь без сахара и соли. Потом, когда меня перевели в другую камеру, я стал два раза в день делать гимнастику. Там сидел руководитель ФОКа - мастер спорта. Он стал как бы персональным тренером для меня. Мы взяли четыре бутылки от минеральной воды, зашили в мои старые армейские кальсоны (я извиняюсь за эту интимную подробность) -- получилась гантель 6 кг . Я с ней каждый день два раза делал гимнастику, чтобы не поехала крыша. А там многие близки к этому: срывы бывают практически у всех. Некоторые вдруг часами начинают смотреть в потолок или кто-то беспрерывно ходит по камере, рассказывая, как ему плохо. Там всем плохо. Но никто не прерывает чужие внезапные стенания. Все молчат. Потом человек придет в себя и сам извинится: «Ребята, простите, вспомнил семью и….»
интервью полностью