Золотой фонд Заповедника Сказок
Ирина Бохно. Песни Милены
Сказка из первого тома
Милена поёт сказки. Обычно её приглашают убаюкивать детей, а взрослые приходят к ней сами - за хорошим настроением. Иногда она поёт знакомые с детства или вычитанные сказки. Чаще - свои, придуманные тут же. Позже она записывает их, сразу набело. Но если одну и ту же чужую сказку она может спеть разным людям - обычно взрослым, чтобы успокоить их или развеселить - то свои Милена придумывает для каждого отдельно, никогда не повторяясь. Это могут быть стихи или ритмические плетения; есть и такие, что после записи напоминают не слишком фантастический рассказ. Когда ж Милена поёт их - низко гудя и наборматывая, или же поднимая голос почти до птичьей трели - это, несомненно, песни; и по преимуществу, колыбельные.
Милена - хромуша. Это врождённое. Несколько операций позволили ей ходить самостоятельно, не пользуясь даже палочкой, но очень уж неторопко. Когда Милена не спешит, походка её даже мила чем-то, словно у утки-мандаринки. Вот именно не гусыни, а уточки. А стоит поторопиться... «Как старый боцман», - смеётся она. Милена смеётся славно, хотя лёгким человеком её не назовёшь.
Милена сирота. Родители её работали на стройке... о той аварии в городе вспоминают почти полвека. Покойная тётка не взяла Милену к себе - опасалась не устроить личную жизнь, да так и померла бобылкой. Она никогда не навещала девочку в детдоме - но завещала ей маленькую свою квартирку. В тёткиных документах Милена нашла фотографии родных, в том числе деда с бабушкой. На старой плотной карточке, едва ли не на глазах уплывающей в сепию, немолодой мужчина в солдатской форме и молоденькая, нарядно для послевоенных лет одетая барышня... с палочкой. Как вышло, что хромая девушка обошла всё изобилие невест - кто знает? Одно предположение у Милены всё же есть: среди ветхих документов нашлась тетрадь в зеленоватой дерматиновой обложке. В ней безукоризненным почерком - со всеми нажимами и волосными линиями - записаны частушки. И простенькие, и совсем уж озорные - большинства из них Милена никогда не слыхала. Свои сказки она начала петь ещё в детдоме, оттого, верно, и выросла почти не бита. Калек дети не щадят, а вот рассказчиков ценят.
Милена швея. Ещё в бесплатные времена окончила заочно факультет дизайна одежды - и обшивает местный драмтеатр, а также давних клиентов с нестандартной фигурой, которым не подходит готовое платье. Ролевики и реконструкторы (через два подъезда от Милены живут близнецы, сколотившие команду «наполеоники») часто спрашивают у неё совета: Милена не только нарисует «правильный» костюм - она помнит, как обрабатывали швы в позаэтаком веке, как тачали обувь и плели галуны, из чего были пуговицы, и как тогда жили. Может быть, поэтому её песни так похожи на правду, что кое-кто из знакомых даже затевался поискать её героев в летописях. Кстати, быть может, вы слышали и даже пели некоторые песни Милены: они мгновенно западают в память и кочуют из города в город, переносимые гитарами да флейтами. Сама же Милена ни на чём не играет. Она поёт сказки и денег за это не берёт.
Милену зовут к беспокойным детям. В любое время дня и особенно - ночи. Милена не боится отпирать дверь - не так-то велик город: что радость на виду, что беда. Да и взять у Милены особо нечего: несколько отрезов, что работы ждут, да полуготовую вещь? Так с нею же и поймают на горячем. Милену зовут и, если добираться далековато, стараются такси подогнать или знакомого с машиной спроворить. А недалече - так и пойдут помаленьку вместе: Милена и замороченный досиня папаша, либо бабушка, пахнущая корвалолом. По дороге Милена молча слушает жалобы и думает: «Тебе, голубчик-голубушка, тоже нужна бы песня. Ну да не всё же разом...»
Милена берёт чашку чуть тёплого слабого чаю и садится к кроватке. Детёшка обычно примолкает ненадолго: кто, мол, тут у нас? Чего явился? Милена потихоньку глотает чаёк и, полуприкрыв глаза, поглядывает на малыша. Маленькие сами подсказывают ей героев. Впервые рождённых почти не бывает - таких Милена видала пару раз, их ни с кем не спутаешь. А остальные тянут-потянут за собою хвостик жизней: тоненькую ниточку или смолёный канат - это уж кому как повезло. За спиной у беспокойных деток - оборванные пути, недоделанные дела, незавершённые подвиги, страшные сказки. Страшные тем, что не окончены. И надрываются маленькие лёгкие, колотится сердчишко: неизвестность осталась неизвестностью, давит и страшит, не даёт глаз сомкнуть. Бьётся обессиленный крестьянин или раненый солдат, беглая рабыня или зверушка в капкане - какая разница? Милене надобно избыть этот страх, а для того - «завершить квест» (больно понравился ей термин, подцепленный у кого-то из молодых знакомых). То есть найти, рассказать и непременно досказать сказку. Спеть и допеть.
Милена поёт маленькой дриаде, чью сосенку срубили на дорожный посох. Побродяжка в пути задумал было ограбить другого странничка. Да вот незадача - странничек тот оказался ведуном. Подумаешь - одет, словно ремесленник-середнячок. Силе побрякушки ни к чему. Отнял ведун у бродяжки палку, вложил ума в задние ворота, да и пошёл с новым посохом далее. Пришёл в гости к старому другу, в домик над озером. Глядятся в озеро корабельные сосны, высокий мыс плотно устлан хвоей... Пошёл ведун к соснам, высмотрел старшую, разгрёб в хвое меж корней ямку малую - да и вызвал-вышептал испуганную дриадку, запертую в медленно умирающем теле посоха. Скатилась в ямку капелька живицы. Ведун укрыл её хвоей, как одеялком, да и пошёл ужинать с другом: старшая сосна пристроит девчонку куда надобно. Спи, маленькая, сказка твоя решена, дрянные сны ушли сосновым лесом в тихий закат.
Милена поёт чахоточному портному - смертынька пришла, дети не пристроены, - боязно: нравные они, не справится с ними жена, пойдут парни-подростки по дурной дорожке. Деревянными очами - давними срезами веток старого толстенного платана за окном доходного дома смотрит портной в своё же окошко. Жалеют мамку парни, отцовы начатки дошили, вывеску после траура обновили и сидят цельный день, работают: сами себе мастера, сами подмастерья. Рожки газовые прикупили: допоздна шьют. Выйдут под дерево покурить - тянется платан крупными своими, жилистыми, венозными листьями - хоть по головам погладить, что ли... Осень подбирается, ноет нежную колыбельную, убаюкивает платан, прибирает лист, укутывает почки поплотней. Спи, портной, без беды твоя семья.
Милена поёт «интересной барышне» в чёрных чулках и розовом трико - бедняжке проломили голову в пьяной драке, а дочке-то в приюте пропадать: кто ж заплатит за неё? Выкинут дитя... Не бейся, глупая, не цепляйся за ту прежнюю жизнь: детка твоя задохнулась во сне. Ни твоего сраму не узнает, ни холода зимнего, ни пинков-побоев... Мама с папой скоро сестричку зачнут, коль не будешь плакать каждую ночь. Станешь ты её любить, словно дочку свою... дочку свою... спи, кроха, плохое приснилось, уснилось и выснилось. Завтра снег, кошки спят, дети спят... и взрослые тоже.
- Папа, извините, проснитесь - домой мне надобно, ночь глубокая на дворе. А тёще своей передайте: если хочет, пусть на днях заглянет в гости. Я ей что-нибудь спою. Вы с женой извелись, а она и вовсе в тросточку высохла, раздражительная стала - ни к чему это в доме, незачем беду наманивать.
Милена после песен просыпается обычно часам к десяти вместо полвосьмого. Нынче в утренней тишине - начало десятого, взрослые на работе, дети в школе - даже мелодичный звонок звучит неожиданно резко. Милена, ошалелая и встрёпанная спросонок, набрасывает долгополый халат и сколь может быстро ковыляет к двери.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, - растерянно тянет Милена, разглядывая рослого посетителя.
Судя по уютной одежде и сандалиям на босу ногу, это сосед; но Милене он незнаком.
- Простите, что разбудил. Я думал... после девяти утра вроде вполне принято...
- Что вы, не беспокойтесь. Проходите на кухню, я сейчас.
У себя в комнате Милена наскоро приглаживает рыжеватые с проседью волосы, надевает уютное домашнее платье до пят и выходит в кухню.
- Хотите кофе?
- Спасибо! Я, вообще-то, как раз за этим... Я ваш новый сосед, переехал вчера поздно вечером, купить ничего не успел. Я в магазин, конечно, сбегаю сейчас, и вам прикуплю что надо - но без кофе я не человек. Вот и решил зайти спросить кофейку, да заодно и познакомиться. Я Валерий.
- Милена.
Милена варит кофе и размышляет. Похоже, он лет на восемь-десять постарше её самой. Может, военный пенсионер, но больше военный, чем пенсионер. Наблюдая, как медленно поднимается в турке тёмная кофейная тюбетейка, Милена чувствует его взгляд - скорее не любопытный, а пристальный, плотный. Она разливает кофе, достаёт сухие печенюшки, яблоки, чёрный шоколад. Валерий хвалит кофе, лицо его словно согревается. Длинными узловатыми пальцами он с удовольствием ломает шоколад. С хрустом разламывает большое яблоко и слегка смущается, заметив, как удивлённо вздрогнула Милена. Кофе поборол мутное состояние прерванного сна, Милена оживилась и, слушая неторопливые рассказки соседа, поймала себя на том, что впервые за долгое время разговаривает с человеком, которому от неё не нужно ничего, кроме кофе и печенюшек. Они говорят о чём угодно, кроме работы Валерия и сказок Милены. Она нигде не бывала, кроме родного города, а сосед основательно повидал мир. Зато история военного костюма - о, это конёк Милены! Сосед пообещал на днях занести ей атлас современной армейской формы разных стран: очень интересно будет проследить, откуда что взялось.
- Милена, у меня к вам ещё одна просьба.
- Да?
- Я иногда буду отсутствовать по нескольку дней. А мне помаленьку начнут подвозить материалы для ремонта. Можно, я оставлю вам второй ключ? Это фирма моего друга, так что контролировать ничего не нужно - пусть просто заносят и складывают в прихожей, я потом разберу.
...Милена возвращается за полночь. Сегодня после двух колыбельных она пуста и стеклянна, и даже сказки, наверное, запишет завтра. Она всё равно никогда ни слова не забывает. Они сами, прямо скажем, не забываются. Остановившись на площадке, чтобы нашарить классически забившиеся на дно сумочки ключи, Милена слышит из-за соседской двери - такой же «картонной», как у неё самой - хриплый то ли стон, то ли вой. Вот она, связка... а на связке и его ключ. Руки у Милены не дрожат, да и ноги не подкашиваются. Она открывает дверь и на ощупь зажигает свет в прихожей - квартиры симметричны. Протиснувшись между упаковками кафеля и связками каких-то досок, осторожно заглядывает в спальню. Валерий заснул не раздеваясь, да к тому же без подушки - навзничь на покрытой пледом жёсткой кушетке. Сном, однако, его состояние назвать трудно: он мечется, словно силясь подняться, и выкрикивает, выстанывает что-то на неизвестном Милене языке. Она стаскивает пальто и почти не глядя бросает в кресло. Подтаскивает кресло поближе к кушетке, садится и прикрывает глаза.
Милена видит неясные тени - белые в чёрной воде. Видит длинный костяк... один, другой... Древнее, древнее бьётся отчаянно - в воде, на суше, в воздухе... Наконец, приходит чёткость: белый, длинный череп с чёрным, почти равным по длине клювом - и крутится где-то обрывок текста из школьного пособия: «...череп крупных врановых обыкновенно очень прочен, чтобы выдерживать ускорение и служить опорой тяжёлому мощному клюву». Череп двоится. Плеском крыльев распахивается темнота, и в глаза бьёт желтизна. Желтизна песка. Желтизна песка арены - и быстро темнеющие пятна на нём.
Милена поёт. Братьев Воронов захватили не в бою - на переговорах. Близнецы Вороны стоят теперь на арене друг против друга: один должен быть убит, тогда другой станет свободен. Визжит и воет пёстрая толпа на трибунах. Братья сближаются медленно, накручивая осторожные круги, танцуя боевой танец так, как это принято у них на родине, аккуратно имитируя бой. Толпа ревёт и улюлюкает. Долго морочить головы этим любителям свежей кровушки не удастся: они видели много танцев, их интересует только танец смерти. Милена теперь понимает хрип Валерия.
- Бра-а-ат...
- Ворон Ворону глаз не выклюет!
- Брат, бей и уходи!
- Нет!
Ворон, Ворон, не хватай клювом раскалённый воздух, не бросайся на братнин меч. Он отшатывается, Ворон, а ему в спину летят камни. Летят камни и в тебя. Вы оба - лишь в коротких туниках, без лат и шлемов, но крепок костяк, крепки черепа Воронов, никого не выручит случайный камень. Даром кружат два Ворона друг над другом, нет решения у этой задачи, нет выбора - гладки обе стороны вашей монеты. Ворон Ворону глаз не выклюет.
Ворон, Ворон, твой клюв в твоих руках, твой короткий тяжёлый меч. Твоя грудь ближе груди брата - решай, Ворон. Решайся, Ворон!..
Смертный крик брата перекрыл беснованье трибун. Ворон Ворона поднял на руки и понёс прочь, и никто не заступил ему пути. Ворон Ворона оплакал на голой скале и оставил чёрным птицам его тело, а суть его вдохнул. Братья свободны оба, оба честны - Ворон Ворону глаз не выклевал. Трое суток шёл Ворон, пока не достиг родных лесов. И там упал на тихой поляне и заснул, и чёрные птицы сторожили его сон. Спи, Ворон, спи. Набирайся сил - народ Ворона должен жить. Спи, Ворон, твоя сказка досказана, завтра начнётся другая... Спи, Ворон, спи, Валерий... Спи, Милена...
- Милена, Милена, доброе утро!
- Ой...
- Погоди, не вставай резко - у тебя, небось, спина затекла в этом кресле за целую ночь! Давай руку... потихоньку, потихоньку... оп-па! Пойдём на кухню - я такой кофе привёз!
Милена поёт сказки. Валерий старается не отпускать её одну: Милена немолода, и лишних сил ей не напрятано; чем быстрей она попадёт домой после колыбельной - тем лучше. И если вечером или ночью вы увидите возле дома здоровенный старый чёрный джип со стальной головою ворона на капоте, если в нём читает за рулем рослый седой мужчина - значит, здесь плакал чей-то малыш. Значит, Милена сегодня поёт здесь.
Видели?..
Сказка из первого тома
Милена поёт сказки. Обычно её приглашают убаюкивать детей, а взрослые приходят к ней сами - за хорошим настроением. Иногда она поёт знакомые с детства или вычитанные сказки. Чаще - свои, придуманные тут же. Позже она записывает их, сразу набело. Но если одну и ту же чужую сказку она может спеть разным людям - обычно взрослым, чтобы успокоить их или развеселить - то свои Милена придумывает для каждого отдельно, никогда не повторяясь. Это могут быть стихи или ритмические плетения; есть и такие, что после записи напоминают не слишком фантастический рассказ. Когда ж Милена поёт их - низко гудя и наборматывая, или же поднимая голос почти до птичьей трели - это, несомненно, песни; и по преимуществу, колыбельные.
Милена - хромуша. Это врождённое. Несколько операций позволили ей ходить самостоятельно, не пользуясь даже палочкой, но очень уж неторопко. Когда Милена не спешит, походка её даже мила чем-то, словно у утки-мандаринки. Вот именно не гусыни, а уточки. А стоит поторопиться... «Как старый боцман», - смеётся она. Милена смеётся славно, хотя лёгким человеком её не назовёшь.
Милена сирота. Родители её работали на стройке... о той аварии в городе вспоминают почти полвека. Покойная тётка не взяла Милену к себе - опасалась не устроить личную жизнь, да так и померла бобылкой. Она никогда не навещала девочку в детдоме - но завещала ей маленькую свою квартирку. В тёткиных документах Милена нашла фотографии родных, в том числе деда с бабушкой. На старой плотной карточке, едва ли не на глазах уплывающей в сепию, немолодой мужчина в солдатской форме и молоденькая, нарядно для послевоенных лет одетая барышня... с палочкой. Как вышло, что хромая девушка обошла всё изобилие невест - кто знает? Одно предположение у Милены всё же есть: среди ветхих документов нашлась тетрадь в зеленоватой дерматиновой обложке. В ней безукоризненным почерком - со всеми нажимами и волосными линиями - записаны частушки. И простенькие, и совсем уж озорные - большинства из них Милена никогда не слыхала. Свои сказки она начала петь ещё в детдоме, оттого, верно, и выросла почти не бита. Калек дети не щадят, а вот рассказчиков ценят.
Милена швея. Ещё в бесплатные времена окончила заочно факультет дизайна одежды - и обшивает местный драмтеатр, а также давних клиентов с нестандартной фигурой, которым не подходит готовое платье. Ролевики и реконструкторы (через два подъезда от Милены живут близнецы, сколотившие команду «наполеоники») часто спрашивают у неё совета: Милена не только нарисует «правильный» костюм - она помнит, как обрабатывали швы в позаэтаком веке, как тачали обувь и плели галуны, из чего были пуговицы, и как тогда жили. Может быть, поэтому её песни так похожи на правду, что кое-кто из знакомых даже затевался поискать её героев в летописях. Кстати, быть может, вы слышали и даже пели некоторые песни Милены: они мгновенно западают в память и кочуют из города в город, переносимые гитарами да флейтами. Сама же Милена ни на чём не играет. Она поёт сказки и денег за это не берёт.
Милену зовут к беспокойным детям. В любое время дня и особенно - ночи. Милена не боится отпирать дверь - не так-то велик город: что радость на виду, что беда. Да и взять у Милены особо нечего: несколько отрезов, что работы ждут, да полуготовую вещь? Так с нею же и поймают на горячем. Милену зовут и, если добираться далековато, стараются такси подогнать или знакомого с машиной спроворить. А недалече - так и пойдут помаленьку вместе: Милена и замороченный досиня папаша, либо бабушка, пахнущая корвалолом. По дороге Милена молча слушает жалобы и думает: «Тебе, голубчик-голубушка, тоже нужна бы песня. Ну да не всё же разом...»
Милена берёт чашку чуть тёплого слабого чаю и садится к кроватке. Детёшка обычно примолкает ненадолго: кто, мол, тут у нас? Чего явился? Милена потихоньку глотает чаёк и, полуприкрыв глаза, поглядывает на малыша. Маленькие сами подсказывают ей героев. Впервые рождённых почти не бывает - таких Милена видала пару раз, их ни с кем не спутаешь. А остальные тянут-потянут за собою хвостик жизней: тоненькую ниточку или смолёный канат - это уж кому как повезло. За спиной у беспокойных деток - оборванные пути, недоделанные дела, незавершённые подвиги, страшные сказки. Страшные тем, что не окончены. И надрываются маленькие лёгкие, колотится сердчишко: неизвестность осталась неизвестностью, давит и страшит, не даёт глаз сомкнуть. Бьётся обессиленный крестьянин или раненый солдат, беглая рабыня или зверушка в капкане - какая разница? Милене надобно избыть этот страх, а для того - «завершить квест» (больно понравился ей термин, подцепленный у кого-то из молодых знакомых). То есть найти, рассказать и непременно досказать сказку. Спеть и допеть.
Милена поёт маленькой дриаде, чью сосенку срубили на дорожный посох. Побродяжка в пути задумал было ограбить другого странничка. Да вот незадача - странничек тот оказался ведуном. Подумаешь - одет, словно ремесленник-середнячок. Силе побрякушки ни к чему. Отнял ведун у бродяжки палку, вложил ума в задние ворота, да и пошёл с новым посохом далее. Пришёл в гости к старому другу, в домик над озером. Глядятся в озеро корабельные сосны, высокий мыс плотно устлан хвоей... Пошёл ведун к соснам, высмотрел старшую, разгрёб в хвое меж корней ямку малую - да и вызвал-вышептал испуганную дриадку, запертую в медленно умирающем теле посоха. Скатилась в ямку капелька живицы. Ведун укрыл её хвоей, как одеялком, да и пошёл ужинать с другом: старшая сосна пристроит девчонку куда надобно. Спи, маленькая, сказка твоя решена, дрянные сны ушли сосновым лесом в тихий закат.
Милена поёт чахоточному портному - смертынька пришла, дети не пристроены, - боязно: нравные они, не справится с ними жена, пойдут парни-подростки по дурной дорожке. Деревянными очами - давними срезами веток старого толстенного платана за окном доходного дома смотрит портной в своё же окошко. Жалеют мамку парни, отцовы начатки дошили, вывеску после траура обновили и сидят цельный день, работают: сами себе мастера, сами подмастерья. Рожки газовые прикупили: допоздна шьют. Выйдут под дерево покурить - тянется платан крупными своими, жилистыми, венозными листьями - хоть по головам погладить, что ли... Осень подбирается, ноет нежную колыбельную, убаюкивает платан, прибирает лист, укутывает почки поплотней. Спи, портной, без беды твоя семья.
Милена поёт «интересной барышне» в чёрных чулках и розовом трико - бедняжке проломили голову в пьяной драке, а дочке-то в приюте пропадать: кто ж заплатит за неё? Выкинут дитя... Не бейся, глупая, не цепляйся за ту прежнюю жизнь: детка твоя задохнулась во сне. Ни твоего сраму не узнает, ни холода зимнего, ни пинков-побоев... Мама с папой скоро сестричку зачнут, коль не будешь плакать каждую ночь. Станешь ты её любить, словно дочку свою... дочку свою... спи, кроха, плохое приснилось, уснилось и выснилось. Завтра снег, кошки спят, дети спят... и взрослые тоже.
- Папа, извините, проснитесь - домой мне надобно, ночь глубокая на дворе. А тёще своей передайте: если хочет, пусть на днях заглянет в гости. Я ей что-нибудь спою. Вы с женой извелись, а она и вовсе в тросточку высохла, раздражительная стала - ни к чему это в доме, незачем беду наманивать.
Милена после песен просыпается обычно часам к десяти вместо полвосьмого. Нынче в утренней тишине - начало десятого, взрослые на работе, дети в школе - даже мелодичный звонок звучит неожиданно резко. Милена, ошалелая и встрёпанная спросонок, набрасывает долгополый халат и сколь может быстро ковыляет к двери.
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, - растерянно тянет Милена, разглядывая рослого посетителя.
Судя по уютной одежде и сандалиям на босу ногу, это сосед; но Милене он незнаком.
- Простите, что разбудил. Я думал... после девяти утра вроде вполне принято...
- Что вы, не беспокойтесь. Проходите на кухню, я сейчас.
У себя в комнате Милена наскоро приглаживает рыжеватые с проседью волосы, надевает уютное домашнее платье до пят и выходит в кухню.
- Хотите кофе?
- Спасибо! Я, вообще-то, как раз за этим... Я ваш новый сосед, переехал вчера поздно вечером, купить ничего не успел. Я в магазин, конечно, сбегаю сейчас, и вам прикуплю что надо - но без кофе я не человек. Вот и решил зайти спросить кофейку, да заодно и познакомиться. Я Валерий.
- Милена.
Милена варит кофе и размышляет. Похоже, он лет на восемь-десять постарше её самой. Может, военный пенсионер, но больше военный, чем пенсионер. Наблюдая, как медленно поднимается в турке тёмная кофейная тюбетейка, Милена чувствует его взгляд - скорее не любопытный, а пристальный, плотный. Она разливает кофе, достаёт сухие печенюшки, яблоки, чёрный шоколад. Валерий хвалит кофе, лицо его словно согревается. Длинными узловатыми пальцами он с удовольствием ломает шоколад. С хрустом разламывает большое яблоко и слегка смущается, заметив, как удивлённо вздрогнула Милена. Кофе поборол мутное состояние прерванного сна, Милена оживилась и, слушая неторопливые рассказки соседа, поймала себя на том, что впервые за долгое время разговаривает с человеком, которому от неё не нужно ничего, кроме кофе и печенюшек. Они говорят о чём угодно, кроме работы Валерия и сказок Милены. Она нигде не бывала, кроме родного города, а сосед основательно повидал мир. Зато история военного костюма - о, это конёк Милены! Сосед пообещал на днях занести ей атлас современной армейской формы разных стран: очень интересно будет проследить, откуда что взялось.
- Милена, у меня к вам ещё одна просьба.
- Да?
- Я иногда буду отсутствовать по нескольку дней. А мне помаленьку начнут подвозить материалы для ремонта. Можно, я оставлю вам второй ключ? Это фирма моего друга, так что контролировать ничего не нужно - пусть просто заносят и складывают в прихожей, я потом разберу.
...Милена возвращается за полночь. Сегодня после двух колыбельных она пуста и стеклянна, и даже сказки, наверное, запишет завтра. Она всё равно никогда ни слова не забывает. Они сами, прямо скажем, не забываются. Остановившись на площадке, чтобы нашарить классически забившиеся на дно сумочки ключи, Милена слышит из-за соседской двери - такой же «картонной», как у неё самой - хриплый то ли стон, то ли вой. Вот она, связка... а на связке и его ключ. Руки у Милены не дрожат, да и ноги не подкашиваются. Она открывает дверь и на ощупь зажигает свет в прихожей - квартиры симметричны. Протиснувшись между упаковками кафеля и связками каких-то досок, осторожно заглядывает в спальню. Валерий заснул не раздеваясь, да к тому же без подушки - навзничь на покрытой пледом жёсткой кушетке. Сном, однако, его состояние назвать трудно: он мечется, словно силясь подняться, и выкрикивает, выстанывает что-то на неизвестном Милене языке. Она стаскивает пальто и почти не глядя бросает в кресло. Подтаскивает кресло поближе к кушетке, садится и прикрывает глаза.
Милена видит неясные тени - белые в чёрной воде. Видит длинный костяк... один, другой... Древнее, древнее бьётся отчаянно - в воде, на суше, в воздухе... Наконец, приходит чёткость: белый, длинный череп с чёрным, почти равным по длине клювом - и крутится где-то обрывок текста из школьного пособия: «...череп крупных врановых обыкновенно очень прочен, чтобы выдерживать ускорение и служить опорой тяжёлому мощному клюву». Череп двоится. Плеском крыльев распахивается темнота, и в глаза бьёт желтизна. Желтизна песка. Желтизна песка арены - и быстро темнеющие пятна на нём.
Милена поёт. Братьев Воронов захватили не в бою - на переговорах. Близнецы Вороны стоят теперь на арене друг против друга: один должен быть убит, тогда другой станет свободен. Визжит и воет пёстрая толпа на трибунах. Братья сближаются медленно, накручивая осторожные круги, танцуя боевой танец так, как это принято у них на родине, аккуратно имитируя бой. Толпа ревёт и улюлюкает. Долго морочить головы этим любителям свежей кровушки не удастся: они видели много танцев, их интересует только танец смерти. Милена теперь понимает хрип Валерия.
- Бра-а-ат...
- Ворон Ворону глаз не выклюет!
- Брат, бей и уходи!
- Нет!
Ворон, Ворон, не хватай клювом раскалённый воздух, не бросайся на братнин меч. Он отшатывается, Ворон, а ему в спину летят камни. Летят камни и в тебя. Вы оба - лишь в коротких туниках, без лат и шлемов, но крепок костяк, крепки черепа Воронов, никого не выручит случайный камень. Даром кружат два Ворона друг над другом, нет решения у этой задачи, нет выбора - гладки обе стороны вашей монеты. Ворон Ворону глаз не выклюет.
Ворон, Ворон, твой клюв в твоих руках, твой короткий тяжёлый меч. Твоя грудь ближе груди брата - решай, Ворон. Решайся, Ворон!..
Смертный крик брата перекрыл беснованье трибун. Ворон Ворона поднял на руки и понёс прочь, и никто не заступил ему пути. Ворон Ворона оплакал на голой скале и оставил чёрным птицам его тело, а суть его вдохнул. Братья свободны оба, оба честны - Ворон Ворону глаз не выклевал. Трое суток шёл Ворон, пока не достиг родных лесов. И там упал на тихой поляне и заснул, и чёрные птицы сторожили его сон. Спи, Ворон, спи. Набирайся сил - народ Ворона должен жить. Спи, Ворон, твоя сказка досказана, завтра начнётся другая... Спи, Ворон, спи, Валерий... Спи, Милена...
- Милена, Милена, доброе утро!
- Ой...
- Погоди, не вставай резко - у тебя, небось, спина затекла в этом кресле за целую ночь! Давай руку... потихоньку, потихоньку... оп-па! Пойдём на кухню - я такой кофе привёз!
Милена поёт сказки. Валерий старается не отпускать её одну: Милена немолода, и лишних сил ей не напрятано; чем быстрей она попадёт домой после колыбельной - тем лучше. И если вечером или ночью вы увидите возле дома здоровенный старый чёрный джип со стальной головою ворона на капоте, если в нём читает за рулем рослый седой мужчина - значит, здесь плакал чей-то малыш. Значит, Милена сегодня поёт здесь.
Видели?..