О преимуществах запрета пропаганды чайлдфри
Как феминистка, я, скорее, приветствую принятие такого закона, так как сам факт его наличия, свидетельствует о том, что проблема выпущена в публичную сферу и начала проговариваться на общественных площадках. У тех, кто пребывал в блаженном невежестве относительного того прискорбного для них факта, что не далеко не все женщины желают посвятить себя черному труду домашней рабыни (древние греки относили замужних женщин именно к этому статусу), отказавшись от «свободного труда» (творчества, самореализации свободного человека), теперь вдруг открылись глаза, что, оказывается, в мире есть и другие формы жизни, претендующие на конкуренцию с одноукладностью пещерного патриархата. Иными словами, простодушные колхозники вдруг узнали, что на свете по-прежнему существует еще и городской средний класс (буржуазия). Это первое преимущество.
Второе преимущество - в том, что этот закон обоюдоострый. Он одинаков бьет и по женщинам, и по мужчинам. В последние дни я с веселой улыбкой наблюдаю корчи ультраправых, до которых вдруг доперло, что карать за нежелание иметь детей будут не только нагло увернувшихся от своих прямых обязанностей феминизировавшихся женщин, но и их самих, диванных патриархов, взявших моду сбагривать с себя отцовские обязанности как бы в виде протеста за то, что женщины «навязывают» им детей. Вот за это вот «как эти наглые бабы смеют навязывать нам детей» теперь можно влететь на кругленькую сумму, и вы совершенно зря думаете, что феминистки будут воздерживаться от использования этого вложенного им в руки рычага давления на пещерный ультраправый контингент только лишь из-за того, что этот закон бьет и по ним. Использование ситуативных преимуществ еще никто в политике не отменял.
Третье преимущество - протестный фактор. Я уже писала ниже, что в основе запрета образа жизни чайлдфри лежит запрет на избыток досуга. Избыток досуга в нашем полном тревог мире - это привилегия, которую не всякий может себе позволить. Ирония заключается в том, что современные рабовладельческие общества строятся на общественном договоре, в котором лицо, занимающее социальную ячейку «раба» получает за свой низкий статус компенсацию в виде халатного отношения к своим обязанностям, выливающееся в наличие избыточного досуга. У раба нет свободы жить так, как ему хочется, зато у него всегда есть в избытке время бить баклуши. Мы все видим это на примере бесконечных чаепитий сотрудников бюджетных заведений. Посягновение крепостнического государства на основную привилегию раба, пригрузив его дополнительной барщиной в виде неустанного производства и вынянчивания новых крепостных единиц неминуемо выльется в серьезное протестное движение. Средний класс практически без сопротивления принимал отъем финансовых накоплений во время сфальсифицированных дефолтов, а теперь государство явилось изъять и излишки его свободного времени, словно реинкарнация большевиков, пришедших изымать у крестьянства излишки сельхозпродукции. Я с большим интересом понаблюдаю за реакцией российского среднего класса на это новое обремение, практически уравнивающее его положение со статусом пролетария, из которого и сам российский буржуа, и целая цепочка его предприимчивых предков выбивалась с невероятным трудом.