"Моя Хиросима" стихи Натальи Наумовой
В июне вышла в печать книжка Натальи Наумовой "Моя Хиросима", как и в прошлом сборнике - предисловие мое. Оно писалось очень медленно и очень быстро. Сначала вообще затык, но потом, вроде бы, все получилось. Предлагаю вам почитать ее стихи и оценить мои страдания.
«Иди через толпу под свист прохожих»
День встает, смотри, как пятится ночь
К.Кинчев «Красное на черном»Сборник «Моя Хиросима» Натальи Наумовой включает стихотворения и новые, и старые. Одни написаны недавно под влиянием исторических потрясений, шокирующих сводок новостей, и проверки на прочность старых дружб, другие хранят яркие впечатления прошлого, третьи безоглядно открывают душу поэта, горюющую от недавней утраты. Все они условно собраны в книжке по пяти разделам.
По имени первого озаглавлен сборник - «Моя Хиросима». Эти стихотворения написаны в период с 2005 по 2011 годы, их знает и узнает аудитория. И они не случайно открывают книжку, не случайно дают ей название и предшествуют новым текстам в «Оттенках воя» и «Переведи меня через майдан» - это и ретроспектива, и утверждение настоящего момента одновременно.
Та картина мира, которую сейчас видит перед собой автор, приравнивается к городу после взрыва атомной бомбы. Но на этом градус негативной оценки не замирает, а только растет -- «гражданами Ада» называет поэт себя и своих читателей.
Что же это за мир, описанный в новом сборнике - иносказание, метафора? И да, и нет. И то, и другое. В рамках одного стихотворения есть строфы, которые начинаются метафорически, а оканчиваются репортажно.
Ужасом жарким, /Мыслью неверной
Я погружаюсь /в бездну инферно
Смрадное пламя / В центре столицы,
Что это с вами? / Где ваши лица?
Хиросима и Фукусима, покрышки на киевском Майдане, балаклавы, скрывающие лица и потому без-образные безобразные мятежники - все это реальность новейшей истории, поэтому и плачет бабушка Сима, она знает «когда был зачат Конец Света». Еще бы ей не знать, ведь Сима - это сокращенное от Серафим(а), то есть Огненный Ангел, не так ли… «Наша планета - банальное гетто», об этом плачет душа и не спит совесть. Пока еще поэт не дает ответа на вопрос, как же это случилось с нами, пока мы видим только констатацию факта и зарисовки окружающей действительности.
Причем метафора и репортаж так плотно переплетены между собой, что иногда кажется, будто смотришь выпуск новостей от Тарантино: …а каменные пасти переходов/ Выплевывают новых упырей.
А, переворачивая страницу, думаешь -- нет, документалистика, просто журналист позволяет себе художественные средства:
Здесь подземные переходы / Так похожи на морги /Только в моргах / почище кафель.
Итак, Ад (и Хиросима, и гетто, и морг) - это то место, где мы все живем, сограждане, и нет смысла делить его призрачными границами государственности или национального признака. И что нас ждет, что за «странная роль» уготована нам, - в этом вопросе автор видится нам фаталистом. Первые три стихотворения можно считать ключом в понимании ее позиции.
В лирике Наумовой вообще, если рассмотреть все тексты, впервые появляется мифическая птица Гамаюн, «окаянная птица, вечный враг человечьей любови». Этот образ раскрывает нам очень важные характеристики поэтической реальности, сейчас она видится как порубежная и роковая, как тяжкое испытание и нечеловеческое усилие противостояния судьбе. Как последняя битва.
Крест накрест, если рубиться,/Чтобы напиться крови.
Предания говорят, полет Гамаюн страшен: когда птица летит с восточных земель на западные, поднимается смертоносная буря, кипит вода в реках и озерах, горят луга и леса, оставляя за птицей выжженный след. Гамаюн - это войны, моры, глады и революции для мира людей.
Жизнь перечеркнута /В остервенении неугасимом /Крест накрест.
Красным по черному - /Это цвета моей Хиросимы.
И, к сожалению, символика красного и черного для каждого поколения не теряет актуальности, кровь и выжженная земля - вот гамма переживаний в смутные времена. Сейчас мы опять ощущаем всплеск, когда особенно сильными кажутся символы. В конце прошлого века Константин Кинчев превратил красно-черные цвета выгоревшего дотла СССР в гимн поколения, а последний год-полтора националистическая одержимость Украины окрашена в те же, и страшно думать, на одно ли поколение легла эта печать?
Только ярь и горе - никаких полутонов. Красно-черное время Гамаюн не предполагает утонченных манер в общении и изящной словесности на передовой - здесь нужны простота и ясность, способные определить жизнь и смерть и границу меж ними.
Дают ли стихи Натальи Наумовой такое понимание? На мой взгляд - да. Оно приходит подспудно, без менторства со стороны автора, без лишней лапидарности или вычурности. Это понимание воссоздается на уровне ощущений через соборность образов и метафор, разрозненных в стихотворениях разных лет, но объединенных сборником.
Вот, скажем, образ из 2011 года, он переходит из одного стихотворения в другое, немного меняясь, но не теряя узнаваемости. В одном это «хрупка и изящна издохшая моль», в другом уже не дохлая моль вовсе, но тоже нечто за гранью жизни:
Безумица танцует менуэт. /Движения изящны и стройны.
В руках ее подержанный букет - /Подарок недоношенной весны.
А вот - развитие этого странного образа, его проявление, обретение четкости в 2013-м:
Безумное чадо / Мятежных разрозненных дней
Наполнило чрево, / И корчусь всю жизнь от стыда.
Прошу вас, уже не бывает больней.
Я глупая Ева, /Зачем мне огрызок плода.
Перед нами проявляется отдельный значимый фрагмент, являясь в совокупности своей мощным и энергичным мазком в картине мира автора: безумица, «глупая Ева»; ее недоношенный и обреченный плод в чреве - «огрызок» от райского сада; ее блуждание во тьме, в помутнении рассудка, в мятежности дней, - это блуд, за который она сгорает от стыда, это неуместный менуэт изящества во дни Гамаюн. Куда уж ясней описывать грехопадение и то, что из него следует? -- ад безжизненный, рождающий смерть, ад, пожирающий жизни, где «голодные рты неотпетых могил ждут привычной и лакомой пищи».
В «Хиросиме» однажды упоминаются образы Евы и Лилит, они вышли из предыдущей книжки «Время Лилит» и связывают обе в единое пространство. Поскольку в поэзии чаще всего невозможно разделять героиню и автора, Ева -- женщина от плоти Адамовой и Божье дитя - суть авторское «я». Эта женщина меряет жизнь не горстями, а «полною мерой». Она любит и остро нуждается в любви, она сильная и слабая, глупая и мудрая, порывистая и искристая, забавная и страшная, она может заблуждаться, но вместе с тем - искренне молить о помощи: «Молю, Господь, /Меня убереги, /Не дай погибнуть /На липучем дне».
Художественность лирики Натальи Наумовой исповедальна, ее героиня говорит: «да, сейчас я живу в аду и ношу с собой смерть, но я больше не могу так - спаси меня!». И в этом обращении от красно-черного помешательства людей к миру другому, - светлому и справедливому, есть важный этап, так и или иначе, но автор возвращает нас к буднему дню пост-катастрофического мира как к единственному пути личного спасения.
Хиросима уже случилась и все самое страшное уже произошло, везде смерть и разрушение, безумная Ева уже беременна тленом. Конец света уже наступил, он с каждым из нас и в любом отдельно взятом месте планеты. Кода же этих дней состоит в ценности или напротив - никчемности личной истории. В пересмотре и оценке всей жизни. В последнем суде, добиться, дойти до которого задача человека совестливого и любящего.
Не обессудь меня, Господи, / Не отреши от Суда.
Менее всего хотелось бы впадать в назидательную риторику на вечные темы; настолько затерт и засален терминологический аппарат этих тем, что у широкой аудитории сводит скулы даже самый намек на них.
Тем не менее, что есть - то есть. Особенность этого сборника стихотворений, на мой взгляд, именно в том, чтобы отразить, насколько это возможно точно, ощущение эсхатологичности и необходимости проживаемого всеми нами момента истории, его огромное значение в каждой судьбе.
А важность сборника для поэта безусловна и даже не оговаривается - рожденные стихи нужно отпустить в мир, чтобы зачать новые. Иди, «Хиросима», а я возьму твою шершавую ладонь и мы пойдем вместе через толпу.
Мартовский этюд
Как дикий зверь,
Востро поставив уши,
Уйдя в нору
От шумной кутерьмы,
Голодный март
Обгладывает души
Тех, кто ушли живыми от зимы.
Над городом панует
Птичий свист,
Стучат капели
Звонкие подковы,
И ветер как нахальный журналист
Сует свой нос
В подвалы и альковы.
А я лишь о забвении молю,
Недавно гордая и волевая,
И от нескромных взглядов прикрываю
Расхристанную душеньку свою.
Страстное
Нам всем уготована странная роль…
пропитан полынью пасхальный кулич;
Хрупка и изящна издохшая моль,
а дочь командира - солдатская дичь.
Играем взахлеб, искушая судьбу,
и так удивляемся, если в конце
Царевна лежит в деревянной гробу,
а святость страдает в терновом венце.
Мы - граждане Ада. Порхают, шурша,
летучие мыши над скатами крыш...
…О чём ты так тоненько плачешь, душа?
и что же ты, Совесть, ночами не спишь?
Вдова
Ворон, конь у окна,
Черный вдовий платок .
Что отдать тебе,
волчья сыть?
И бутылка вина,
Словно тесный сапог,
Не дает о себе забыть.
Я не стану топить
В пьяном зелье вину,
Мне противны
Скандалы и драки.
Я могу так красиво
Завыть на Луну,
Что расплачутся
Все собаки.
Конь свирепо копытами бьет,
Ворон черные песни поет,
Под горой старый филин ухает ,
За платком спрячу слезы и пот,
Ничего-то меня не ждет -
Мне теперь доживать вековухою.
Крым
Венчает август
базиликом
Осколки древних
базилик,
Над чаячьим
щемящим криком,
Восходит Крым,
и, мудрый лик
Дарит печальную
улыбку
И взгляд
из под тяжелых век,
И знанье -
вечную ошибку
изжить не может человек.
Забыв из ревности
о чести,
Отринув совесть
ради мести,
Веками бьются сыновья,
И всяк кричит:
«Земля - моя!
Мои предгорья и равнины,
Моей истории руины,
И даже песни соловья -
Моя, и только лишь моя!»
Они не слушают
Пророков,
Своих не ведают
Пороков,
Их жизнь
прекрасна и страшна,
Но к сожаленью,
моментальна…
В их книгах,
в надписях наскальных,
Звучит одно:
Война!
Война!,
Вздыхает Крым
могуч и светел,
И горько шепчет:
«Дети, дети,
Вы - лишь росинки
на рассвете,
Уйдете вы,
пройдут столетья,
А я, как был,
останусь вечен,
С годами
не согнутся плечи,
Снега прибавят
мне седин…
Я- ваш
Отец и Господин!
Отцовский гнев
бывает страшен,
Не заливайте
кровью пашен,
Не оскверняйте
край родной,
Не то я сам
пойду войной,
На вас,
безумцев оголтелых,
Вас уничтожу
и в пределах
Моих селиться
будут птицы…
А мне веками
будет сниться
Ваш первый
крик
И звонкий смех,
Пастушья песня
на рассвете…
Молю вас,
Не будите, дети,
Последний, самый страшный грех!
***
Сны, как сводки
с фронтов,
Сердце рвется
враспыл,
Впереди холода
и мытарства.
Из распахнутых ртов
необжитых могил
Слышен шепот
подземного царства.
Передрались враги,
разбежались друзья
Смерть чужая -
Кому-то забава.
Как устала Земля
убеждать, что нельзя
Унижать ее
жатвой кровавой.
Затянулась игра,
жизнь и смерть - мишура,
Рвутся нити в руках
Карабаса,
Вот уже немчура
Хочет взять на ура
Золотые просторы Донбаса.
Как дурные коты
воют банды Игил:
«Всех зарежем -
богатых и нищих!»
А голодные рты
неотпетых могил
Ждут привычной
и лакомой пищи.