Почему Хрущев воевал с авангардистами
Расхожее мнение таково, что борьба Хрущева с художниками-авангардистами это вкусовщина дурака-кукурузника, возведенная в ранг государственной идеологии, но не всё так просто. Ответ на этот вопрос случайно обнаружился в биографии Пабло Пикассо и "Воспоминаниях старого пессимиста" Игоря Голомштока, советско-британского историка искусств.
Пикассо всем известен как художник, график, скульптор, декоратор - он отметился во многих видах визуального искусства. Но менее известна его общественная сторона жизни - он был коммунистом, вступившим в компартию Франции в 1944 году по своему глубокому желанию. Художник писал портреты тогдашнего генсека ФКП Мориса Тореза, украшал президиумы, дарил картины руководителям ФКП.
В 1949 году Пикассо поздравил Иосифа Сталина с 70-летием. Он нарисовал руку с бокалом вина, над бокалом слово «Сталин» и ниже - «За твоё здоровье!».
Его товарищи скептически отнеслись к поздравлению, раскритиковали за панибратство, что, однако, не помешало Пикассо получить в ноябре 1950 года Международную Сталинскую премию мира (в 56м переименованную в Ленинскую).
В 1953 году Сталин был убит троцкистскими переворотчиками, сумевшими скрыть факт убийства, и на его смерть Пикассо написал его портрет, опубликованный во французских газетах:
На этот раз на художника обрушился настоящий шторм. Пикассо раскритиковали французские коммунистические издания L`Humanite и France Nouvelle, обвиняя его в оскорблении памяти Сталина. 18 марта 1953 года секретариат ЦК ФКП принял заявление, в котором «категорически» осудил публикацию портрета Сталина, «выполненного товарищем Пикассо». Возмущённые читатели газеты забросали издание критикой, считая, что портрет, написанный Пабло, никак не похож на их горячо любимого великого Сталина.
Пикассо тяжело переживал вал критики. Близкие к художнику люди утверждали, что именно в этот момент он охладел к Компартии, хотя продолжал оказывать ей финансовую поддержку и не отказался от звания коммуниста. Пикассо это объяснял примерно так: «Я принёс букет цветов на могилу. Мой букет не понравился. Всем не угодишь».
Петр Григорьевич Балаев чертовски прав, утверждая, что переворот в компартии СССР произошел еще до смерти Сталина, даже до войны. Мало того, переворотчики еще тогда успели установить связи и довести свою идеологию до иностранных оппортунистов, имевшихся в каждой европейской компартии - попробовали бы французы пикнуть по собственной инициативе, не будучи уверенными, что со стороны СССР им оплеуха не достанется.
Сталиниста, получившего Сталинскую премию, разносят за оскорбление Сталина портретом посмертно. «Возмущенные читатели», ага, знаем, как и почём пишутся такие отзывы на ютубах и яндекс-маркетах.
А теперь самое время погрузиться в воспоминания Голомштока:
На ХХ съезде КПСС Хрущев выступил с осуждением Сталина. Его письмо зачитывали в учреждениях на закрытых партийных собраниях. Почему закрытых, если я присутствовал на таковом у нас в музее? Некоторые плакали. Но с содержанием этого тайного послания мы были уже знакомы: отчим Розановой майор Политуправления Пограничных войск Левитан, чуть ли не единственный еврей, сохранившийся в этом управлении, как-то вечером принес его со службы, и мы с удовольствием прочитывали хрущевские инвективы в адрес вождя всего прогрессивного человечества. В Москве запахло оттепелью.
Тут уж сам собой вспоминается вывод нашего товарища Амира Галимова в одной из его статей:
Как видно, значительная часть интеллигенции уже в 1953 году была настроена сугубо антисталински.
А судя по замечанию «Некоторые плакали» - вообще большая часть.
Где-то осенью 58-го года ко мне обратилась редактор издательства “Знание” Велта Пличе с предложением написать брошюру о Пабло Пикассо. Французский коммунист, известный борец за мир был награжден тогда “Премией Мира”, а издательство “Знание” должно было выпускать книжки о каждом очередном лауреате этой советской премии. К предложению Велты я отнесся скептически: о Пикассо можно было писать тогда, лишь восхваляя его прогрессивную идеологию и осуждая за буржуазные формалистические выкрутасы в искусстве. Ни того, ни другого мне, естественно, делать не хотелось. С другой стороны, написать что-то о Пикассо было соблазнительно.
Своими сомнениями я поделился с Розановой, и она с ее склонностью к авантюрам предложила мне в соавторство Синявского. Синявский с А. Меньшутиным писали тогда книгу “Поэзия первых лет революции” (опубликована в 1964 году), и связи советского революционного авангарда с художественными течениями Запада входили в сферу его интересов. Творчество Пикассо Синявский знал, любил и, неожиданно для меня, согласился.
Понимая, что шансы на публикацию книги о Пикассо нулевые, мы с Андреем решили писать, не оглядываясь на цензуру, запреты - так, как если бы писали в свободном мире.
Ох уж этот «свободный мир». По сравнению с хрущевским, несвободным-то.
В «свободном мире» кто девушку кормит, тот ее и танцует, а интеллигенция и есть та девушка. Сначала топтала Сталина, потом, уже живя в Британии, Хрущева.
Мы поделили материал, приступили к работе, и к лету рукопись (примерно сто страниц) была готова. Скорее всего, на этом дело бы и закончилось, если бы не наш редактор Велта Пличе. Рукопись она послала на отзыв Эренбургу, Илья Григорьевич дал очень положительную рецензию и обещал написать предисловие. Рецензия Эренбурга была достаточно авторитетна, книга была подписана в печать и издана тиражом в сто тысяч экземпляров. Это стало возможным единственно потому, что издательство “Знание”, находившееся непосредственно при ЦК КПСС, занималось делами политическими и никакого отношения к искусству не имело. Его руководство о творчестве Пикассо могло иметь представление только по рисунку “Голубь Мира”, который и украсил обложку нашей книги.
Скорее, издательство просто прошляпило. Так бывает, мы были тому свидетелями, когда «Алгоритм» прошляпил «Берию» Балаева, не вкурив, что эта книга направлена против нынешнего исторического дискурса, обслуживаемого этим издательством.
Скандал разразился, когда о книге узнали идеологи сталинского соцреализма из Академии художеств СССР. Содержание нашей книжки было оценено ими не больше не меньше как идеологическая диверсия, направленная на подрыв основ искусства социалистического реализма.
Содержание на самом деле несущественно, это лишь повод для претензии, а основанием претензии является сам факт публикации книги о художнике-коммунисте-сталинисте, который потом сам же Голомшток и отметил.
Эти сталинские лауреаты сохраняли прочные связи с верхушкой партийной администрации, и связи заработали. Началась интенсивная переписка между главными боссами партийного аппарата. 12 января 1961 года зав. отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС Л. Ильичев докладывает главному идеологу ЦК М. Суслову: “Издательством “Знание” Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний выпущена 100-тысячным тиражом брошюра И. Голомштока и А. Синявского “Пикассо”… В этой брошюре авторы основное внимание обращают не на те стороны творчества Пикассо, которые сближают его с реалистическим искусством, а на его формалистические и абстракционистские произведения… Тираж брошюры отпечатан, однако распространение его задержано”. Суслов задает вопрос: “А как быть с брошюрой?” Ответ скоро был найден: весь стотысячный тираж книги пустить под нож.
Однако информация о публикации успела утечь во Францию:
С другой стороны, И.Г. Эренбург - старый друг Пикассо, председатель Общества дружбы “Франция-СССР” - был очень заинтересован в ее публикации и тоже нажимал на свои педали. В результате, явно с его подачи, в газете “Юманите” - главном органе Французской коммунистической партии - появилась статья под броским заголовком: “В СССР ВЫХОДИТ КНИГА О ПИКАССО ТИРАЖОМ В СТО ТЫСЯЧ ЭКЗЕМПЛЯРОВ” (“Юманите” и содержалась в основном на деньги художника). Приказ об уничтожении тиража был приостановлен, но книга так и продолжала без движения лежать на складе.
Теперь уже всполошился французский оппортунизм:
Но на этом дело не закончилось. Весной или летом 1961 года в Москву приезжала делегация высоких представителей Французской компартии. На приеме в Кремле кто-то из ее руководителей (чуть ли не сам Морис Торез!) пожал руку Косыгину и поздравил его с выходом в СССР книги о великом французском художнике-коммунисте. 5 мая 1961 года И. Эренбург посылает письмо Суслову: “В этом году французская компартия и прогрессивные французские, да и не только французские огранизации будут отмечать 80-летие Пикассо. Было бы очень неприятно, если бы сообщения об уничтожении большей части напечатанной у нас книги просочились на Запад, а теперь такие вещи обычно туда проникают”.
Опять на высоком уровне завязалась переписка, и наконец было принято соломоново решение: “Из отпечатанного тиража (100 тысяч экземпляров) передать для продажи не более 30 тыс. экземпляров; продажу брошюры ограничить несколькими книжными киосками в Москве и Ленинграде. Остальную часть тиража не распространять”. Что стало с остальными семьюдесятью тысячами, я не знаю. Летом 1961 года книга поступила в продажу.
Скорее, они не за запад беспокоились, а за собственное будущее, коммунистически настроенному обществу вряд ли зашла бы новость об уничтожении книги про их знаменитого соотечественника-коммуниста, возникли бы неуместные сравнения с третьим рейхом. Договорились тираж ограничить.
Оттепель кончилась, и началось время закручивания гаек. В музее с уже готовой экспозиции выставки Фернана Леже, которая должна была открыться в следующем месяце, снимали картину за картиной. Вдова художника Надя Ходасевич не возражала: целый зал, освободившийся от картин Леже, она по договоренности с Фурцевой отвела работам своего нового мужа - молодого французского художника.
Меня отправили к Эренбургу, чтобы получить для выставки две принадлежащие ему работы Леже. С собой я прихватил Синявского, которому было интересно познакомиться с автором предисловия к нашему “Пикассо”. Тогда только что прошла встреча правительства с творческой интеллигенцией, на которой Хрущев бранил непечатными словами мастеров кисти и пера. Говорили, что, когда брань вождя коснулась его персонально, Илья Григорьевич просто встал и покинул собрание. Теперь, у себя дома, Эренбург находился в состоянии некоторого нервного возбуждения. Вскоре должен был быть опубликован второй том его воспоминаний “Люди, годы, жизнь”, и он боялся, что на книге, да и на всем его творчестве, будет поставлен крест.
У художника натура тонкая, его каждый обидеть может. При этом не каждый художник видит линию партии. Пикассо для советских художников-авангардистов, а так же деятелей, пасущихся на их творчестве (искусствоведов-историков), был мастером и авторитетом, влиятельной персоной. И при этом сталинистом. Зачем это влияние нужно троцкистской КПСС? Порвать с ним одним махом! Мастера так запросто не обгадишь - международная глыба! - а целое направление в художественном искусстве - другое дело.
Таким образом, не дурь хрущевская являлась причиной ссоры СССР с авангардизмом, а его связь со сталинизмом. Партия рьяно исполняла постановления 20го съезда…
Голубков Антон
