Чудовищные корни путинщины. Ритуальные человеческие жертвоприношения в ЧК
«Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. ..»
NB
НЕ рекомендуется к чтению женщинам и детям
По мнению товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова, входившего в состав деникинской Особой комиссии по изучению зверств большевиков на захваченных ими территориях, в практике карательных органов в Советской России под видом исполнения смертных приговоров, выносившихся в порядке «красного террора», по решению суда или внесудебных органов, совершались культовые человеческие жертвоприношения.
Очевидец свидетельствует: «Убивали так, как убивают на бойнях скот» (С.П. Мельгунов, Красный террор в России, М.,1990, с. 64). В Киеве и некоторых других городах чрезвычайки так прямо официально и назывались «бойнями» (Мельгунов, с.127).
Цитируемый Мельгуновым Нилостонский, автор изданной на немецком языке книги «Der Blutrausch des Bolschewismus» (Кровавое похмелье большевизма), дает описание «бойни» губернской Чека в Киеве в момент ознакомления с ней Особой комиссии, устроенной с большим профессионализмом: «Весь цементный пол большого гаража был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью…» (Мельгунов, с.127).
Ритуальный характер казней не был скрыт от современников. «Всероссийская кровавая повинность», «кровавая жертва духу большевизма» такие оценки совершаемых чекистами казней даются в документах революционной эпохи (Красный террор …, с.65; Мельгунов, с.27).
О том, что слова о «кровавой жертве» не были только риторической фигурой, говорят сухие слова помещенного протокола: «Военный священник, фамилию которого не удалось установить, проезжавший через село Воронцово-Николаевское, Ставропольской губернии (близ станицы Торговой), возвращался из своего полка на родину. Задержан красноармейцами, которые тут же его убили, нанеся ему многочисленные раны штыками и шашками, кощунственно уподобляя это гнусное дело священному акту приобщения со лжицы таин Христовых» (Красный террор…, с.92).
Кн. Жевахов отмечает: «В Воронеже чрезвычайка практиковала чисто ритуальные способы казни. Людей бросали в бочки, с вбитыми кругом гвоздями и скатывали бочки с горы» (Жевахов, с.190).
С.П. Мельгунов, подтверждающий это сообщение, уточняет, что воронежским жертвам на лбу выжигали люциферские пятиконечные звезды, «священникам надевали на голову венок из колючей проволоки» (Мельгунов, с.129).
Если воронежская чека использовала для умучивания христиан специальные бочки, то в киевских застенках для этой же цели применялись особые ящики, «...несчастных втискивали в узкие деревянные ящики и забивали их гвоздями, катая по полу...» (Жевахов, с.188).
«В Одессе, - пишет кн. Жевахов, - свирепствовали знаменитые палачи Дейч и Вихман» (Жевахов, с.188-189). Мельгунов свидетельствует, что упомянутые одесские палачи также пользовались ритуальными бочками [для собирания крови] (Мельгунов, с. 129).
«Особенным изуверством отличался секретарь одесской чрезвычайки товарищ Воньямин, находивший удовольствие в копании ран у расстрелянных и даже полуживых людей» (Красный террор…, с.291).
«В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. При ударе кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран, оставляемых в теле гвоздями...» (Мельгунов, с. 120).
«Во Владимирской чеке «есть особый уголок, где «иголками колют пятки» (Мельгунов, с.131). Вероятно, «красный».
В Харьковской чеке свирепствовал палач Саенко. «Излюбленный способ Саенки: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемого и затем поворачивал его в ране. Все истязания Саенко производил в кабинете следователя «особого отдела», на глазах Якимовича, его помощников и следователя Любарского. Окончив казнь, Саенко возвращался в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдет против меня и рабоче-крестьянской власти» (Мельгунов с. 121).
«Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук веревкою и подвешивали к перекладинам с таким расчетом, чтобы ноги едва касались земли, а затем медленно и постепенно расстреливали их из пулеметов, ружей или револьверов. Пулеметчик раздроблял сначала ноги для того, чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающую кровью (…). Насладившись мучением страдальцев, он снова принимался расстреливать её в разных местах до тех пор, пока живой человек не превращался в бесформенную кровавую массу и только после этого добивал ее выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашенные «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках» (Жевахов, с. 185).
Это свидетельство находит подтверждение в сообщениях Особой комиссии: «Лица, побывавшие в последнее время в Киеве, передают: в чрезвычайках, на местах изуверских пыток были устроены возвышения с креслами для любителей острых зрелищ. Советская власть устроила театр: на сцене выкалывали глаза и сажали в ящик с гвоздями, а в зрительном зале любовались этой картиной. Зрителей было много - все комиссары и комиссарши. Кругом валялись бутылки из-под водки и шампанского…» (Красный террор…, с.292).
«Как ужасный вампир раскинула «чрезвычайка» свои сети на пространствах России и приступила к уничтожению христианского населения, начиная с богатых и знатных, выдающихся представителей культурного класса и кончая неграмотным крестьянином, которому вменялась в преступление только принадлежность к христианству», - пишет кн. Жевахов. - Чекисты «отличались неистовою развращенностью и садизмом, находились в повышенном нервном состоянии и успокаивались только при виде крови (...), некоторые из них запускали даже руку в дымящуюся и горячую кровь и облизывали свои пальцы, причем глаза их горели от чрезвычайного возбуждения» (Жевахов, с.181).
В журнале «Молодая гвардия» (№ 11, 1990 год) опубликована статья А. Виноградова под названием «Бойня», в которой цитируется документ-воспоминание перебежчика, сообщающего о практике употребления чекистами человеческой крови наряду со спиртом и кокаином, как средства для снятия нервных напряжений, возникавших: вследствие непрерывных массовых кровавых расправ над людьми. Слова очевидца: «Один из палачей харьковской чеки говорил: «Мучился, да товарищ научил выпить стакан крови. Выпил, сердце как каменным стало» (Архив русской революции, Берлин, 1922, т. 6, с. 338).
Бывший чекист Г. Агабеков упоминает в своих мемуарах, написанных зарубежом, главаря туркестанской чека - Бокия, о котором десять лет спустя после его кровавых преступлений говорили в Ташкенте, что «он любил питаться сырым мясом и пить свежую человеческую кровь» (Г. Агабеков, Секретный террор, М., 1996, с. 14).
Скромный сотрудник Омского горстройтреста Андрушкевич в 1929 году получил строгий выговор с предупреждением за «невыдержанность» в связи с тем, что во время партийной чистки заявил: «Когда я работал в ГПУ, привели ко мне белого полковника, так я ему зубами прогрыз горло и сосал кровь» (А.Г. Тепляков, Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920 - 1930-х годах, М.,2007,с.41).
Можно думать, что практика употребления человеческой крови в «Чека» была повсеместной. «Слишком много людей нужно было расстреливать, и имевшиеся кадры не справлялись, в буквальном смысле захлебываясь в крови» (Тепляков, с.56).
В материалах Особой следственной комиссии (Дело о злодеяниях большевиков в станицах Лабинского отдела) имеется документ, свидетельствующий о кровопийственной практике большевиков: «Во время коротких перерывов казни красные палачи заходили в станичное правление, брали приготовленную для них пищу обагренными кровью руками и ели мясо и хлеб, смоченные стекавшей с их рук невинной казачьей кровью» (Красный террор…, с. 174).
В этом же документе содержится такой характерный эпизод: «Когда зарывали изрубленного шашками казака Седенко, он застонал и стал просить напиться, ему большевики предложили попить крови из свежих ран зарубленных с ним станичников» (Красный террор…, с.170).
Князь Жевахов пишет об инсценировках грабежей и разбоев, устраиваемых чекистами явно с ритуальной целью: «Они сопровождались неслыханными глумлениями и издевательствами и превращались в дикие оргии. Под предлогом обысков эти банды разбойников являлись в лучшие дома города, приносили с собой вино и устраивали вечеринки, барабаня по роялю и насильно заставляя хозяев танцевать (…). Кто отказывался, того убивали на месте (…). И нередко были случаи, когда приносимое разбойниками шампанское смешивалось с кровью застреленных ими жертв, валявшихся тут же на полу, где они продолжали танцевать, справляя свои сатанинские тризны» (Жевахов, с.183).
Монахиня Серафима (Булгакова) вспоминает о специальном бараке для кормящих матерей-«мамок», устроенном чекистами в советских лагерях для «бээсов» (бывших сотрудников): «Соседка по нарам рассказывала, правда, тоже с ужасом, как она участвовала в «мокром деле», бандит зарезал ребенка в люльке и с наслаждением облизывал кровь с ножа. Такие там были люди» (Монахиня Серафима (Булгакова), Четвертый удел Богородицы, М., 1992, с. 70).
Современный исследователь замечает: «Личное участие в казнях было в двадцатых и тридцатых годах также своеобразным посвящением в чекисты (…). Их, похоже, поголовно «крестили кровью» (Тепляков, с.31-32).
Кропление кровью жертвы происходило в большинстве случаев при исполнении приговора путем выстрела в затылок с близкого расстояния. При таком способе казни кровь жертвы необходимо должна была пасть на жреца. Но были и особые секреты расстрельного мастерства. Как проговаривался один палач: «Я умею людей убивать так, что и выстрела не слышно (…). Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю туда вплотную. Меня только теплой кровью обдаёт, как одеколоном, а звука не слышно. Я умею это делать - убивать…» (Красный террор…, с.71).
Рассказывая об избиении раненых, содержавшихся в помещении Елизаветинского училища (станицы Елизаветинской), следователь приводит показания очевидца: «Через некоторое время большевики начали выходить из училища все измазанные кровью и обмывали себя и свое оружие, топоры и лопаты от залившей их крови в стоявших на дворах корытах, а затем снова возвращались в училище продолжать своё дело» (Тепляков, с.38).
«Бывший начальник новосибирской облмилиции М.П.Шрейдер вспоминал о массовых расстрелах в тюремной бане в Новосибирске. О какой-то известной чекистам жуткой подробности свидетельствуют предсмертные слова бывшего оперработника УНКВД по Новосибирской области Садовского, сохраненные сокамерником: «Меня везут к корыту стрелять…». Со слов начальника отделения дорожно-транспортного отдела УНКВД С.И.Политова, зафиксированных его 14-ти летней племянницей, осенью 1937 г. под Новосибирском были оборудованы в труднодоступном месте некие расстрельные помещения: «НКВД расстреливает людей на одном озере или болоте, где построены специальные камеры, стена, к которой ставят расстреливать, и на полу вода…» (Тепляков, с.60). О бане как излюбленном чекистами месте казней сообщают и другие источники.
Мельгунов приводит рассказ очевидца о «расстрельном» дворе в московской Чека: «Снег на дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку, благо - дров много, жгут их на дворе и улице в кострах полсаженями. Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и пошел на улицу, перетек в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный страшный снег, живую кровь только что живших людей!..» (Мельгунов, с.146).
Кн. Жевахов замечает о помощницах Дейча и Вихмана в одесской чеке «Доре» и «Саше»: «Обе они подвергали своих жертв неслыханным мучениям и буквально купались в их крови» (Жевахов, с.190).
Под предлогом необходимости избежать сопротивления со стороны приговоренных приговор заранее не объявлялся осужденным «и о расстреле они узнавали только на месте казни» (Тепляков, с.9).
С культовой точки зрения при возможностях репрессивной машины 1920-х и 1930-х годов вероятное сопротивление осужденных - не более чем предлог, маскирующий требование сохранения спокойствия жертвы и позволяющее совершить ритуал посвящения непосредственно перед её закланием.
Мельгунов: «Среди одесских палачей был негр Джонстон, специально выписанный из Москвы. Джонстон был синонимом зла и изуверств. Сдирать кожу с живого человека перед казнью, отрезать конечности при пытках и т.п. - на это был способен один палач - негр Джонстон. Он ли один? В Москве на выставке, устроенной большевиками в 1919-1921 гг. демонстрировались «перчатки», снятые с человеческой плоти».
Спасибо за предоставленные материалы nampuom_pycu
NB
НЕ рекомендуется к чтению женщинам и детям
По мнению товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова, входившего в состав деникинской Особой комиссии по изучению зверств большевиков на захваченных ими территориях, в практике карательных органов в Советской России под видом исполнения смертных приговоров, выносившихся в порядке «красного террора», по решению суда или внесудебных органов, совершались культовые человеческие жертвоприношения.
Очевидец свидетельствует: «Убивали так, как убивают на бойнях скот» (С.П. Мельгунов, Красный террор в России, М.,1990, с. 64). В Киеве и некоторых других городах чрезвычайки так прямо официально и назывались «бойнями» (Мельгунов, с.127).
Цитируемый Мельгуновым Нилостонский, автор изданной на немецком языке книги «Der Blutrausch des Bolschewismus» (Кровавое похмелье большевизма), дает описание «бойни» губернской Чека в Киеве в момент ознакомления с ней Особой комиссии, устроенной с большим профессионализмом: «Весь цементный пол большого гаража был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью…» (Мельгунов, с.127).
Ритуальный характер казней не был скрыт от современников. «Всероссийская кровавая повинность», «кровавая жертва духу большевизма» такие оценки совершаемых чекистами казней даются в документах революционной эпохи (Красный террор …, с.65; Мельгунов, с.27).
О том, что слова о «кровавой жертве» не были только риторической фигурой, говорят сухие слова помещенного протокола: «Военный священник, фамилию которого не удалось установить, проезжавший через село Воронцово-Николаевское, Ставропольской губернии (близ станицы Торговой), возвращался из своего полка на родину. Задержан красноармейцами, которые тут же его убили, нанеся ему многочисленные раны штыками и шашками, кощунственно уподобляя это гнусное дело священному акту приобщения со лжицы таин Христовых» (Красный террор…, с.92).
Кн. Жевахов отмечает: «В Воронеже чрезвычайка практиковала чисто ритуальные способы казни. Людей бросали в бочки, с вбитыми кругом гвоздями и скатывали бочки с горы» (Жевахов, с.190).
С.П. Мельгунов, подтверждающий это сообщение, уточняет, что воронежским жертвам на лбу выжигали люциферские пятиконечные звезды, «священникам надевали на голову венок из колючей проволоки» (Мельгунов, с.129).
Если воронежская чека использовала для умучивания христиан специальные бочки, то в киевских застенках для этой же цели применялись особые ящики, «...несчастных втискивали в узкие деревянные ящики и забивали их гвоздями, катая по полу...» (Жевахов, с.188).
«В Одессе, - пишет кн. Жевахов, - свирепствовали знаменитые палачи Дейч и Вихман» (Жевахов, с.188-189). Мельгунов свидетельствует, что упомянутые одесские палачи также пользовались ритуальными бочками [для собирания крови] (Мельгунов, с. 129).
«Особенным изуверством отличался секретарь одесской чрезвычайки товарищ Воньямин, находивший удовольствие в копании ран у расстрелянных и даже полуживых людей» (Красный террор…, с.291).
«В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. При ударе кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран, оставляемых в теле гвоздями...» (Мельгунов, с. 120).
«Во Владимирской чеке «есть особый уголок, где «иголками колют пятки» (Мельгунов, с.131). Вероятно, «красный».
В Харьковской чеке свирепствовал палач Саенко. «Излюбленный способ Саенки: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемого и затем поворачивал его в ране. Все истязания Саенко производил в кабинете следователя «особого отдела», на глазах Якимовича, его помощников и следователя Любарского. Окончив казнь, Саенко возвращался в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдет против меня и рабоче-крестьянской власти» (Мельгунов с. 121).
«Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук веревкою и подвешивали к перекладинам с таким расчетом, чтобы ноги едва касались земли, а затем медленно и постепенно расстреливали их из пулеметов, ружей или револьверов. Пулеметчик раздроблял сначала ноги для того, чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающую кровью (…). Насладившись мучением страдальцев, он снова принимался расстреливать её в разных местах до тех пор, пока живой человек не превращался в бесформенную кровавую массу и только после этого добивал ее выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями приглашенные «гости», которые пили вино, курили и играли на пианино или балалайках» (Жевахов, с. 185).
Это свидетельство находит подтверждение в сообщениях Особой комиссии: «Лица, побывавшие в последнее время в Киеве, передают: в чрезвычайках, на местах изуверских пыток были устроены возвышения с креслами для любителей острых зрелищ. Советская власть устроила театр: на сцене выкалывали глаза и сажали в ящик с гвоздями, а в зрительном зале любовались этой картиной. Зрителей было много - все комиссары и комиссарши. Кругом валялись бутылки из-под водки и шампанского…» (Красный террор…, с.292).
«Как ужасный вампир раскинула «чрезвычайка» свои сети на пространствах России и приступила к уничтожению христианского населения, начиная с богатых и знатных, выдающихся представителей культурного класса и кончая неграмотным крестьянином, которому вменялась в преступление только принадлежность к христианству», - пишет кн. Жевахов. - Чекисты «отличались неистовою развращенностью и садизмом, находились в повышенном нервном состоянии и успокаивались только при виде крови (...), некоторые из них запускали даже руку в дымящуюся и горячую кровь и облизывали свои пальцы, причем глаза их горели от чрезвычайного возбуждения» (Жевахов, с.181).
В журнале «Молодая гвардия» (№ 11, 1990 год) опубликована статья А. Виноградова под названием «Бойня», в которой цитируется документ-воспоминание перебежчика, сообщающего о практике употребления чекистами человеческой крови наряду со спиртом и кокаином, как средства для снятия нервных напряжений, возникавших: вследствие непрерывных массовых кровавых расправ над людьми. Слова очевидца: «Один из палачей харьковской чеки говорил: «Мучился, да товарищ научил выпить стакан крови. Выпил, сердце как каменным стало» (Архив русской революции, Берлин, 1922, т. 6, с. 338).
Бывший чекист Г. Агабеков упоминает в своих мемуарах, написанных зарубежом, главаря туркестанской чека - Бокия, о котором десять лет спустя после его кровавых преступлений говорили в Ташкенте, что «он любил питаться сырым мясом и пить свежую человеческую кровь» (Г. Агабеков, Секретный террор, М., 1996, с. 14).
Скромный сотрудник Омского горстройтреста Андрушкевич в 1929 году получил строгий выговор с предупреждением за «невыдержанность» в связи с тем, что во время партийной чистки заявил: «Когда я работал в ГПУ, привели ко мне белого полковника, так я ему зубами прогрыз горло и сосал кровь» (А.Г. Тепляков, Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920 - 1930-х годах, М.,2007,с.41).
Можно думать, что практика употребления человеческой крови в «Чека» была повсеместной. «Слишком много людей нужно было расстреливать, и имевшиеся кадры не справлялись, в буквальном смысле захлебываясь в крови» (Тепляков, с.56).
В материалах Особой следственной комиссии (Дело о злодеяниях большевиков в станицах Лабинского отдела) имеется документ, свидетельствующий о кровопийственной практике большевиков: «Во время коротких перерывов казни красные палачи заходили в станичное правление, брали приготовленную для них пищу обагренными кровью руками и ели мясо и хлеб, смоченные стекавшей с их рук невинной казачьей кровью» (Красный террор…, с. 174).
В этом же документе содержится такой характерный эпизод: «Когда зарывали изрубленного шашками казака Седенко, он застонал и стал просить напиться, ему большевики предложили попить крови из свежих ран зарубленных с ним станичников» (Красный террор…, с.170).
Князь Жевахов пишет об инсценировках грабежей и разбоев, устраиваемых чекистами явно с ритуальной целью: «Они сопровождались неслыханными глумлениями и издевательствами и превращались в дикие оргии. Под предлогом обысков эти банды разбойников являлись в лучшие дома города, приносили с собой вино и устраивали вечеринки, барабаня по роялю и насильно заставляя хозяев танцевать (…). Кто отказывался, того убивали на месте (…). И нередко были случаи, когда приносимое разбойниками шампанское смешивалось с кровью застреленных ими жертв, валявшихся тут же на полу, где они продолжали танцевать, справляя свои сатанинские тризны» (Жевахов, с.183).
Монахиня Серафима (Булгакова) вспоминает о специальном бараке для кормящих матерей-«мамок», устроенном чекистами в советских лагерях для «бээсов» (бывших сотрудников): «Соседка по нарам рассказывала, правда, тоже с ужасом, как она участвовала в «мокром деле», бандит зарезал ребенка в люльке и с наслаждением облизывал кровь с ножа. Такие там были люди» (Монахиня Серафима (Булгакова), Четвертый удел Богородицы, М., 1992, с. 70).
Современный исследователь замечает: «Личное участие в казнях было в двадцатых и тридцатых годах также своеобразным посвящением в чекисты (…). Их, похоже, поголовно «крестили кровью» (Тепляков, с.31-32).
Кропление кровью жертвы происходило в большинстве случаев при исполнении приговора путем выстрела в затылок с близкого расстояния. При таком способе казни кровь жертвы необходимо должна была пасть на жреца. Но были и особые секреты расстрельного мастерства. Как проговаривался один палач: «Я умею людей убивать так, что и выстрела не слышно (…). Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю туда вплотную. Меня только теплой кровью обдаёт, как одеколоном, а звука не слышно. Я умею это делать - убивать…» (Красный террор…, с.71).
Рассказывая об избиении раненых, содержавшихся в помещении Елизаветинского училища (станицы Елизаветинской), следователь приводит показания очевидца: «Через некоторое время большевики начали выходить из училища все измазанные кровью и обмывали себя и свое оружие, топоры и лопаты от залившей их крови в стоявших на дворах корытах, а затем снова возвращались в училище продолжать своё дело» (Тепляков, с.38).
«Бывший начальник новосибирской облмилиции М.П.Шрейдер вспоминал о массовых расстрелах в тюремной бане в Новосибирске. О какой-то известной чекистам жуткой подробности свидетельствуют предсмертные слова бывшего оперработника УНКВД по Новосибирской области Садовского, сохраненные сокамерником: «Меня везут к корыту стрелять…». Со слов начальника отделения дорожно-транспортного отдела УНКВД С.И.Политова, зафиксированных его 14-ти летней племянницей, осенью 1937 г. под Новосибирском были оборудованы в труднодоступном месте некие расстрельные помещения: «НКВД расстреливает людей на одном озере или болоте, где построены специальные камеры, стена, к которой ставят расстреливать, и на полу вода…» (Тепляков, с.60). О бане как излюбленном чекистами месте казней сообщают и другие источники.
Мельгунов приводит рассказ очевидца о «расстрельном» дворе в московской Чека: «Снег на дворе весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снеготаялку, благо - дров много, жгут их на дворе и улице в кострах полсаженями. Снеготаялка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и пошел на улицу, перетек в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный страшный снег, живую кровь только что живших людей!..» (Мельгунов, с.146).
Кн. Жевахов замечает о помощницах Дейча и Вихмана в одесской чеке «Доре» и «Саше»: «Обе они подвергали своих жертв неслыханным мучениям и буквально купались в их крови» (Жевахов, с.190).
Под предлогом необходимости избежать сопротивления со стороны приговоренных приговор заранее не объявлялся осужденным «и о расстреле они узнавали только на месте казни» (Тепляков, с.9).
С культовой точки зрения при возможностях репрессивной машины 1920-х и 1930-х годов вероятное сопротивление осужденных - не более чем предлог, маскирующий требование сохранения спокойствия жертвы и позволяющее совершить ритуал посвящения непосредственно перед её закланием.
Мельгунов: «Среди одесских палачей был негр Джонстон, специально выписанный из Москвы. Джонстон был синонимом зла и изуверств. Сдирать кожу с живого человека перед казнью, отрезать конечности при пытках и т.п. - на это был способен один палач - негр Джонстон. Он ли один? В Москве на выставке, устроенной большевиками в 1919-1921 гг. демонстрировались «перчатки», снятые с человеческой плоти».
Спасибо за предоставленные материалы nampuom_pycu