Айболит
На подводных лодках НМСа, начальника медицинской службы, помимо штатного ещё называли Доком, Пилюлькиным, Эскулапом. Люди полезные и неординарные, поэтому про них столько добрых воспоминаний.
Наш экипажный доктор Айболит Саша Смолич был колоритной фигурой в полном смысле этого слова! Маленький толстячок, капитан медицинской службы с густыми бровями здорово смахивал на генсека Леонида Ильича.Старше меня на пять лет и неженат, хотя до «слабого полу» весьма охоч, разборчив, обожал безумно это самое дело.
Всякий раз, получая денежное довольствие, он аккуратно делил пачку поровну - одну половину запихивал в левый карман тужурки со словами:
- Это на людей, которым так необходима моя любовь и помощь, на женщин!
Вторую половину - в правый карман, и произносил сакральное:
- На сберкнижку!
Мы делили одну каюту на штабной плавказарме (ПКЗ-17). Всякий раз, собираясь в отпуск, покупал в нашем Гремиханском универмаге два обручальных кольца и говорил:
- Всё! Женюсь!
На вопрос:
- Шура, а невеста есть?
- Будет! В Питере - это не проблема! - бодро и решительно отвечал доктор, Айболит, засим убывал в отпуск.
В отпуске он всегда очень худел и, отгуляв, выглядел, как бык-осеменитель после удачной случки, с опустошёнными не только карманами, но и причиндалами.
- Ну что Шура? Где жена? - подзуживали друзья.
- Да ну их, этих людей! Напоролся до рвоты, что видеть их на ближайшие пару недель не могу!
- А кольца куда дел?
- Какие кольца? А-а-а-а эти, да в шкатулке в Питере, у мамы.
И так каждый год. Звонил я ему несколько лет назад, нашёл телефон в интернете, так и живёт бобылём. Представляю, сколько колец в золотом брачном запасе…
Как-то захожу в каюту и вижу картину совсем без масла: наш Док абсолютно голый сидит на своей койке, в левой руке банка пол-литровая из-под овощных консервов с раствором марганцовки, в правой - Шурин покоритель женских сердец, который старательно полощет в оной.
Я в полном изумлении:
- Шура - это что?
Док поднимает на меня невинные глаза и мрачно изрекает:
- Профилактика дурных болезней!
Помолчали, затем Док задумчиво глянул в иллюминатор нашего ПКЗ-17. За бортом вовсю мела пурга, начал размышлять вслух:
- Планировал вечерком к бабам. Но против ветра топать, потом уговаривать полночи, а без шампанского вообще не подходи, а пьют, что лошади полковые, не напасёшься пойла. Не-е-е-е, лучше останусь да спать пораньше лягу!
Баек про Дока нашего надолго хватит, может, ещё поделюсь про приключения в Полярном.
А пока - очередной выход в море на сдачу задач.
У нашего экипажа лодки не было, поскольку он был резервным, перегнанным с Камчатки. Называли нас "250 экипаж 18-й дивизии АПЛ". Или просто - пришельцы-камчадалы. Мы были на подхвате. Допустим, другому экипажу надо в отпуск, принимаем лодку отрабатываем все задачи, подтверждаем линейность, потом штатный экипаж приходит из отпуска, сдаём ему лодку, и так по кругу.
Какое счастье! Выход в море - есть возможность подвиг совершить и какое-никакое разнообразие в сравнении с рутиной базовой жизни и топтанием края Земли в патрульной повязке, счастливое избавление от занятий всякой береговой дребеденью. Не зря существует поверие: "Подводникам прививают любовь к морю невыносимыми условиями на берегу". С удовольствием ввели ядерный моторчик на красивом мустанге проекта 658 М и вышли в Баренцево море.
Проболтались уж пару дней, бороздим северные воды в подводном положении. Чувствую, что у меня что-то не то со средним пальцем на правой руке, ну с тем, чем американский «факс» показывают. Дёргать начинаешь, тот побаливает. Ещё два дня потерпел и двинул к нашему Айболиту.
Док, опухший со сна, посмотрел и цинично отказал:
- Как на переборку от боли полезешь, приходи, а сейчас иди, мне надо сон досмотреть, такие классные девчонки Блэки и Блэнди.
Спал Шура именно днём. Вечером, после чая в 12 ночи шёл на камбуз снимать пробу. Покушать досыта и даже с избытком - было вторым значимым и страстным искушением после баб. Сняв пробу в виде десятка котлет, он отправлялся ко мне поговорить за жизнь. У меня была первая смена вахты с полуночи до четырёх утра. А у него - бессонница, хорошее настроение после перекуса и просыпалось желание пообщаться.
Короче, через два дня я действительно полез на переборку от дикой боли и побежал просить срочной медицинской помощи.
Док многозначительно изрёк:
- Щас, - и достал свои инструменты на вид с турецкой кампании и битвы за Шипку середины XIX века.
Сделал укол новокаина и начал резать своими артефактами мне палец. Операцию сделал быстро: порезал, выгнал гной, почистил ранку, зашил и перевязал. Оказалось, у меня была профессиональная женская болезнь швей-мотористок «панариций», то бишь воспаление ногтевого валика. Не представляю, как мог её заполучить в прочном корпусе, но след от хирургического вмешательства у меня остался до сих пор на пальце в виде шрама, которым сейчас тыкаю «клаву». На здоровье Док дал мне какие-то таблетки.
Я поинтересовался:
- Что это?
Эскулап ответил:
- Антибиотик.
На том и расстались. Уже у себя на посту через час, когда действие новокаина стало проходить, я почувствовал дикое желание опять лезть на переборку. Потерпел до ужина, а после помчался опять будить Шурку.
Медчасть на этом проекте находилась в 4-м ракетном отсеке, между ракетными шахтами. Недовольный и заспанный Шурка грубо спросил:
- Чего тебе опять?
- Дык больно же! Терпеть сил нет!
- Щас, - ответил Шурка.
Покопался в своих закромах, достал оттуда штук шесть таблеток и выдал мне со словами:
- На, держи, съешь, поможет, - и тут же рухнул досыпать.
Что за таблетки, я даже спрашивать не стал и подумал, надо бы подстраховаться и чего-нибудь спиртного на вахту раздобыть. Может, бутылочку сухого у нашего мичмана-начпрода попросить?
За порогом санчасти ничего, кроме узкого прохода и кабельных трасс, не наблюдалось. Я поймал проходящего матроса и спросил:
- Где начпрод?
- Здесь, - уверенно ткнул пальцем в палубу у санчасти.
- Где? - не понял я.
- Да вот лючок, стучись, он там!
И тут только я разглядел небольшой люк, по которому много раз ходил, но ни разу не замечал.
- Стучитесь громче, тащ лейтенант, он спит, наверно.
Я постучал, люк открылся, и из него показалась не совсем трезвая голова мичмана Вити.
- Братишка, одолжи бутылку сухенького, в базе отдам, видишь, палец порезали, боль надо унять!
- На, бери, без проблем, - и кинул мне бутылку, затем опять завалился на мешки с продуктами, только и сказал, - люк закрой.
Радостный ушёл к себе на пост, где и усугубил 0,75 болгарского "Тырново" или еще чего, не помню уже. Прошёл час, боль не унималась и даже стала сильней. Ну что, сухое не помогло, остаётся шило. А где его взять? Пораскинув мозгами, осознал, что кроме как у нашего бычка (командир боевой части БЧ-4), повелителя электроники и средств связи, больше негде.
Собственно, у связиста основная работа была на сеансах связи при всплытии под перископ каждые 4 часа, остальное время о нём забывали. Тем более, он был замшелый флотский пень, кап. 3 ранга, любитель заложить за воротник, а потому и вечный бычок, служебный рост ему не светил. Его логово прямо под санчастью, на нижней палубе у входа стоял матрос и охранял его покой. Я еле уговорил матросика его поднять.
- Дай стакан шила! Видишь, палец житья не даёт.
- Хорошо, но только после вечернего чая.
После вечернего чая я заныкал шоколадку на закусь, напомнил бычку про шило. Он завёл меня в секретную рубку прямо напротив офицерской столовой. Туда вообще-то посторонним вход воспрещён, но начальство уже улеглось спать, вахта дремала, и никто не видел, как он меня туда затащил. На переборке у него в держателе по-штормовому стоял графинчик.
Связист показал на него:
- Наливай, я не буду, спать хочу.
Я плеснул полстакана, разбавил и выпил. Поговорили немного о смысле жизни, после чего он спросил:
- Ещё будешь?
Поразмыслив, согласился:
- Буду.
Разбавил ещё полстакана, выпил и пошёл к себе. А это путь из 4-го отсека в 8-й. Уже в 6-м реакторном я почувствовал, что меня стало покачивать. Время 23.30, мне полчаса до вахты. Добрался на пост и подумал, может полчасика вздремнуть, и завалился на матрас прямо под рабочим столом, перед тем, как закрыть глаза, наказал своему матросу:
- Через полчаса обязательно разбуди на вахту!
Отключился. Проснулся утром с необычайным ощущением какой-то лёгкости во всём теле, с прекрасным настроением, хоть прямо сейчас на кросс десять километров. И самое удивительное, никакого похмелья, ну словно заново родился!
И здесь началось! Моему взору предстала картина: сидит наш Док и мой матрос и глядят на меня бешеными глазами.
Шурка, обозлённый на меня, кричит:
- Химик! Урод! Ты что творишь?
Далее поток русских идиоматических выражений чувств, распиравших нашего лекаря.
Когда он успокоился, нарисовалась следующая картина. В 12 ночи матрос Арнаутов Николай совершил первую робкую попытку меня поднять, не получилось. И тут на огонёк заглянул док после снятия пробы на камбузе узнать новости об удачно прооперированном «факсовом» пальце.
Увидев меня под столом, обескураженно спросил:
- Чего это он?
- Да вот, поднять не могу.
И они вдвоём начали меня трясти, как грушу, впрочем, с тем же успехом. Я упорно не хотел подавать признаков пробуждения к службе!
Доктор спросил:
- Он пил чего-нибудь?
- Да вроде шила немного после чая, пришёл, прилёг, попросил разбудить и отключился.
- А-а-а-а-а, медь его! - завопил доктор, - ему же нельзя!
- Почему?
- Я ему шесть таблеток димедрола дал в качестве обезболивающего, он же помрёт.
И они продолжили меня трясти. Потом Док пощупал мой редкий пульс, организм умирать пока не хотел. Айболит немного успокоился и отправился к себе.
Наказал матросу:
- Следи за пульсом до утра, а там поглядим! Может, выживет!
По первой возможности утром Док прискакал зафиксировать факт смерти. А я оказался живее всех живых. Тем более, палец не беспокоил.
Шурка выдохнул и уже без обид произнёс:
- Химик, ну ты сволочь, к тому же живучий, - на прощание показал мне выставленный в характе́рный жест средний палец и, успокоенный, отправился к себе спать.
А что он хотел? От всех болезней, включая девочек-белошвеек, лекарство одно - всемогущее шило!
