Партийная жизнь в полку бьёт ключом. По моей голове.
Той весной я опять «отличился». Выступил на полковом партийном собрании. Хотя, ничего не предвещало, что я поднимусь на трибуну. Всё было оговорено заранее партработниками: кто и с каким заявлением будет выступать. Распределены роли, речи, очерёдность. Выступающих всегда было в списке вагон и маленькая тележка и редко было, чтобы до тележки доходила очередь. Да и вагон не весь выступал. Раньше подводили черту. Но в процессе этого форума обязательно звучала фраза от секретаря парткома: - Есть ещё желающие выступить по этому вопросу?
Все знали, что вопрос риторический. Не требует ни ответа, ни желающих. Но с мест раздавались бодрые голоса: - Нет желающих! К следующему вопросу!
А рассматривался среди прочих и вопрос офицерского досуга. Доклада не помню, видимо так себе был докладик, дежурный. Но первым в прениях выступил замполит полка. Видимо, хотел главный политработник полка зажечь глаголом сердца подчинённых. Чтобы сразу после собрания они ринулись в библиотеку, в клуб на хор… А куда ещё можно было ринуться в Орловке? Кружков не помню. Никаких объединений по интересам не помню. Выставки? Было дело. Собрали с гарнизона поделки и показали в Офицерском клубе. Очень впечатляюще! Мне понравилась выставка. Были в Орловке мастера.
Замполит начал обвинять офицеров в полном бескультурье: труды классиков марксизма-ленинизма изучают только на занятиях, а самостоятельно свой идейный уровень не повышают. Досугом бойцов не занимаются, политинформации не проводят. Книжки художественные не читают, музыку не слушают, песен патриотических не поют. На хор офицерский к великим праздникам - из под палки. Зато пьют горькую без меры. И тут идут примеры офицерского пьянства… Разве этому нас учит партия?
Видимо, я что-то съел не то перед собранием: зажёг замполит меня своим глаголом. Остальные коммунисты сидели себе спокойно, будто и не про них речь шла. А я-то ещё кандидат: шкура тонкая, душа впечатлительная. Зажёгся. А может и не в шкуре дело. Съел перед собранием что-то не то. Завёлся я. Лицо загорелось, сердце забухало. Ох, не хороший это признак, ох, и не хороший… Знаю уже по опыту: буду говорить что думаю. А у кого на языке то, что в уме? Правильно. У пьяниц! Это что же - на вору шапка горит?
Замполит сел на своё место. Желающих обсуждать эту тему в списке не было. Замполит осветил вопрос хорошо, аж зажмуриться хочется. Это его поле битвы, он много чего про офицеров знает и про их времяпровождение. Секретарь парткома произнёс дежурную фразу: - Есть ещё желающие выступить? - не глядя в зал и перебирая листки на столе.
- Есть! Есть! - раздалось сразу несколько голосов из зала. Секретарь поднял голову и недоуменно уставился в зал, мол, что за ерунда, несколько человек желающих появилось вразрез со сценарием партсобрания. Но над головами торчала только одна рука. Моя. Галёрка сзади меня заметила мою взметнувшуюся руку. И пожелала подкорректировать сценарий полкового партийного собрания. Озвучила моё желание высказаться.
Так я оказался на трибуне партийного собрания.
Был я не в себе, задел меня замполит полка за живое: досуг у меня неправильный! А он у меня вообще этот досуг есть? Неделями с дочкой не могу пообщаться: ухожу на службу - она ещё спит, прихожу со службы - она уже спит. И воскресенье не каждое у меня выходное: то наряд, то ответственным в казарму бойцов сторожить…
Вряд ли в моём выступлении была стройная логика аргументов и выводов. Не помню что я там ораторствовал. Одни эмоции. А смысл моего выступления был таков: в нашем полку у офицеров столько свободного времени, что его хватает только на то, чтобы быстренько выпить бутылочку и разбежаться. Другие интересы требуют гораздо больше свободного времени.
Секретарь после моего выступления немного замешкался с переходной фразой: то ли объявлять следующий вопрос, то ли ещё раз спросить про желающих выступить. Зал как-то оживился нехорошо. А вдруг выступят с поддержкой? Заметив короткий взмах рукой командира полка, с облегчением предоставил ему слово. Прения продолжились.
Борщ, конечно, разнёс мою позицию в пух и прах. Я был возбуждён своим спонтанным выступлением и до меня плохо доходил смысл речи командира. Меня царапнула только одна его фраза, мол, у нас появился толстовец.
При чём здесь Толстой? Это он про «непротивление злу», что ли? То бишь, я превратился в защитника пьянства офицеров. Лихо закрутил. Хотя…
А что он может сделать для увеличения свободного времени военнослужащих? Я не знаю. Похоже, и он не знает. Или не хочет? А может не умеет?
Зато он умеет давать отповедь таким умникам, как я. Мне хотелось залезть под кресло.
Потом выступил инженер полка и тоже закатал меня в асфальт. Ещё бы: он не забыл, как я ему на заседании парткома дурацкие вопросы по исправности авиатехники задавал. Потом кто-то из замполитов покритиковал меня, а в заключение речи по отечески пожалел, мол, товарищ ещё не понимает всех тонкостей службы и политики партии. Но он исправится. Есть такая надежда.
Прения по вопросу о досуге закончились. Можно перевести дух.
На каждом партсобрании заключительное слово всегда давали замполиту полка. И он проходил по всем ораторам с оценкой их выступлений. Кого-то хвалил, а кого-то критиковал, а то и поносил почём зря. На этом собрании он обрушился на мою позицию со всей мощью своего политического опыта. Мне показалось, что народ начал отодвигаться от меня. Конечно, ответить замполиту на его выпады против меня было невозможно. Заключительное слово - есть заключительное слово. Можешь ответить на следующем партсобрании. Если тебе слово дадут.
Со временем я стал считать эту традицию заключительных слов замполитов подленькой. Уж очень некоторые товарищи злоупотребляли этой традицией, норовили вылить ушат грязи на критиков порядков в полку. И за этими некоторыми не видно приличных замполитов, которые не считали для себя возможным самоутверждаться оскорблением подчинённых.
После собрания несколько парней подошли ко мне с утешениями и поддержкой. Замполит Олег Лукьянов потрепал по плечу и сказал: - Ну, Анатоль, ты даёшь! Не переживай. Всё устаканится.
А я переживал. Мне было обидно, что отцы-командиры так извратили суть моего выступления. И решил подвести под него статистическую базу. Взялся в течение месяца вести хронометраж своего служебного времени. Автобус тронулся от КПП - записываю время. Привёз с аэродрома или учебной базы на КПП городка - записываю время. Время приёма пищи в лётной столовой городка в нелётные дни я не учитывал. Хотя, это тоже около часа на три приёма пищи. Дежурство, наряд, ответственный в казарму - всё учитывал.
Через месяц подбил итог. Получилось у меня 79,6 часа в неделю служебного времени. У гражданских по советскому КЗоТу полагалось работать 40 часов. Меня эта разница сначала шокировала. Но, поразмыслив малость, сравнив зарплаты гражданских и свою, я примирился с этой цифрой. Конечно, ещё оставались вопросы по условиям жизни и подчинения приказам…
А кто тебя сюда, в армию, толкал? Сам пришёл. Ну и неси тяготы и лишения воинской службы!
Никому я про свои изыскания не сказал. Но в душе по этому поводу всё, наконец, устаканилось.
Конец мая выдался сложным по погоде. Минимум стоял. Настоящий. Мы вышли на финишную прямую сдачи на первый класс. Если удавалось сделать три заправки, да ещё слетать в крайнем залёте, я уставал. Напряжение долго не отпускало, не мог сразу заснуть.
Мы вернулись в городок в два часа ночи после жёсткого ночного минимума. Шли по спящему городку почти не разговаривая, рассасываясь к подъездам. Вот и остались только вдвоём с Шурой. Заход в облаках на посадку не отпускал меня. Крутился и крутился в голове. Бессонница была обеспечена.
- Шура, - остановился я на месте, где нам надо расходиться, - а не врезать ли нам винца? У меня хорошее вино есть.
- В два часа ночи? - засомневался правильный мой товарищ, - а жена?
- Они крепко спят, а мы шуметь не будем. А твоя - на учёбе. Я всё равно не засну.
Шура потоптался, посмотрел на темные окна своей квартиры и махнул рукой:
- А-а, пошли! Другого времени всё-равно не будет.