РОССIЙСКАЯ ИМПЕРIЯ и||und DEUTCHES REICH (16)
«Царский Друг» и «Николаша» (начало)
Все те, первоначально личные, недоразумения, переросшие позднее в непримиримое противостояние между Николаем Николаевичем и черногорками, с одной стороны, и Г.Е. Распутиным, с другой, имели в своей глубинной подоснове чисто духовные причины. И в самом деле, какое, по апостольскому слову, может быть «общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? […] И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, не прикасайтесь к нечистому…» (2 Кор. 6, 14-17).
Ну, а теперь о том, в чем конкретно проявлялось это противостояние.
Сначала напомним некоторые из тех выводов, к которым мы пришли, изучая эти отношения в предыдущих томах нашего расследования.
«Мой отец, - вспоминала дочь Г.Е. Распутина о его взаимоотношениях с Николаем Николаевичем, - во время своего пребывания в Петербурге, всегда бывал в семье Великого Князя, а во время своего отсутствия состоял с ними в постоянной переписке. Оба [Николай Николаевич и его супруга. - С.Ф.] старались убедить моего отца в том, что он избранник Божий, на которого возложена высокая миссия во имя спасения родины.
Его отношение к ним было довольно сдержанным, но у него не было никаких причин не верить в искренность Великого Князя и его супруги, по отношению к которым он всегда испытывал чувство глубокой признательности.
Однажды моя мать тяжело заболела; ее доставили, по настоянию Великой Княгини, в Петербург. Последняя всегда осведомлялась о ее делах и осыпала ее милостями.
Моя мать, которую после ее выздоровления часто приглашали во Дворец, рассказывала, что Великая Княгиня целовала ей руки, посадила в кресло, а сама села у ее ног на полу. Хотя моя мать протестовала, Великая Княгиня отвечала ей, что она недостойна сидеть в присутствии жены Григория Ефимьевича. Великий Князь и Великая Княгиня никогда не забывали посылать нам подарки в Покровское» («Дорогой наш отец. Г.Е. Распутин-Новый глазами его дочери и духовных чад». Автор-составитель С.В. Фомин. М. 2012. С. 85).
Известно также, что Великая Княгиня Милица Николаевна (супруга Великого Князя Петра Николаевича) весной 1907 г. приезжала в Покровское инкогнито к Г.Е. Распутину (Государственный архив Тюменской области. Ф. И-239. Оп. 1. Д. 90. Л. 200). В свою очередь, Григорий Ефимович способствовал в 1908 г. исцелению родителей черногорок - Князя Николы и его супруги Княгини Милены (она страдала от камней в желчном пузыре и почках).
Из письма Великого Князя Николая Николаевича супруге Великой Княгине Анастасии Николаевне от 7 декабря 1908 г. известно, что «Княгиня Милена приехала в тяжелом состоянии в Петербург специально ради операции. Для Княгини Григорий привез специальный “флакон от Макария”, а также передал образки, цепочки с медальонами и кресты для всех членов семьи Анастасии и Милицы» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы» // «Черногорцы в России». М. 2011. С. 213).
Родители черногорок - Князь Николай и Княгиня Милена.
«Про отца твоего, - передавал Великий Князь жене свой разговор с Г.Е. Распутиным, - сказал, что ему поможет. Просил [Бога], чтобы он не только не умер, но был бы здоров, иначе крышка всему, т.к. им всё держится. Сам сказал, что и мать твоя для его спокойствия должна быть здорова» (Там же).
«Князь Николай Черногорский, - рассказывал впоследствии Г.Е. Распутин одному знакомому, - видел меня во сне, когда болел. Трудно ему было, и он увидел во сне какого-то русского мужика. Мужичок сказал ему: “Будь здоров! Через три дня поедешь!” Так и случилось. Он выздоровел. Написал об этом письмо дочери, та взяла мой портрет и послала ему. Он, получивши, ответил, что видел во сне именно того мужичка, который изображён на карточке… А я, когда он болел, горячо молился об его здоровье Богу» («Григорий Распутин. Сб. исторических материалов». Т. 1. С. 317).
Князь Никола Петрович (1841-1921), правившей Черногорией с 1860 г. В 1910-1918 гг. Король.
Приведенные нами факты свидетельствуют, кроме всего прочего, о продолжающихся тесных связях Г.Е. Распутина с обителью Святого Симеона Верхотурского на Урале и подвизающимся там его старцем о. Макарием. Близость эта передавалась и всем, так или иначе находившимся в тесном общении с Григорием Ефимовичем.
«Завтра, 30 июня, - телеграфировал в 1910 г. Николай Николаевич настоятелю Верхотурской обители, - надеемся, что состоится освящение храма во имя Святого Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца у нас в Беззаботном. Просим Вас отслужить молебен у раки Святого Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца и помолиться с отцом Макарием о ниспослании благословения. Николай» (Там же. С. 82, 85; Раб Божий Христофор «Верхотурский старец Макарий» // «Верхотурская Старина». 1999. № 5-6 / 17-18. С. 5). В обоих публикациях телеграмма атрибутирована и расшифрована неверно
Речь идет об освящении деревянного храма Преображения Господня (вероятно, с приделом Праведного Симеона Верхотурского) в имении Великого Князя Николая Николаевича в мызе Беззаботная, ныне это окраина деревни Горбунки Ломоносовского района Ленинградской области («Земля Невская Православная. Православные храмы пригородных районов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Краткий церковно-исторический справочник». СПб. 2000. С. 45).
Участие в этом принимал и Григорий Распутин. «Я бы сейчас приехал, - писал он 17 февраля 1909 г. Царским Детям, - но надо икону привезти на закладку вашему Николаше дяде» (Г.Е. Распутин-Новый «Духовное наследие». С. 89) Икону эту он вез из Верхотурья. С этим пребыванием Григория Ефимовича в гостях у Николая Николаевича связана сохранившаяся запись слов Г.Е. Распутина, сказанных им в связи с закладкой придела в честь Св. Праведного Симеона Верхотурского: «14-го июня. Беззаботное у Н[иколая] Н[иколаевича]» (Там же. С. 68-69).
Первая тень между Императрицей Александрой Феодоровной и Великой Княгиней Анастасией Николаевной промелькнула в 1907 г. в связи с женитьбой на последней Великого Князя Николая Николаевича. Черногорка уверяла, что этого «требует» Г.Е.Распутин. Оказалось, однако, что всё это - ложь («Самоцензура. Неизвестные фрагменты “Воспоминаний” Анны Вырубовой». С. 66).
Еще больше усугубили этот разлад интриги черногорок, направленные против вышедшего из-под их власти Григория Ефимовича. По словам баронессы С.К. Буксгевден, «когда Императрица решила, что Ее кузины стали добычей интриганов, настроивших их против Распутина, в которого они сначала поверили, Она отвернулась от них с горечью и разочарованием» (Баронесса С.К. Буксгевден «Жизнь и трагедия Александры Феодоровны, Императрицы России». С. 182). Подтверждение этому находим мы в письме Великого Князя Николая Николаевича, датированного ноябрем-декабрем 1910 г. и адресованного своей супруге: «Удивительное дело - как не прошу - лучше не умею, что касается тебя - отказ по всем степеням - и у всех» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 215).
Именно с началом этого разлада связано усиленное распространение слухов о Г.Е. Распутине среди Членов Царского Дома. Генерал В.Н. Воейков датирует изменение отношений Императора к Николаю Николаевичу 1911 годом (В.Н. Воейков «С Царем и без Царя». С. 23).
Окончательный разрыв отношений Николаевичей и их жен с Г.Е. Распутиным произошел не сразу. Даже летом 1915 г., принимая новоиспеченного Обер-Прокурора Св. Синода А.Д. Самарина (открытого врага Г.Е. Распутина), Великий Князь признавался ему: «Вы знаете, это человек действительно удивительный. Я сам находился под его влиянием […] Но я раскусил, что это за человек и от него отвернулся» («Встреча в Ставке. Николай II и А.Д. Самарин» // «Исторический Архив». 1996. № 2. С. 184-185).
Однако выступать открыто против Царского Друга они всё же очень долго не решались. Так, в январе 1912 г. Великая Княгиня Милица Николаевна, принимая обратившегося к ней взбунтовавшегося епископа Гермогена, «очень ругала Распутина, но пойти против него отказалась» («Григорий Распутин. Сб. исторических материалов». Т. 1. С. 415).
Возникли противоречия и в политической области. По мнению Великого Князя Александра Михайловича, «ничто не могло остановить черногорок от вмешательства в государственные дела и не выступать в роли передатчиц пожеланий различных балканских интриганов» (Великий Князь Александр Михайлович «Воспоминания». С. 141).
Король Николай Черногорский в форме генерал-фельдмаршала Российской Императорской армии, пожалованной ему в 1910 г.
Одной из первых крупных политических акций Милицы и Станы была их причастность к убийству Сербской Королевской Семьи в Белграде в 1903 году.
«Незадолго до этого, - писал об этом граф С.Ю. Витте, - когда Государь был в Ялте, [Сербский Король] Александр [Обренович], по-видимому, хотел приехать к Государю с женой с визитом, но визит этот был отклонен, что произошло не без интриг черногорок» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. СПб. 2003. С. 20). Это также подтверждал в своих мемуарах и племянник черногорок - Принц Георгий Карагеоргиевич. «…Она, - писал он, имея в ввиду Анастасию Николаевну, - была еще огорчена тем, что на свадьбе Короля Александра Русский Император был кумом. Она считала это кумовство позором для всего Дома Романовых и через Царицу особенно похлопотала, чтобы кумовство это было как можно более незначительное. Вероятно, именно под ее влиянием Царь не отправил специального посланника в Белград, чтобы представлять Царя на свадьбе, что сильно оскорбило самого Короля Александра». По словам того же Принца, Великая Княгиня Анастасия Николаевна была против того, чтобы «Царь Своим авторитетом прикрыл этот отвратительный брак» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 218).
Такой открытый подрыв авторитета Сербской Королевской Четы (демонстративное отстранение после свободно данного слова), безусловно, способствовал целям заговорщиков, однако вовсе не это следует считать главным вкладом черногорок в цареубийство. Гораздо более важным было то, без чего осуществление заговора не могло быть успешным. Речь идет о деньгах. Понятно, что ни в нищей Сербии, ни в еще более недостаточной Черногории их было не раздобыть. Тут и пригодились таланты профессиональных попрошаек.
По должности министра финансов хорошо знавший положение дел, граф С.Ю. Витте пишет в своих мемуарах: «…Нужно отдать справедливость черногоркам: они были преданные дочери и постоянно хлопотали о всяких денежных субсидиях своему княжескому родителю. […] Вообще эти особы крепко присосались к русским деньгам» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. СПб. 2003. С. 18, 20).
Король Александр I Обренович и Королева Драга.
«Незадолго до убийства Короля Александра и воцарения Петра Карагеоргиевича, - вспоминал далее Сергей Юльевич, - он [Петр] у меня был просить также денежной помощи, и опять о ней просила черногорка № 2 [Великая Княгиня Анастасия Николаевна. - С.Ф.]. […] У него было имение в Румынии, и вопрос заключался в том, чтобы ему выдать ссуду под это имение. Я не согласился на выдачу ссуды ни из казны, ни из Государственного банка. Но с Высочайшего разрешения ему была выдана ссуда из Правления Бессарабского-Таврического банка» (Там же. С. 20).
«…Кто знает, - весьма осторожно пишут современные исследователи, - может быть, эти русские деньги были потрачены на подготовку переворота в Сербии» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 217).
В ночь на 29 мая/11 июня 1903 г. в Белграде заговорщики во главе с офицером Драгутином Дмитриевичем ворвались в Королевский Дворец.
Драгутин Димитриевич (1876-1917), по кличке «Апис» (стоит справа), организатор убийства Короля Александра Обреновича и Королевы Драги, среди будущих членов созданной им 22 мая 1911 г. тайной парамасонской террористической организации «Черная Рука», ставившей целью объединение различных южнославянских народов в единое государство, что и произошло по окончанию Великой войны. Другим преступлением, организованным этим офицером, поставленным после цареубийства 1903 г. во главе разведывательного отдела Генерального штаба Сербской армии, было Сараевское убийство.
Отвратительные подробности этого преступления не могли не ужаснуть русских православных людей: «Сербы […] покрыли себя не только позором цареубийства, - что уже само по себе не допускает двух мнений, - но и своим поистине зверским образом действий по отношению к трупам убитой ими Королевской Четы.
Убийство Сербского Короля Александра Обреновича и Королевы Драги 29 мая 1903 г. Рисунок из австрийского журнала «Wiener Bilder».
После того, как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в Них и рубить Их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40 ударами сабли, а Королеву 63 ударами сабли и двумя револьверными пулями.
Рисунок Риккардо Сальвадори. «LIllustrazione Italiana». 28 июня 1903 г.
Королева почти вся была изрублена, грудь отрезана, живот вскрыт, щеки, руки тоже порезаны, особенно велики разрезы между пальцев, - вероятно, Королева схватилась руками за саблю, когда Ее убивали, что, по-видимому, опровергает мнение докторов, что Она была убита сразу. Кроме того, тело Ее было покрыто многочисленными кровоподтеками от ударов каблуками топтавших его офицеров.
Белградская бойня. Рисунок из немецкого журнала.
О других надругательствах над трупом Драги […] я предпочитаю не говорить, до такой степени они чудовищны и омерзительны.
Глазами художника из французского журнала «Petit Parisien».
Когда убийцы натешились вдоволь над беззащитными трупами, они выбросили их через окно в дворцовый сад, причем труп Драги был совершенно обнажен» (В.А. Теплов «Белградское цареубийство». СПб. 1903. С. 46).
Офицеры-заговорщики выбрасывают тела Сербской Королевской Четы из Дворца.
Вся эта зверская оргия, заметим, происходила против Императорского Русского посольства. Венценосные Жертвы были выброшены злодеями во двор Королевского конака, в то время как наши «братушки» устроили там народные гулянья.
Патологоанатомы, доктор Эдуард Михел, чешского происхождения и грек Демосфен Николайевич, изложили результаты поверхностного осмотра тел в специальном акте:
«Александр Обренович, возраст 27 лет. Девятнадцать пулевых ранений, из них одно в области сердца, одно в области главной желудочной артерии, одно в левом глазном яблоке. Пять глубоких резаных сабельных ран. Пальцы правой руки обрублены. Позвоночник сломан (повреждение, полученное в результате падения со второго этажа).
Драга Обренович, урожденная Луньевица, возраст 37 лет. Тридцать шесть пулевых ранений, около сорока сабельных ран различной глубины, одна - открывшая внутренности живота. Точное число ввиду многочисленных опухолей и засохших ран определить не представляется возможным. Лицо обезображено до неузнаваемости. Левая грудь отсутствует» (М. Фагиаш «Танец убийц». М.-Екатеринбург. 2008. С. 534).
Вскрытие тел Королевской Четы на бильярдном столе.
Низость заговорщиков показывает и еще одна деталь: вскоре после кровавой ночи обручальные кольца Короля Александры и Королевы Драги, были заложены неизвестными в одной из белградских ссудных касс (В.А. Теплов «Сербская неурядица». СПб. 1903. С. 42).
Погребение Короля и Королевы.
К сожалению, участие России сводилось не только к безсознательному финансированию заговорщиков. Сестра убиенной Королевы Драги и вдова погибшего тогда же от рук заговорщиков премьер-министра Д. Цинцар-Марковича в мемуарах согласно свидетельствовали о причастности к заговору посла России в Белграде Н.В. Чарыкова. О том же в своих трудах пишут авторитетные сербские историки В. Казимирович, Т. Кацлерович, академик М. Эмечич и М. Драшкович.
До сих пор актуальными остаются слова последнего из остававшихся в живых участника заговора, которые он сказал спустя полвека после Белградского акта регицида: «О том, что произошло 29 мая, писалось очень произвольно и неполно. Подлинная история еще не написана» (А.Л. Шемякин «Первая мiровая война. Рождение Югославии» // «Югославия в ХХ веки. Очерки политической истории». М. 2011. С. 20-21).
Сам Император Николай II многих подробностей не знал. «Неслыханная мерзость», - написал Он на полях донесения о кровавой драме (Там же. С. 21). Государь повелел наложить при Высочайшем Дворе с 4 июня траур на 24 дня по случаю убийства Короля и Королевы Сербских («Новости Дня. 1903. 7 июня). На заупокойную Литургию и панихиду, которые отслужили в Казанском соборе, никто из сербских офицеров, находившихся тогда в Петербурге, не пришел («Новости Дня». 1903. 8 июня).
Церковь Святого Марка, где были похоронены Король Александр и Королева Драга. В 1917 г. во время австрийской оккупации храм был отремонтирован. Сгорел после немецкой бомбардировки 13 апреля 1941 г. В 1942 г. во время германской оккупации останки Королевской Четы были перенесены в новую большую церковь Св. Марка. Описание осмотра останков см.:
http://www.novosti.rs/vesti/beograd.74.html:469002-Beograske-price-Poslednja-seoba-Aleksandra-i-Drage
К сожалению, все эти демонстративные акты никого из власть предержащих в России, похоже, не заставили задуматься… Подобным же образом вели себя сербские дипломаты и в других странах. Так, в Софии были шокированы поведением дипломатического представителя Павле Маринковича, который, несмотря на объявленный Князем Болгарским Фердинандом официальный траур, «не только не отслужил у себя панихиды за упокой души Королевской Четы, но и на третий день встретил тех, которые приходили к нему с соболезнованиями, с бокалом шампанского за здравие нового Короля» (Я.В. Вишняков «Последние Обреновичи в Сербии глазами русских наблюдателей» // «Человек на Балканах глазами русских». СПб. 2011. С. 185).
Также реагировали и многие другие знаковые фигуры. У «тети Станы» (Великой Княгини Анастасии Николаевны), по словам ее племянника Принца Георгия Карагеоргиевича, не нашлось об убиенных ни одного доброго слова (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 218).
Одно из объяснений такого непонятного для нормальных, не говоря уж о православных, людей поведения сербов давал в том же 1903 г. русский дипломат В.А. Теплов: «Бывали […] и в других странах коллективные преступления, подобные белградскому, но совершавшие их лица, хотя и оправдывали себя патриотизмом или требованиями государственной необходимости, все-таки чувствовали над собою гнет своего преступления и спешили скрыться во мраке неизвестности. Таково ли было поведение офицеров, замешанных в злодеянии 29 мая? Не было ли оно, напротив, прямым вызовом, цинично бросаемым в лицо всему общественному мнению, если только, конечно, не допустить в этих офицерах того полного равнодушия к добру и злу, с каким дикий островитянин, без малейшего угрызения совести, убивает и съедает своего поверженного врага» (В.А. Теплов «Сербская неурядица». С. 13).
Фото на обложке номера австрийского журнала «Wiener Bilder» от 12 июня 1903 г., посвященного Белградскому убийству.
Более того, как писал тот же автор в другой своей книге, «даже зрелище смертельной борьбы с людьми безоружными, наконец, с женщиною, не нашло негодующего отклика в душе ни одного серба, не возмутило никого против людей, принадлежащих к армии, которая повсюду полагает себе в честь служить и охранять Особу своего Государя […]
В Белграде и по всей стране не было вывешено ни одного траурного флага: даже на колокольне собора, где выставляется черный флаг при кончине каждого более или менее выдающегося серба, реял 29 мая громадный трехцветный флаг. Повсюду не только правительственные здания, но и частные дома изукрасились сербскими национальными флагами, как в особорадостные дни: повсюду гремели хоры военной музыки, а из расставленных на улицах и площадях бочек с пивом и вином щедро лилось угощение украсившим свои шапки, в знак радости, дубовыми ветвями солдатам, начальники которых выказали такую храбрость по отношению к беззащитным Жертвам» (В.А. Теплов «Белградское цареубийство». С. 49-50).
Памятник Королю Александру и Королеве Драге на Старом кладбище в Белграде. Австрийская открытка, выпущенная в годы оккупации Сербии в 1915 г.
Кстати, одно из упомянутых обстоятельств (смена в результате заговора не только конкретного Короля, но и Династии: Карагеоргиевичи вместо Обреновичей) весьма важно. Основательность и продуманность этого династического заговора подтверждает тотальная зачистка от возможных конкурентов (сродни печально известным в тех краях еще даже и в наши дни этническим чисткам). В связи с этим обратим внимание на целый ряд событий, о которых мало кто помнит и пишет даже из тех, кто профессионально занимается историей Сербии.
Дело в том, что у отца убитого в 1903 г. Александра Обреновича - Короля Милана - был еще один сын, прижитый им от связи с дочерью архитектора Турецкого Султана Иоанниди - гречанки Артемизии, бывшей замужем за Филиппом Христичем, сыном сербского посланника в Константинополе, а впоследствии бывшим представителем Сербии в Петербурге. Расставшись с супругом, Артемизия находилась в открытой связи с Королем Миланом, от которой появился на свет сын Георгий. Этого отпрыска, получившего фамилию Иессеев, признавал и сам его отец Король Милан, чему имелось немало документальных подтверждений.
В целях безопасности мать с сыном переехали в Константинополь, где за два дня до Белградской бойни 1903 г., по сообщению местной газеты «Levant Herald», «турецкая полиция выследила […] двух переодетых сербских офицеров, которые будто бы пытались проникнуть в дом, где живет г-жа Иоанниди с сыном. Полиция, как кажется, убеждена, что они были присланы, чтобы убить мальчика - потомка Обреновичей, хотя и незаконного». Спасаясь от убийц, мать с сыном вынуждены были бежать в Будапешт (В.А. Теплов «Сербская неурядица». С. 28-29).
Милан Георгий Обренович (1889-1925) - внебрачный сын Короля Милана. После двух покушений в Стамбуле в 1907 г. (нападения с кинжалом и взрыва бомбы), которые, как он считал, были совершены агентами Петра Карагеоргиевича, Георгий вынужден был выехать в Париж, а оттуда в Вену. Написал книгу о жизни отца, запрещенную в Сербии. Скончался 9 октября 1925 г. без средств в венгерском приюте для бедных. После него остался сын.
Ровно 100 лет спустя, в 2003 году, Кронпринц Александр Карагеоргиевич и его супруга Екатерина зажгли в знак покаяния свечи на могиле Короля Александра и Королевы Драги Обреновичей.
Продолжение следует.
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/445218.html
Все те, первоначально личные, недоразумения, переросшие позднее в непримиримое противостояние между Николаем Николаевичем и черногорками, с одной стороны, и Г.Е. Распутиным, с другой, имели в своей глубинной подоснове чисто духовные причины. И в самом деле, какое, по апостольскому слову, может быть «общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? […] И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, не прикасайтесь к нечистому…» (2 Кор. 6, 14-17).
Ну, а теперь о том, в чем конкретно проявлялось это противостояние.
Сначала напомним некоторые из тех выводов, к которым мы пришли, изучая эти отношения в предыдущих томах нашего расследования.
«Мой отец, - вспоминала дочь Г.Е. Распутина о его взаимоотношениях с Николаем Николаевичем, - во время своего пребывания в Петербурге, всегда бывал в семье Великого Князя, а во время своего отсутствия состоял с ними в постоянной переписке. Оба [Николай Николаевич и его супруга. - С.Ф.] старались убедить моего отца в том, что он избранник Божий, на которого возложена высокая миссия во имя спасения родины.
Его отношение к ним было довольно сдержанным, но у него не было никаких причин не верить в искренность Великого Князя и его супруги, по отношению к которым он всегда испытывал чувство глубокой признательности.
Однажды моя мать тяжело заболела; ее доставили, по настоянию Великой Княгини, в Петербург. Последняя всегда осведомлялась о ее делах и осыпала ее милостями.
Моя мать, которую после ее выздоровления часто приглашали во Дворец, рассказывала, что Великая Княгиня целовала ей руки, посадила в кресло, а сама села у ее ног на полу. Хотя моя мать протестовала, Великая Княгиня отвечала ей, что она недостойна сидеть в присутствии жены Григория Ефимьевича. Великий Князь и Великая Княгиня никогда не забывали посылать нам подарки в Покровское» («Дорогой наш отец. Г.Е. Распутин-Новый глазами его дочери и духовных чад». Автор-составитель С.В. Фомин. М. 2012. С. 85).
Известно также, что Великая Княгиня Милица Николаевна (супруга Великого Князя Петра Николаевича) весной 1907 г. приезжала в Покровское инкогнито к Г.Е. Распутину (Государственный архив Тюменской области. Ф. И-239. Оп. 1. Д. 90. Л. 200). В свою очередь, Григорий Ефимович способствовал в 1908 г. исцелению родителей черногорок - Князя Николы и его супруги Княгини Милены (она страдала от камней в желчном пузыре и почках).
Из письма Великого Князя Николая Николаевича супруге Великой Княгине Анастасии Николаевне от 7 декабря 1908 г. известно, что «Княгиня Милена приехала в тяжелом состоянии в Петербург специально ради операции. Для Княгини Григорий привез специальный “флакон от Макария”, а также передал образки, цепочки с медальонами и кресты для всех членов семьи Анастасии и Милицы» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы» // «Черногорцы в России». М. 2011. С. 213).
Родители черногорок - Князь Николай и Княгиня Милена.
«Про отца твоего, - передавал Великий Князь жене свой разговор с Г.Е. Распутиным, - сказал, что ему поможет. Просил [Бога], чтобы он не только не умер, но был бы здоров, иначе крышка всему, т.к. им всё держится. Сам сказал, что и мать твоя для его спокойствия должна быть здорова» (Там же).
«Князь Николай Черногорский, - рассказывал впоследствии Г.Е. Распутин одному знакомому, - видел меня во сне, когда болел. Трудно ему было, и он увидел во сне какого-то русского мужика. Мужичок сказал ему: “Будь здоров! Через три дня поедешь!” Так и случилось. Он выздоровел. Написал об этом письмо дочери, та взяла мой портрет и послала ему. Он, получивши, ответил, что видел во сне именно того мужичка, который изображён на карточке… А я, когда он болел, горячо молился об его здоровье Богу» («Григорий Распутин. Сб. исторических материалов». Т. 1. С. 317).
Князь Никола Петрович (1841-1921), правившей Черногорией с 1860 г. В 1910-1918 гг. Король.
Приведенные нами факты свидетельствуют, кроме всего прочего, о продолжающихся тесных связях Г.Е. Распутина с обителью Святого Симеона Верхотурского на Урале и подвизающимся там его старцем о. Макарием. Близость эта передавалась и всем, так или иначе находившимся в тесном общении с Григорием Ефимовичем.
«Завтра, 30 июня, - телеграфировал в 1910 г. Николай Николаевич настоятелю Верхотурской обители, - надеемся, что состоится освящение храма во имя Святого Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца у нас в Беззаботном. Просим Вас отслужить молебен у раки Святого Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца и помолиться с отцом Макарием о ниспослании благословения. Николай» (Там же. С. 82, 85; Раб Божий Христофор «Верхотурский старец Макарий» // «Верхотурская Старина». 1999. № 5-6 / 17-18. С. 5). В обоих публикациях телеграмма атрибутирована и расшифрована неверно
Речь идет об освящении деревянного храма Преображения Господня (вероятно, с приделом Праведного Симеона Верхотурского) в имении Великого Князя Николая Николаевича в мызе Беззаботная, ныне это окраина деревни Горбунки Ломоносовского района Ленинградской области («Земля Невская Православная. Православные храмы пригородных районов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Краткий церковно-исторический справочник». СПб. 2000. С. 45).
Участие в этом принимал и Григорий Распутин. «Я бы сейчас приехал, - писал он 17 февраля 1909 г. Царским Детям, - но надо икону привезти на закладку вашему Николаше дяде» (Г.Е. Распутин-Новый «Духовное наследие». С. 89) Икону эту он вез из Верхотурья. С этим пребыванием Григория Ефимовича в гостях у Николая Николаевича связана сохранившаяся запись слов Г.Е. Распутина, сказанных им в связи с закладкой придела в честь Св. Праведного Симеона Верхотурского: «14-го июня. Беззаботное у Н[иколая] Н[иколаевича]» (Там же. С. 68-69).
Первая тень между Императрицей Александрой Феодоровной и Великой Княгиней Анастасией Николаевной промелькнула в 1907 г. в связи с женитьбой на последней Великого Князя Николая Николаевича. Черногорка уверяла, что этого «требует» Г.Е.Распутин. Оказалось, однако, что всё это - ложь («Самоцензура. Неизвестные фрагменты “Воспоминаний” Анны Вырубовой». С. 66).
Еще больше усугубили этот разлад интриги черногорок, направленные против вышедшего из-под их власти Григория Ефимовича. По словам баронессы С.К. Буксгевден, «когда Императрица решила, что Ее кузины стали добычей интриганов, настроивших их против Распутина, в которого они сначала поверили, Она отвернулась от них с горечью и разочарованием» (Баронесса С.К. Буксгевден «Жизнь и трагедия Александры Феодоровны, Императрицы России». С. 182). Подтверждение этому находим мы в письме Великого Князя Николая Николаевича, датированного ноябрем-декабрем 1910 г. и адресованного своей супруге: «Удивительное дело - как не прошу - лучше не умею, что касается тебя - отказ по всем степеням - и у всех» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 215).
Именно с началом этого разлада связано усиленное распространение слухов о Г.Е. Распутине среди Членов Царского Дома. Генерал В.Н. Воейков датирует изменение отношений Императора к Николаю Николаевичу 1911 годом (В.Н. Воейков «С Царем и без Царя». С. 23).
Окончательный разрыв отношений Николаевичей и их жен с Г.Е. Распутиным произошел не сразу. Даже летом 1915 г., принимая новоиспеченного Обер-Прокурора Св. Синода А.Д. Самарина (открытого врага Г.Е. Распутина), Великий Князь признавался ему: «Вы знаете, это человек действительно удивительный. Я сам находился под его влиянием […] Но я раскусил, что это за человек и от него отвернулся» («Встреча в Ставке. Николай II и А.Д. Самарин» // «Исторический Архив». 1996. № 2. С. 184-185).
Однако выступать открыто против Царского Друга они всё же очень долго не решались. Так, в январе 1912 г. Великая Княгиня Милица Николаевна, принимая обратившегося к ней взбунтовавшегося епископа Гермогена, «очень ругала Распутина, но пойти против него отказалась» («Григорий Распутин. Сб. исторических материалов». Т. 1. С. 415).
Возникли противоречия и в политической области. По мнению Великого Князя Александра Михайловича, «ничто не могло остановить черногорок от вмешательства в государственные дела и не выступать в роли передатчиц пожеланий различных балканских интриганов» (Великий Князь Александр Михайлович «Воспоминания». С. 141).
Король Николай Черногорский в форме генерал-фельдмаршала Российской Императорской армии, пожалованной ему в 1910 г.
Одной из первых крупных политических акций Милицы и Станы была их причастность к убийству Сербской Королевской Семьи в Белграде в 1903 году.
«Незадолго до этого, - писал об этом граф С.Ю. Витте, - когда Государь был в Ялте, [Сербский Король] Александр [Обренович], по-видимому, хотел приехать к Государю с женой с визитом, но визит этот был отклонен, что произошло не без интриг черногорок» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. СПб. 2003. С. 20). Это также подтверждал в своих мемуарах и племянник черногорок - Принц Георгий Карагеоргиевич. «…Она, - писал он, имея в ввиду Анастасию Николаевну, - была еще огорчена тем, что на свадьбе Короля Александра Русский Император был кумом. Она считала это кумовство позором для всего Дома Романовых и через Царицу особенно похлопотала, чтобы кумовство это было как можно более незначительное. Вероятно, именно под ее влиянием Царь не отправил специального посланника в Белград, чтобы представлять Царя на свадьбе, что сильно оскорбило самого Короля Александра». По словам того же Принца, Великая Княгиня Анастасия Николаевна была против того, чтобы «Царь Своим авторитетом прикрыл этот отвратительный брак» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 218).
Такой открытый подрыв авторитета Сербской Королевской Четы (демонстративное отстранение после свободно данного слова), безусловно, способствовал целям заговорщиков, однако вовсе не это следует считать главным вкладом черногорок в цареубийство. Гораздо более важным было то, без чего осуществление заговора не могло быть успешным. Речь идет о деньгах. Понятно, что ни в нищей Сербии, ни в еще более недостаточной Черногории их было не раздобыть. Тут и пригодились таланты профессиональных попрошаек.
По должности министра финансов хорошо знавший положение дел, граф С.Ю. Витте пишет в своих мемуарах: «…Нужно отдать справедливость черногоркам: они были преданные дочери и постоянно хлопотали о всяких денежных субсидиях своему княжескому родителю. […] Вообще эти особы крепко присосались к русским деньгам» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. СПб. 2003. С. 18, 20).
Король Александр I Обренович и Королева Драга.
«Незадолго до убийства Короля Александра и воцарения Петра Карагеоргиевича, - вспоминал далее Сергей Юльевич, - он [Петр] у меня был просить также денежной помощи, и опять о ней просила черногорка № 2 [Великая Княгиня Анастасия Николаевна. - С.Ф.]. […] У него было имение в Румынии, и вопрос заключался в том, чтобы ему выдать ссуду под это имение. Я не согласился на выдачу ссуды ни из казны, ни из Государственного банка. Но с Высочайшего разрешения ему была выдана ссуда из Правления Бессарабского-Таврического банка» (Там же. С. 20).
«…Кто знает, - весьма осторожно пишут современные исследователи, - может быть, эти русские деньги были потрачены на подготовку переворота в Сербии» (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 217).
В ночь на 29 мая/11 июня 1903 г. в Белграде заговорщики во главе с офицером Драгутином Дмитриевичем ворвались в Королевский Дворец.
Драгутин Димитриевич (1876-1917), по кличке «Апис» (стоит справа), организатор убийства Короля Александра Обреновича и Королевы Драги, среди будущих членов созданной им 22 мая 1911 г. тайной парамасонской террористической организации «Черная Рука», ставившей целью объединение различных южнославянских народов в единое государство, что и произошло по окончанию Великой войны. Другим преступлением, организованным этим офицером, поставленным после цареубийства 1903 г. во главе разведывательного отдела Генерального штаба Сербской армии, было Сараевское убийство.
Отвратительные подробности этого преступления не могли не ужаснуть русских православных людей: «Сербы […] покрыли себя не только позором цареубийства, - что уже само по себе не допускает двух мнений, - но и своим поистине зверским образом действий по отношению к трупам убитой ими Королевской Четы.
Убийство Сербского Короля Александра Обреновича и Королевы Драги 29 мая 1903 г. Рисунок из австрийского журнала «Wiener Bilder».
После того, как Александр и Драга упали, убийцы продолжали стрелять в Них и рубить Их трупы саблями: они поразили Короля шестью выстрелами из револьвера и 40 ударами сабли, а Королеву 63 ударами сабли и двумя револьверными пулями.
Рисунок Риккардо Сальвадори. «LIllustrazione Italiana». 28 июня 1903 г.
Королева почти вся была изрублена, грудь отрезана, живот вскрыт, щеки, руки тоже порезаны, особенно велики разрезы между пальцев, - вероятно, Королева схватилась руками за саблю, когда Ее убивали, что, по-видимому, опровергает мнение докторов, что Она была убита сразу. Кроме того, тело Ее было покрыто многочисленными кровоподтеками от ударов каблуками топтавших его офицеров.
Белградская бойня. Рисунок из немецкого журнала.
О других надругательствах над трупом Драги […] я предпочитаю не говорить, до такой степени они чудовищны и омерзительны.
Глазами художника из французского журнала «Petit Parisien».
Когда убийцы натешились вдоволь над беззащитными трупами, они выбросили их через окно в дворцовый сад, причем труп Драги был совершенно обнажен» (В.А. Теплов «Белградское цареубийство». СПб. 1903. С. 46).
Офицеры-заговорщики выбрасывают тела Сербской Королевской Четы из Дворца.
Вся эта зверская оргия, заметим, происходила против Императорского Русского посольства. Венценосные Жертвы были выброшены злодеями во двор Королевского конака, в то время как наши «братушки» устроили там народные гулянья.
Патологоанатомы, доктор Эдуард Михел, чешского происхождения и грек Демосфен Николайевич, изложили результаты поверхностного осмотра тел в специальном акте:
«Александр Обренович, возраст 27 лет. Девятнадцать пулевых ранений, из них одно в области сердца, одно в области главной желудочной артерии, одно в левом глазном яблоке. Пять глубоких резаных сабельных ран. Пальцы правой руки обрублены. Позвоночник сломан (повреждение, полученное в результате падения со второго этажа).
Драга Обренович, урожденная Луньевица, возраст 37 лет. Тридцать шесть пулевых ранений, около сорока сабельных ран различной глубины, одна - открывшая внутренности живота. Точное число ввиду многочисленных опухолей и засохших ран определить не представляется возможным. Лицо обезображено до неузнаваемости. Левая грудь отсутствует» (М. Фагиаш «Танец убийц». М.-Екатеринбург. 2008. С. 534).
Вскрытие тел Королевской Четы на бильярдном столе.
Низость заговорщиков показывает и еще одна деталь: вскоре после кровавой ночи обручальные кольца Короля Александры и Королевы Драги, были заложены неизвестными в одной из белградских ссудных касс (В.А. Теплов «Сербская неурядица». СПб. 1903. С. 42).
Погребение Короля и Королевы.
К сожалению, участие России сводилось не только к безсознательному финансированию заговорщиков. Сестра убиенной Королевы Драги и вдова погибшего тогда же от рук заговорщиков премьер-министра Д. Цинцар-Марковича в мемуарах согласно свидетельствовали о причастности к заговору посла России в Белграде Н.В. Чарыкова. О том же в своих трудах пишут авторитетные сербские историки В. Казимирович, Т. Кацлерович, академик М. Эмечич и М. Драшкович.
До сих пор актуальными остаются слова последнего из остававшихся в живых участника заговора, которые он сказал спустя полвека после Белградского акта регицида: «О том, что произошло 29 мая, писалось очень произвольно и неполно. Подлинная история еще не написана» (А.Л. Шемякин «Первая мiровая война. Рождение Югославии» // «Югославия в ХХ веки. Очерки политической истории». М. 2011. С. 20-21).
Сам Император Николай II многих подробностей не знал. «Неслыханная мерзость», - написал Он на полях донесения о кровавой драме (Там же. С. 21). Государь повелел наложить при Высочайшем Дворе с 4 июня траур на 24 дня по случаю убийства Короля и Королевы Сербских («Новости Дня. 1903. 7 июня). На заупокойную Литургию и панихиду, которые отслужили в Казанском соборе, никто из сербских офицеров, находившихся тогда в Петербурге, не пришел («Новости Дня». 1903. 8 июня).
Церковь Святого Марка, где были похоронены Король Александр и Королева Драга. В 1917 г. во время австрийской оккупации храм был отремонтирован. Сгорел после немецкой бомбардировки 13 апреля 1941 г. В 1942 г. во время германской оккупации останки Королевской Четы были перенесены в новую большую церковь Св. Марка. Описание осмотра останков см.:
http://www.novosti.rs/vesti/beograd.74.html:469002-Beograske-price-Poslednja-seoba-Aleksandra-i-Drage
К сожалению, все эти демонстративные акты никого из власть предержащих в России, похоже, не заставили задуматься… Подобным же образом вели себя сербские дипломаты и в других странах. Так, в Софии были шокированы поведением дипломатического представителя Павле Маринковича, который, несмотря на объявленный Князем Болгарским Фердинандом официальный траур, «не только не отслужил у себя панихиды за упокой души Королевской Четы, но и на третий день встретил тех, которые приходили к нему с соболезнованиями, с бокалом шампанского за здравие нового Короля» (Я.В. Вишняков «Последние Обреновичи в Сербии глазами русских наблюдателей» // «Человек на Балканах глазами русских». СПб. 2011. С. 185).
Также реагировали и многие другие знаковые фигуры. У «тети Станы» (Великой Княгини Анастасии Николаевны), по словам ее племянника Принца Георгия Карагеоргиевича, не нашлось об убиенных ни одного доброго слова (Н.Г. Струнина «Никола Петрович-Негош и его дочери - русские Великие Княгини Романовы». С. 218).
Одно из объяснений такого непонятного для нормальных, не говоря уж о православных, людей поведения сербов давал в том же 1903 г. русский дипломат В.А. Теплов: «Бывали […] и в других странах коллективные преступления, подобные белградскому, но совершавшие их лица, хотя и оправдывали себя патриотизмом или требованиями государственной необходимости, все-таки чувствовали над собою гнет своего преступления и спешили скрыться во мраке неизвестности. Таково ли было поведение офицеров, замешанных в злодеянии 29 мая? Не было ли оно, напротив, прямым вызовом, цинично бросаемым в лицо всему общественному мнению, если только, конечно, не допустить в этих офицерах того полного равнодушия к добру и злу, с каким дикий островитянин, без малейшего угрызения совести, убивает и съедает своего поверженного врага» (В.А. Теплов «Сербская неурядица». С. 13).
Фото на обложке номера австрийского журнала «Wiener Bilder» от 12 июня 1903 г., посвященного Белградскому убийству.
Более того, как писал тот же автор в другой своей книге, «даже зрелище смертельной борьбы с людьми безоружными, наконец, с женщиною, не нашло негодующего отклика в душе ни одного серба, не возмутило никого против людей, принадлежащих к армии, которая повсюду полагает себе в честь служить и охранять Особу своего Государя […]
В Белграде и по всей стране не было вывешено ни одного траурного флага: даже на колокольне собора, где выставляется черный флаг при кончине каждого более или менее выдающегося серба, реял 29 мая громадный трехцветный флаг. Повсюду не только правительственные здания, но и частные дома изукрасились сербскими национальными флагами, как в особорадостные дни: повсюду гремели хоры военной музыки, а из расставленных на улицах и площадях бочек с пивом и вином щедро лилось угощение украсившим свои шапки, в знак радости, дубовыми ветвями солдатам, начальники которых выказали такую храбрость по отношению к беззащитным Жертвам» (В.А. Теплов «Белградское цареубийство». С. 49-50).
Памятник Королю Александру и Королеве Драге на Старом кладбище в Белграде. Австрийская открытка, выпущенная в годы оккупации Сербии в 1915 г.
Кстати, одно из упомянутых обстоятельств (смена в результате заговора не только конкретного Короля, но и Династии: Карагеоргиевичи вместо Обреновичей) весьма важно. Основательность и продуманность этого династического заговора подтверждает тотальная зачистка от возможных конкурентов (сродни печально известным в тех краях еще даже и в наши дни этническим чисткам). В связи с этим обратим внимание на целый ряд событий, о которых мало кто помнит и пишет даже из тех, кто профессионально занимается историей Сербии.
Дело в том, что у отца убитого в 1903 г. Александра Обреновича - Короля Милана - был еще один сын, прижитый им от связи с дочерью архитектора Турецкого Султана Иоанниди - гречанки Артемизии, бывшей замужем за Филиппом Христичем, сыном сербского посланника в Константинополе, а впоследствии бывшим представителем Сербии в Петербурге. Расставшись с супругом, Артемизия находилась в открытой связи с Королем Миланом, от которой появился на свет сын Георгий. Этого отпрыска, получившего фамилию Иессеев, признавал и сам его отец Король Милан, чему имелось немало документальных подтверждений.
В целях безопасности мать с сыном переехали в Константинополь, где за два дня до Белградской бойни 1903 г., по сообщению местной газеты «Levant Herald», «турецкая полиция выследила […] двух переодетых сербских офицеров, которые будто бы пытались проникнуть в дом, где живет г-жа Иоанниди с сыном. Полиция, как кажется, убеждена, что они были присланы, чтобы убить мальчика - потомка Обреновичей, хотя и незаконного». Спасаясь от убийц, мать с сыном вынуждены были бежать в Будапешт (В.А. Теплов «Сербская неурядица». С. 28-29).
Милан Георгий Обренович (1889-1925) - внебрачный сын Короля Милана. После двух покушений в Стамбуле в 1907 г. (нападения с кинжалом и взрыва бомбы), которые, как он считал, были совершены агентами Петра Карагеоргиевича, Георгий вынужден был выехать в Париж, а оттуда в Вену. Написал книгу о жизни отца, запрещенную в Сербии. Скончался 9 октября 1925 г. без средств в венгерском приюте для бедных. После него остался сын.
Ровно 100 лет спустя, в 2003 году, Кронпринц Александр Карагеоргиевич и его супруга Екатерина зажгли в знак покаяния свечи на могиле Короля Александра и Королевы Драги Обреновичей.
Продолжение следует.
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/445218.html