За кулисами Парижского конгресса ч.1
ЗОНДАЖ НАПОЛЕОНА III
Известие о том, что 2 марта 1855 г., вскоре после полудня, в Санкт-Петербурге, в Зимнем дворце скончался император Николай I, пришло в Париж телеграфом вечером того же дня. Новость эта прозвучала в Тюильри, словно удар грома в ясном небе, так как никто в окружении Наполеона III не знал, что 58-летний царь, всегда отличавшийся богатырскими здоровьем, последние две недели провел в постели, страдая от жестокой простуды, которая и свела его в могилу.
А в это время 70 тыс. французов, англичан и турок, на помощь которым вскоре должен был подойти 15-тысячный корпус пьемонтцев, осаждали в Крыму Севастополь. За спиной союзников уже была победа при Альме, впереди - взятие Балаклавы, Инкермана и Евпатории, но под Севастополем на исходе сентября 1854 г. они натолкнулись на ожесточенное сопротивление русских. Попытка штурма города-крепости потерпела неудачу, а начавшаяся осада затянулась на неопределенный срок, что крайне нервировало императора французов, желавшего поскорее, - но, конечно же, не ранее, чем город будет взят, - покончить с разорительной для казны и затратной по потерям войной1.
Племянник великого Наполеона мечтал лишь об одном - о реванше за национальное унижение 1812 - 1815 гг. В его планы не входили ни отторжение от России Кавказа, чего желал бы глава британского кабинета лорд Пальмерстон, ни ликвидация приобретений Екатерины II в Северном Причерноморье, к чему стремилась Порта, ни чрезмерное ослабление Российской империи, что было опасно для нарушения европейского равновесия. Достаточно было склонить Россию к миру сразу же после падения Севастополя. Одно время Наполеон III намеревался даже отправиться в Крым, чтобы лично возглавить командование войсками, но по ряду причин, в частности, из опасений республиканского переворота в Париже во время его отсутствия, вынужден был отказаться от этой идеи2.
“Общественное мнение во Франции восставало против отдаленной и разорительной войны, в которой английские интересы были замешаны непосредственнее, нежели французские, - писал один из первых историков Крымской войны, видный русский дипломат барон А. Г. Жомини, современник событий. - Партии волновались, и это обстоятельство было одной из причин, почему поездка императора Наполеона была отложена. Ему доказывали, что его отсутствие послужит сигналом к революционному движению против его династии”3.
Опасения не были лишены оснований. 28 апреля 1855 г., когда император направлялся верхом на прогулку в Булонский лес, на него было совершено покушение. Некий Джованни Пианори, бывший гарибальдиец, эмигрировавший во Францию, дважды выстрелил в Наполеона, но промахнулся. Приговоренный к смерти итальянский карбонарий принял ее со словами: “Vive la Republique!”, - что было воспринято обществом как прямой вызов бонапартистской империи. Так или иначе, но поездка императора в Крым не состоялась.
Новость о смерти Николая I вызвала бурную реакцию на парижской Бирже, с начала войны пребывавшей в затяжной апатии. Котировки акций и облигаций, в особенности русских, резко подскочили в цене. Поползли слухи о скором прекращении войны. Оптимизм финансистов быстро передался журналистам и политикам, включая оппозиционных. Многие из них утверждали, что молодой русский император, еще будучи наследником престола, противился войне, не одобряя политику отца. Парижские журналисты, по-видимому, идя от обратного, безоговорочно наделяли Александра качествами, противоположными тем, которые были свойственны Николаю I, - мягкостью, человечностью, уступчивостью и нерешительностью, граничащими со слабохарактерностью, наконец, природным миролюбием, что в сложившихся обстоятельствах представлялось самым важным.
Пока политический бомонд Второй империи строил всевозможные, зачастую фантастические предположения на счет Александра II, император французов уже 3 марта предпринял тайный зондаж с целью выяснить настроения и намерения нового царя: склонен ли тот продолжать Восточную войну или готов ее прекратить. Наполеон пригласил в Тюильри для конфиденциальной беседы саксонского посланника Л. фон Зеебаха, по неслучайному совпадению доводившегося зятем российскому канцлеру графу К. В. Нессельроде. Наполеон попросил Зеебаха срочно изыскать способ передать его тестю, а через него - императору Александру свои искренние соболезнования в связи с кончиной императора Николая, к которому он, Наполеон, будто бы всегда испытывал самые искренние симпатии и о разрыве с которым в 1854 г. искренне сожалеет.
Сигнал, посланный из Тюильри, вскоре достиг Зимнего дворца, где его восприняли должным образом, как на то и рассчитывал император французов. Александр II поручил Нессельроде через Зеебаха довести до сведения Наполеона III, что государь весьма тронут его вниманием к горю, постигшему Россию и императорскую фамилию, и что со своей стороны тоже сожалеет о разрыве отношений между двумя странами и дворами. Впрочем, просил передать Александр, это дело поправимое, так как “мир будет заключен в тот же день, как того пожелает император Наполеон”4.
Луи Наполеон с удовлетворением воспринял реакцию Александра на свою инициативу, но занял выжидательную позицию. Сначала над бастионами осажденного Севастополя должен был подняться французский триколор. Только после этого, получив полное моральное удовлетворение, император французов готов был предложить мирные переговоры, пусть даже вопреки желанию британского союзника, жаждавшего продолжения войны, а также Порты, несмотря на крайнюю ослабленность, надеявшейся в ходе летней кампании 1855 г. на Кавказе разблокировать осажденный русскими Карс и затем вытеснить их из Грузии. В этом намерении турок энергично поощрял Пальмерстон, склонявший императора Франции к отправке на Кавказ значительных подкреплений в помощь армии Омер-паши. “Наполеон III, - справедливо заметил по этому поводу академик Е. В. Тарле, - совсем не хотел тратить своих дивизий в кавказских горах без малейшей пользы для Франции, только затем, чтобы укрепить против России подступы к Герату и к английской Индии”5.
Взор Наполеона был прикован исключительно к Севастополю, осада которого тем временем вступила в завершающую стадию. 16 августа 1855 г. союзники нанесли поражение русским войскам под командованием генерала М. Д. Горчакова у реки Черная, к юго-востоку от Севастополя. Вслед за этим французы, потеряв в сражении 7500 убитыми и ранеными, сумели овладеть господствовавшим над городом Малаховым курганом, что вынудило русский гарнизон 8 сентября оставить Севастополь, затопив последние корабли и взорвав остававшиеся укрепления. С падением Севастополя военные действия в Крыму фактически прекратились.
Некоторое время они еще продолжались на Кавказе, где на исходе ноября 1855 г. турки сдали генералу Н. Н. Муравьеву осажденный Карс со всем вооружением. В русском плену оказался 16-тысячный турецкий гарнизон, в составе которого находилось немало “иностранных выходцев” - венгров, поляков и др. Взятие Карса фактически завершило войну на Кавказе. Окончательно обессиленная Турция уже не в состоянии была продолжать ее. Воинственные настроения обнаруживал лишь лорд Пальмерстон, глава кабинета королевы Виктории.
Тем временем в европейских дипломатических кругах с ноября 1855 г. начали циркулировать все более упорные слухи о каких-то секретных контактах, завязавшихся между Наполеоном III и Александром П. Особое беспокойство обнаруживали в Лондоне, где все еще надеялись удержать французского союзника в орбите войны.
Слухи соответствовали действительности. Инициатором конфиденциальных контактов выступил Наполеон, посчитавший, что с взятием Севастополя он получил полную сатисфакцию. 13 сентября в соборе Парижской Богоматери в присутствии императора был отслужен благодарственный молебен. Служивший мессу монсеньор Сибур, архиепископ Парижский, обращаясь к прихожанам, объявил о предстоящем в самом скором времени заключении почетного и прочного мира.
Наполеон явно не желал продолжать войну, в которой Франция уже потеряла 95 тыс. человек6, - во многом ради осуществления амбициозных геополитических планов Пальмерстона. “Наполеон чувствовал, что он достиг кульминационного пункта своей политики, - писал по этому поводу барон Жомини, - ему предстоял выбор между путем приключений, ведущим посредством затягивания войны к потрясению Европы и переделке ее карты с помощью Англии и революции, или путем консервативной политики, основанной на мире и сближении с Россией. По-видимому, он склонялся к последнему. Кроме внутренних и финансовых затруднений… он казался утомленным от сообщничества с Англией. Он не отказывался от союза с могущественным соседом, но политический инстинкт подсказывал ему, что Англия никогда не поддержит искренно ни одного национального французского интереса. До сих пор в Восточной войне он действовал скорее в пользу Англии, нежели Франции”7.
Теперь император решил действовать исключительно в своих интересах. Вскоре после падения турецкой крепости Карс русский посол в Вене князь А. М. Горчаков был проинформирован австрийским финансистом Сину, что его парижский деловой партнер Эрланже (Эрлангер) просил его передать мнение графа де Морни, сводного брата Наполеона III, о желательности начала мирных переговоров с Россией. Горчаков немедленно известил Петербург об этом демарше и, не дожидаясь ответа, по тому же каналу - Сину и Эрланже - сообщил графу де Морни, что разделяет его мнение о желательности прямого диалога с Францией8.
“Я убежден, - писал Горчаков, что император Луи Наполеон, просвещенный опытом и ведомый духом здравого смысла и умеренности, не захочет встать на путь бесконечных завоеваний, как это делал его великий дядя. Позволю себе напомнить, - продолжал русский посол, - что вершиной могущества Наполеона I было время его тесного единения с Россией. Не задаваясь мыслью о возврате к этим героическим временам, я верю, что мы с господином де Морни, по мере наших сил, могли бы способствовать величию наших двух стран путем их устойчивого сближения. Необходимо только, чтобы основы этого сближения соответствовали обоюдному достоинству двух народов”9. Горчаков имел в виду, что Россия вправе будет надеяться на содействие Франции в выработке более приемлемых для нее условий мирного договора.
В ответном письме Морни в принципе соглашался с Горчаковым, но просил его учесть, что Франция, как бы того ни хотелось, не свободна в определении условий мира. Она связана союзническими обязательствами с Англией, не говоря уже о Турции, Сардинии, а также Австрии, подписавшей в декабре 1854 г. договор с Парижем и Лондоном о защите от русских в Молдавии и Валахии. К тому же после взятия Севастополя император французов не может согласиться на условия более мягкие, чем те, которые были выставлены в самом начале войны10. Единственно, чего можно было бы достигнуть в сложившейся ситуации, писал Морни, - это заменить ограничения русских военно-морских сил в Черноморском бассейне “нейтрализацией” Черного моря. Подобная альтернатива, как полагал он, представляется менее оскорбительной для национального самолюбия России11.
Предвидя возможные возражения, Морни уточнил свою мысль: “Что же представляет собой эта мера? Обратимся к истории. Когда после военного поражения от той или иной державы требуют крупных денежных жертв (т.е. контрибуций. - П. Ч.), то этим причиняют ей значительный финансовый ущерб. Когда ей навязывают территориальные уступки - уменьшается ее значение и, быть может, даже навсегда. Но когда ей предписывают, в сущности, только такие иллюзорные условия, как ограничение сил, то, коль скоро она нуждается в мире, ей не следует их отвергать. Не впервые подобные условия включаются в мирный договор, - успокаивал Морни и добавлял: - Как долго они соблюдаются? Пройдет всего лишь несколько лет, и все изменится: интересы поменяются, ненависть исчезнет, восстановятся добрые отношения, благодеяния мира излечат раны войны, и подобные договоры отомрут сами собой, не имея применения. Часто бывало даже так, что та самая страна, которая настаивала на ограничении сил, первой предлагала их отменить”12.
Все шло к тому, что Горчаков должен был в конфиденциальном порядке встретиться с бароном де Буркене, французским представителем на конференции послов, созванной в Вене еще осенью 1854 г. для обсуждения перспектив мирного окончания войны13. Не исключалась и возможность личной встречи Горчакова и Морни в Дрездене. Однако в это время, в середине декабря 1855 г., из Петербурга в российское посольство в Вене пришло неожиданное распоряжение канцлера Нессельроде о прекращении контактов с Морни. Канцлер проинформировал посла, что отныне сам будет вести конфиденциальные переговоры, но не с Морни, а с министром иностранных дел Франции графом А. Валевским. Он намеревался делать это при посредничестве своего зятя, упоминавшегося уже саксонского дипломата фон Зеебаха.
Вмешательство Нессельроде можно было бы объяснить его давним нерасположением к Горчакову. Долгое время он препятствовал карьере талантливого дипломата, держа его на второстепенных постах, а в июне 1855 г. возражал против его назначения послом в Вене, но Александр II настоял на своем. Теперь, когда Горчаков стал нащупывать возможности достойного для России выхода из войны, Нессельроде, видимо, посчитал несправедливым, что лавры миротворца достанутся не ему, заслуженному ветерану европейской политики, а Горчакову.
Есть и другое объяснение действий Нессельроде - его неискоренимое пристрастие к давно обветшавшему союзу с Австрией. Между тем с конца 1854 г. Вена стала фактическим союзником Парижа и Лондона, обнаружив вероломство и неблагодарность к России, спасшей Габсбургов в 1849 г. “По-видимому, - отмечается в отечественной “Истории дипломатии”, - Нессельроде упрямо тешил себя иллюзией, что солидарность держав Священного союза продолжает существовать, и считал, что нехорошо сговариваться за спиной “дружественной” Австрии”14.
Так или иначе, но искушенный во всех тонкостях дипломатической игры граф Нессельроде, допустил “утечку” информации о негласных контактах с Францией. Первыми об этом узнали австрийский император Франц-Иосиф и глава его кабинета граф К. Ф. фон Буоль, крайне озабоченные тем, чтобы Австрия не была забыта при мирном окончании войны. Они срочно занялись изготовлением дипломатической “бомбы”. Ее взрыв должен был поменять неблагоприятно складывавшуюся для Австрии обстановку.
Тем временем Нессельроде отправил в Париж своего саксонского зятя с тремя предложениями: Босфор и Дарданеллы должны остаться закрытыми; военный флот “посторонних” держав не может быть допущен в Черное море, за исключением судов, которые прибрежные государства сочтут возможным туда допустить; число этих судов определят Россия и Турция на двусторонней основе, без постороннего посредничества.
Пока Зеебах добирался до Парижа, в Тюильри испытали нечто вроде шока, узнав, что Россия не сохранила в тайне начавшиеся франко-российские консультации об условиях прекращения войны. Графа Валевского посетил австрийский посол барон фон Хюбнер, обнаруживший осведомленность о негласных контактах Морни с Горчаковым и поразивший главу французской дипломатии сообщением о полной готовности Австрии окончательно присоединиться к антирусской военной коалиции и даже предъявить России нечто вроде ультиматума.
Наполеон III оказался в весьма щекотливом положении и имел все основания негодовать на поведение русских. Валевскому поступило указание не вступать в переговоры с Зеебахом и дать понять петербургскому эмиссару о своем недовольстве.
Австрийская заготовка “взорвалась” за несколько дней до наступления нового, 1856 г., когда на прием к канцлеру Нессельроде явился австрийский посланник граф В. Л. фон Эстергази, только что прибывший из Вены, и вручил ему ультимативные требования (“коммюнике”) императора Франца-Иосифа об условиях прекращения войны, неприятие которых повлечет за собой разрыв дипломатических отношений с Россией. Повторяя известные “четыре пункта” Наполеона III 1854 г., австрийский ультиматум дополнил их требованием полной нейтрализации Черного моря и запретом содержать на побережье морские крепости и другие военные арсеналы. В документе оговаривалось также право участников антирусской коалиции предъявлять России новые требования “на общую пользу Европы”15. Россия должна была принять предъявленные ей условия мира до 18 января (н.с.). В противном случае антирусская коалиция расширилась бы за счет вступления в нее Австрии.
Вскоре после демарша, предпринятого Эстергази в Петербурге, граф Буоль в Вене пригласил к себе князя Горчакова и объявил послу, что во избежание возможных недоразумений и неправильных его толкований ультиматум должен быть принят целиком, без всяких исключений16. Таким образом, российской стороне не оставлялось даже минимальной возможности для дипломатического маневра. Тот факт, что ультиматум исходил от недавнего, причем ближайшего союзника, глубоко ранил самолюбие Александра II и явился полной неожиданностью для главного поборника австрийской ориентации канцлера Нессельроде.
В результате двух совещаний, состоявшихся 1 и 15 января 1856 г. у государя с участием его ближайших сподвижников - великого князя Константина Николаевича, графа К. В. Нессельроде, военного министра князя В. А. Долгорукова, министра государственных имуществ графа П. Д. Киселева, генерал-адъютантов князя М. С. Воронцова и графа А. Ф. Орлова, а также статс-секретаря графа Д. Н. Блудова и барона П. К. Мейендорфа, бывшего посланника в Вене, - было принято решение согласиться с предъявленными условиями формального прекращения войны17. Не имея возможности ее продолжать в связи с истощением материальных ресурсов, Россия могла попытаться, как сказал на совещании Нессельроде, “рассеять коалицию, составленную из разнородных и антипатичных элементов и связываемую лишь требованиями общей борьбы”18. Скорее всего, уже тогда главную ставку в достижении этой цели русская дипломатия предполагала сделать на Францию - единственную из держав коалиции, обнаруживавшую миролюбивые намерения.
16 января государственный канцлер объявил австрийскому посланнику о принятии предварительных условий мира, выдвинутых венским двором19. В тот же день Эстергази по телеграфу проинформировал свое правительство о согласии России, а 20 января на конференции послов в Вене был подписан протокол, по которому воюющие державы обязались в трехнедельный срок направить на мирный конгресс в Париж своих уполномоченных для заключения перемирия и подписания мирного договора.
Главным уполномоченным от России Александр II назначил своего генерал-адъютанта графа А. Ф. Орлова, начальника Третьего отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии. В помощь ему был придан опытный дипломат барон Ф. И. Бруннов, получивший статус второго уполномоченного.
часть 2
часть 3
часть 4
Полностью со всеми сносками см.
Новая и новейшая история. - 2012. - № 1. - C. 200-224
Черкасов Петр Петрович - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.