Софья Купряшина. Видоискательница
Книга вышла в финал премии «Национальный бестселлер» этого года. Правда, там ни одного голоса не получила, но все равно это успех. До этого я о Купряшиной ничего не слышал, хотя в аннотации к книге (издательство «Новое Литературное Обозрение», серия «Уроки русского», 2012 год, тираж 1000 экземпляров) о молчании «важнейшего для современной словесности автора». (Видимо, из-за молчания и не слышал, потому что современной премиальной литературой как раз лет пять интересуюсь.) В книге - очень небольшой - 51 рассказ, даже рассказик. И еще предисловие Николая Александрова, по мне - так немного забавное: «Такая лингвистическая одержимость или камлание, необузданная глоссолалия. Язык пенящийся, булькающий, наливающийся, брызжущий, кидающийся из стороны в сторону, как будто в дионисийской пляске.». Или вот: «И это стремление вниз (к культуре социальных низов и карнавальной культуре социально-телесного низа) - показательна. Может быть там где неприятнее, но зато острее и сильнее запахи, где страсть переливается в отвращение, где царствует разрушение, где обнажается дно - можно дна достичь, прийти к концу, разрешению, утолить желание, погасить изнутри пожирающий огонь. Есть… неудовлетворенность бреда…»
На самом деле, за предисловие автор собственно книги нести никакую ответственность не должен, но в предисловии и аннотации все-таки - на мой взгляд - ухватили некоторые моменты, которые надо понять, прежде чем приниматься за чтение «Видискательницы». Во-первых, это действительно скорее словесность, недели литература. В том смысле, что классических рассказов - с сюжетом, героями, конфликтом - вы тут не найдете (Хотя про героев и конфликт - вопрос спорный, но про сюжет - совершенно ясный). Купряшина - не настолько авангард как у Анатолия Гаврилова, когда рассказ пишется вообще не связанными друг с другом предложениями, но все-таки. Во-вторых. (О языке. Серия же - «Уроки русского»!) В книге есть рассказы без мата, но таких немного. При этом мат - вовсе не для эпатажа. Он - органичная часть текста, эстетики текста и тех образов - героев (я ж говорил, что отсутствие героев - момент спорный) - которые в рассказов нарисованы. В третьих. Вспомните про эстетику низа. В основном рассказ идет от лица женщин опустившихся (по мещанскому, мелкобуржуазному взгляду). Выпить водки (а вот наркотиков нет, наркотики - это, все-таки, гламур, развлечение «верха», а не «низа», так что правильно их нет), обмочиться, потрахаться… Нет, далеко не все в таком духе, скорее надо говорить про одиночество, но «стремление вниз» очень бросается в глаза при чтении.
Немного подробнее. О языке. Чувствуется, что автор в первую очередь поэт. «Птицы крошками подгоревшего пирога осыпались вверх.» (Начало рассказа «Последний урок») Иногда такое впечатление складывается, что само звучание фразы Купряшиной важнее, чем ее смысл.» Этакие «сплавы слов». Из того же рассказа: «Поклонники и поклонницы, не ждите пламенного поцелуя от тевтона. Кареглазость - кареблизость - обидная доминанта; брег, за которым озера. Зрите в пепле пальцев медь мечей и пламень хладный - звон озера; холод птичьей тушки, подобранной на болоте. Медь мягка, ковка и пронзительна.» Образы также скорее поэтические: они следуют за звучанием фразы, но оставляют большой простор для фантазии. «Она сползла с сального дивана и загрохотала по полу, заскрипела, голосом показывая, как хорошо ей жить. И такая нега и такой покой был во всем: в открытом окне и размножающихся сумерках (вегетативно), и так сладко повторять: Лионелла, Лиомпа, люминька, ловеласы, Ривьеры, Лимпопо (сладко стало, да?). » Кстати, пот эти повторы, синонимы («загрохотала, заскрипела», «люминька, ловеласы») - практически фирменный стиль автора, действительо создают впечатления бульканья языка, отмеченного в предисловии.
Что же до секса (траха и е#ли), то он в книге совершенно лишен какой бы то ни было страстности, чувственности. Сладость не сладость, грязь не грязь - инстинкт. Мужское и женское лишается своих привычных культурных признаков, обезличивается (скорее обесполивается.)
«Так что да здравствуем мы - люди среднего рода - недовоплощенные мужчины и перевоплощенные женщины. Честь нам и слава - грош нам цена!» (Рассказ «Оно».)
Впрочем, если встречаются отношения женщины с женщиной, то там тоже нет никаких признаков пола. Это не извращение, не норма, просто нельзя об этом говорить в привычных штампах. Наверное, для разрушения штампов «спуск вниз» и используется.
«Потрогав ее гульфик, я нашла его мокрым, а она в припадке действительности, опоенной сатрапами, стала яростно тереть руками причинное место, а потом картинно нюхать их, изображая крайнее блаженство и даже оргазм.
- Да! - кричала она. - Обоссатушки! Опять обоссатушки! Ха-ха! Да! Вы надменные, присно засранные, исполненные той унылой гавнистости пирога, когда и горе-то… Горе! Какое горе! Я - мандавошка! Сыте на меня унылые женщины!»
(Обратите внимание на смешение речевых стилей - «присно засранные». На самом деле для меня это хорошая характеристика творческой интеллигенции. Подчеркнутое снижение лексики и образов, как отрицание «буржуазной» - а иначе и не скажешь - культуры. Но при этом - оставление общего стиля, подчеркивающего, что человек именно снисходит вниз, сознательно, но не пребывает «внизу», «на дне» постоянно. В общем, не быдло, но низвергнутый творец. Или взгляд низвергнутого творца, даже если формально, как в данном рассказе «История со шкафом» - имхо, одним из самых запоминающихся в книге - героя говорящего фразу и нельзя отнести к «творцам»)
Конечно, это не мое, поэтому, мне не стоит делать какие-то подробные выводы, скорее я пытаюсь просто показать, что это такое. Но, в общем-то, я понимаю тех, ко в большом жюри голосовал за эту книгу, выводя ее в финал. Автор ярок, и книга - искусство, хотя и отвергаемое лично моим организмом. Бывает такое, что поделаешь.
В конце концов, сейчас русская литература усиленно расстается с содержанием, концентрируясь на образности. А фантастика очень робко встает на этот путь, что увеличивает пропасть между ней и мэйнстримом.
А закончу замечательным из «Видоискательницы» (рассказ «Переходный возраст»)
«…- ты чё, блин, в натуре?
- Ни херасики…
Обсуждали пугливого хомяка, Старшую Эдду (она была неразвита селективно), ходили смотреть пароходы.»
Ах, если бы я был неразвит хотя бы селективно, а не глобально…
На самом деле, за предисловие автор собственно книги нести никакую ответственность не должен, но в предисловии и аннотации все-таки - на мой взгляд - ухватили некоторые моменты, которые надо понять, прежде чем приниматься за чтение «Видискательницы». Во-первых, это действительно скорее словесность, недели литература. В том смысле, что классических рассказов - с сюжетом, героями, конфликтом - вы тут не найдете (Хотя про героев и конфликт - вопрос спорный, но про сюжет - совершенно ясный). Купряшина - не настолько авангард как у Анатолия Гаврилова, когда рассказ пишется вообще не связанными друг с другом предложениями, но все-таки. Во-вторых. (О языке. Серия же - «Уроки русского»!) В книге есть рассказы без мата, но таких немного. При этом мат - вовсе не для эпатажа. Он - органичная часть текста, эстетики текста и тех образов - героев (я ж говорил, что отсутствие героев - момент спорный) - которые в рассказов нарисованы. В третьих. Вспомните про эстетику низа. В основном рассказ идет от лица женщин опустившихся (по мещанскому, мелкобуржуазному взгляду). Выпить водки (а вот наркотиков нет, наркотики - это, все-таки, гламур, развлечение «верха», а не «низа», так что правильно их нет), обмочиться, потрахаться… Нет, далеко не все в таком духе, скорее надо говорить про одиночество, но «стремление вниз» очень бросается в глаза при чтении.
Немного подробнее. О языке. Чувствуется, что автор в первую очередь поэт. «Птицы крошками подгоревшего пирога осыпались вверх.» (Начало рассказа «Последний урок») Иногда такое впечатление складывается, что само звучание фразы Купряшиной важнее, чем ее смысл.» Этакие «сплавы слов». Из того же рассказа: «Поклонники и поклонницы, не ждите пламенного поцелуя от тевтона. Кареглазость - кареблизость - обидная доминанта; брег, за которым озера. Зрите в пепле пальцев медь мечей и пламень хладный - звон озера; холод птичьей тушки, подобранной на болоте. Медь мягка, ковка и пронзительна.» Образы также скорее поэтические: они следуют за звучанием фразы, но оставляют большой простор для фантазии. «Она сползла с сального дивана и загрохотала по полу, заскрипела, голосом показывая, как хорошо ей жить. И такая нега и такой покой был во всем: в открытом окне и размножающихся сумерках (вегетативно), и так сладко повторять: Лионелла, Лиомпа, люминька, ловеласы, Ривьеры, Лимпопо (сладко стало, да?). » Кстати, пот эти повторы, синонимы («загрохотала, заскрипела», «люминька, ловеласы») - практически фирменный стиль автора, действительо создают впечатления бульканья языка, отмеченного в предисловии.
Что же до секса (траха и е#ли), то он в книге совершенно лишен какой бы то ни было страстности, чувственности. Сладость не сладость, грязь не грязь - инстинкт. Мужское и женское лишается своих привычных культурных признаков, обезличивается (скорее обесполивается.)
«Так что да здравствуем мы - люди среднего рода - недовоплощенные мужчины и перевоплощенные женщины. Честь нам и слава - грош нам цена!» (Рассказ «Оно».)
Впрочем, если встречаются отношения женщины с женщиной, то там тоже нет никаких признаков пола. Это не извращение, не норма, просто нельзя об этом говорить в привычных штампах. Наверное, для разрушения штампов «спуск вниз» и используется.
«Потрогав ее гульфик, я нашла его мокрым, а она в припадке действительности, опоенной сатрапами, стала яростно тереть руками причинное место, а потом картинно нюхать их, изображая крайнее блаженство и даже оргазм.
- Да! - кричала она. - Обоссатушки! Опять обоссатушки! Ха-ха! Да! Вы надменные, присно засранные, исполненные той унылой гавнистости пирога, когда и горе-то… Горе! Какое горе! Я - мандавошка! Сыте на меня унылые женщины!»
(Обратите внимание на смешение речевых стилей - «присно засранные». На самом деле для меня это хорошая характеристика творческой интеллигенции. Подчеркнутое снижение лексики и образов, как отрицание «буржуазной» - а иначе и не скажешь - культуры. Но при этом - оставление общего стиля, подчеркивающего, что человек именно снисходит вниз, сознательно, но не пребывает «внизу», «на дне» постоянно. В общем, не быдло, но низвергнутый творец. Или взгляд низвергнутого творца, даже если формально, как в данном рассказе «История со шкафом» - имхо, одним из самых запоминающихся в книге - героя говорящего фразу и нельзя отнести к «творцам»)
Конечно, это не мое, поэтому, мне не стоит делать какие-то подробные выводы, скорее я пытаюсь просто показать, что это такое. Но, в общем-то, я понимаю тех, ко в большом жюри голосовал за эту книгу, выводя ее в финал. Автор ярок, и книга - искусство, хотя и отвергаемое лично моим организмом. Бывает такое, что поделаешь.
В конце концов, сейчас русская литература усиленно расстается с содержанием, концентрируясь на образности. А фантастика очень робко встает на этот путь, что увеличивает пропасть между ней и мэйнстримом.
А закончу замечательным из «Видоискательницы» (рассказ «Переходный возраст»)
«…- ты чё, блин, в натуре?
- Ни херасики…
Обсуждали пугливого хомяка, Старшую Эдду (она была неразвита селективно), ходили смотреть пароходы.»
Ах, если бы я был неразвит хотя бы селективно, а не глобально…