"Малярська поезія" Катерины Билокур. Начало.
"А квіти я буду малювати і малювати, бо я так люблю над ними працювати,
що й слів не знайду, аби висказати ті почуття до їх любові - моєї великої любові!"
Из писем Екатерины Васильевны Билокур.
Теплым июньским днём 1961 года, когда ярко светило солнце, и расцветали вокруг самые прекрасные цветы, в больничной палате районной лечебницы умирала художница, которая больше всего на свете любила рисовать эти "земные звезды". Звали художницу - Катерина Билокур.
Я впервые увидела её работы много лет назад, в Киевском музее народного декоративного искусства. Сказать, что они произвели на меня большое впечатление - ничего не сказать. Тогда мне показалось, что я оказалась в каком-то странном сне, - всё вокруг было как будто знакомо, но вместе с тем - невозможно. И это четкое представление о реальности-нереальности дивных и красочных картин, вызывало массу эмоций. Уйти из зала я не могла, потому что выбраться из этой цветочной лавины, обрушившейся на меня, мне, просто, не хотелось. Переходила от картины к картине, приближалась, удалялась, узнавала каждый цветок по имени и понимала, что ничего более красивого и живого, чем эти неживые "видения" в обрамлении простых рамок, я в своей жизни не встречала.
О том, что лучше цветов ничего быть не может, мне было известно с самого детства. Мир цветов мне понятен, и я люблю с ними общаться. Но почему-то всегда хотелось вырастить в своем саду что-то особенное, необыкновенное. Но тут, на картинах... Боже мой! - думала я. Я же всех их хорошо знаю: купальницы, шиповник, барвинок, фиалки, васильки, скромницы анютины глазки, звездчатки, лихнисы, сирень...Я с ними встречалась каждый день, но не очень обращала на них внимания, слишком они были для меня привычными . А здесь все они были королевами. И как же гармоничны они были здесь, в таком буйном своем цветении. И ни один из них не был здесь лишним, и каждый стремился выглянуть из тесных картинных рамок и сказать : "Вот я! Посмотрите на меня! Я здесь, чтобы принести своей красотой вам радость!"
И сразу же возник вопрос, кто же она - эта волшебница, сумевшая понять душу цветка, потому что иначе, без этого познания и большой любви, ТАК показать "цветочный космос" было бы просто невозможно. В моем воображении я видела красивую, высокую женщину с аккуратно уложенными черноволосыми косами на голове, с сияющими тёмными глазами, с открытой улыбкой, пышущею здоровьем и излучающую такую же жизнеутверждающую энергию, как и её прекрасные картины.
Автопортрет художницы опустил меня на землю. Глядя на эту простую "селянку" в рабочей телогрейке, придерживающей рукой грубую хустыну, ко мне пришло волнующее чувство, напрочь сменившее все цветочные восторги. Она смотрела и на меня, и мимо меня спокойно, скорее всего - равнодушно, вся углубившись в свои думы. Но что-то хотела сказать и этим жестом, и этим нарядом и этим неловким движением головы. Потом, читая её письма, я узнала, что Катерина Васильевна пыталась вернуть автопортрет, якобы на дорисовку, - чем-то он её тревожил. Наверное, поняла, что теперь каждый может заглянуть в её страдающую душу. Но просьбу художницы не выполнили. И думаю - зря. Потому что этот взгляд из вечности навсегда стал немым укором всем тем, кто, живя рядом, оставил её, создательницу всего этого красочного и радостного цветочного мира, одну-одинёшеньку, наедине со всеми её неурядицами, бедами и болезнями.
Не будь этого автопортрета, я бы, наверное, прошла мимо судьбы Екатерины Васильевны Билокур. Полюбовалась бы её работами, узнала бы в Интернете о том, что она Заслуженный деятель искусств Украины, имеет звание Народного художника, ордена, медали, грамоты, хвалебные очерки, множество дифирамб в свой адрес, и успокоилась . Но её взгляд-невзгляд меня не отпускал и тревожил. Узнав, что недалеко от Киева, в селе Богдановка, Яготинского района имеется музей-усадьба Катерины Билокур, я, при первой же возможности, отправилась туда.
В селе Богдановка проживает всего около 800 человек, но тем не менее, к ней проложена сейчас отличная автотрасса, - еще бы! Ведь музей Катерины Билокур, который был открыт в 1977 году, сейчас широко известен и хорошо посещаем.
Погода, правда, в день моего посещения, была не очень удачной. Серенькое и хмурое небо, унылый и мелкий дождик, но это все не имело для меня никакого значения, - ведь я знала, что сейчас попаду в дом, в котором родилась и прожила всю свою жизнь большая художница, великомученица в жизни, но на картинах которой никогда не был изображен вот такой унылый и серенький денек.
Огромный вяз перед домом раскинул веером свои ветви, как будто бы защищал усадьбу художницы от непрошенных и недоброжелательных гостей. Он, несомненно, был благодарен своей хозяйке, которая когда-то спасла его, не дала срубить. Его посадил еще прадед Екатерины Васильевны, и она всегда помнила, что в его корнях пракорни её предков. Поэтому он и был оберегом этого неболшьшого земельного участка, который исходила вдоль и поперек удивительная женщина, о которой мне так хочется вам рассказать.
Вот и вход в её "усадьбу". Гранитный камень, который вылядел как надмогильный, мне не очень понравился. Но надпись была хорошей: "Вклонимся землі, де жила і працювала КАТЕРИНА БІЛОКУР. Звідси, з біленької селянської хати рушила у великі світи творчість народної художниці, пішла до людей її малярська поезія. БЕРЕЖИМО СВЯТИНЮ!".
"Малярська поезія"... Возможно, вы отметили, что я назвала свой пост этими словами. Потому что сделать верный перевод этих слов на другой язык невозможно. Получится что-то вроде художественной, или нарисованной поэзии. Но это ведь совсем не поэтично. А, на мой вгляд, именно "малярська поезія" по звучанию, как нельзя лучше отображает творчество Екатерины Васильевны. И даже "Екатерина Васильевна" не так звучит, как привычное для меня, Катерина Билокур. Потому в дальнейшем, я буду цитировать выдержки из её писем так, как она их писала, чтобы вы смогли прочувствовать, насколько колоритен её эпистолярный язык, и как поэтично, "проста селянка" (так она себя всегда называла) выражала свои мысли. Мне кажется, что вам будет всё понятно и без перевода на русскимй. А если нет, сообщите, - добавлю перевод.
У входа в хату нас встречает хозяйка в простой сельской одежде. Всей своей спокойной позой, словно, спрашивает, с какой целью пришли мы в её дом. Что движет нами - простое любопытство, или искреннее желание побольше узнать о её непростой жизни и , самое главное, - поблагодарить за ту радость, которую она всегда старалась нести нам своим "святым малюванням".
Но почему-то сумрачно глядит мимо нас. И прижимая своими натруженными, но такими изящными, чувствительными, как нерв, руками, розу и кусочек ткани, наверняка, вспоминает ту холстинку, на которой впервые, тайно, нарисовала что-то углем и поняла, что теперь навсегда будет привязана к этому "святому малюванню". А может, это кусочек полотна с нарисованной веткой калины, который открыл ей путь к признанию
Скульптура выполнена Иваном Григорьевичем Билокур, племянником Екатерины Васильевны.
А вот и сама хата, которая, конечно же, тогда в начале 20-го века выглядела совсем не так. Но стены остались прежними, и они, конечно же, многое могли бы нам рассказать и о хозяевах, и о их детях, которые как-то размещались в трех небольших комнатках. Одно время здесь жило две семьи - Катерина с родителями и семья её брата с тремя детьми. Рассказ экскурсовода уже призабылся, но мне кажется, что именно здесь, зимой 1900 году родилась девочка Катерина. А кто тогда фиксировал эти даты? Сама Екатерина Васильевна решила, что это было 7 декабря, в день великомученицы Екатерины.( Может быть этой придуманной датой и напрогнозировала свою судьбу...)
Думаю, что примерно так выглядела хата и двор семьи Билокур. Рисунок выполнен карандашом Екатериной Васильевной в 40-х годах прошлого века.
Отец Екатерины Васильевны - Василий Осипович был столяром. Жили не бедно, но и не богато. Особенно сложно жить стало после 1930 года, когда отец категорически отказался вступить в колхоз. После войны столярничал в строительной бригаде, пас коров. Когда он умер в 1947 году, Катерина Васильевна очень за ним горевала, хотя отец был очень строгим и долго не мог смириться с тем, что дочка хочет рисовать. Мать - Якилина Павловна тоже не была колхозницей. " Я гаразд не пам,ятаю обличчя молодої матері, а я пам,ятаю й счас високі дерева, незелену траву і дівчину: чорне волосся, заплетено в дві коси і складене на голові, чорні брови, довгенький носик, в буденній сорочині, в спідниці і крайкою підв,язана". (Из письма Е.В.)
Очевидно, не вступившим в колхоз, не очень сладко жилось в Богдановке. Односельцы вспоминали: "Это было в начале или в середине 30-х годов. Пойдет отец Катерины Васильевны в колхоз имени Кирова просить вскопать огород, а услышит от председателя колхоза или бригадира " У тебя дочка, как кобыла, запряги её и вспаши огород!" Возвращался домой отец ни с чем. А Катерина Васильевна со слезами на глазах ночью копает огород, а днём сидит за рисованием". (перевод с украинского мой).
На фотографии отец Василий Осипович справа, мать Якилина Павловна в центре, стоит брат Павел, который погиб на фронте.
Заходим в хату. Светло, тепло и уютно. Справа - печка, разрисованная ученицей Катерины Билокур - Анной Самарской. Две небольшие комнаты. Та что слева - была мастерской Екатерины Васильевны, позже мы в неё заглянем. На стенах фотографии и первые её художественные работы, которые не попали в музеи. Все вещи - оригиналы.
Чтобы вы могли представить себе, как выглядела эта комната, когда здесь жили Билокуры, привожу воспоминания Беляковой Юлии Александровны, приехавшей навестить Екатерину Васильевну вместе с председателем Киевского Комитета по делам искусства. Правда, это было уже в 50-х годах, но уверена, что и десятилетиями раньше, картина была такой же. "Встретила нас неприветливая холодная хата, в которую мы зашли. Голый стол, длинная лавка вдоль стены, две-три табуретки. На стенах ни рушников, ни фотографий, только две иконы, которые смотрели на нас как-то сиротливо и печально. По-осеннему серой, сиротливой показалась нам и сама хозяйка в запачканной фуфайке, повязанная платком так, что только глаза смотрели и нос выглядывал. Сразу стало ясно: этой женщине было не до украшений в доме и не до одежды..." (перевод с украинского мой).
А сейчас вернемся в детство Катерины и обратим свое внимание на деревянное веретено.
Катерина Васильевна очень хорошо помнила, как привезли ей из городка Пирятин, куда ездили отец и дядя Омелько, небольшую книжку - букварь. Сказали: " Ану побачим, який з тебе грамотій буде". И было ей тогда шесть лет. Грамота далась очень легко. За неделю выучила она тот букварь, на свою беду, почти что на память. Посоветовались родители и решили, что нечего теперь Катерине и в школу ходить, раз она сама грамоте выучилась. "...треба її потроху і до діла приучати. У людей такі так на веретено прядуть. ...Хай і Катя пряде! Та що поможе матері, то і поможе. І це буде дуже добре. Не буде вона драти чобіт, човгаючи ними по мерзлій землі та снігу, і не буде рвати свитку, скидаючи її та надіваючи, а буде вона сидіти дома, помалу на веретено прястиме. Ну, та нехай же і в книжку загляне, щоб таки трохи і грамоту знала" ( Из письма Е.В.к Таранушенко С.А.)
Так и не получила Екатерина Васильевна среднего образования, что очень аукнулось, когда поехала она поступать в Миргородский художественный техникум. Из-за отсутствия свидетельства об окончании семилетки, даже не стали с ней разговаривать. Точно та же история была несколько лет спустя, когда она попыталась поступить в Киевское театральное училище, наивно предполагая, что будет там рисовать декорации для театральных представлений. А потому заметят её картины Киевские художники и помогут ей получить настоящее художественное образование.
Там же - на печи и швейная машинка Катерины. "От уже я гарно умію на прядку прясти, ткати полотно і гарно вишивати..." Сперва научилась хорошо прясть пряжу, потом полотно (пряла на всю семью), а затем и вышивать пришлось. Стала понемногу зарабатывать какую-то копейку. Деньги отдавала отцу, но признается, что немного припрятывала, так как уже появилсь большая тяга к рисованию. Тайно покупала карандаши и бумагу и тайно рисовала. "От мене на цьому вчинку і піймали батько та мати. Малюнок мій зірвали, скрутили і кинули в піч, а мене трохи поляскали, а здорово і не били чого-то. І кажуть:"Що ти, скаженюка, робиш?. Та не дай Бог, чужі люди тебе побачать на такому вчинку? То тебе ж ніякий біс і сватати не буде!" ( Из письма Е.В.)
Каким-то чудом сохранились и ручная швейная машинка, и прекрасные вышивки, полностью выполненные её трудолюбивыми ручками.
В 1924 году в Богдановку приехали новые учителя - Иван Григорьевич Калита и его жена Нина Васильевна. Добрым словом всегда вспоминали их Екатерина Васильевна. Познакомилась с ними из-за своих красивых вышивок. Стала к ним забегать, узнав, что привезли они много художественной литературы, которой , очевидно, охотно с ней делились, видя, как тянется молодая девушка к знаниям. У них увидела большой альбом репродукций Третьяковской галереи и иллюстрированный "Кобзарь" " Як узяла я того "Кобзаря" в руки, як глянула на ті чарівны малюнки, як прочитала ті вірші дорогі та прозу (там же він і про художників пише!), так так, як ото старі люди кажуть, наче мені хто дання дав, наче ото дроком напоїв, та ще й чисто розведенним!...От як засіло мені в голову те велике слово ХУДОЖНИК! І як його вдіяти, і що б вдіяти, щоб носити заслужено те велике СЛОВО?! А мої папірці з малюнками такі здались мені мізерими та нікчемними, що я їх всі зібрала, порвала, пошматала - і в піч повкидала..." (Из письма Е.В.)
С грустью рассматриваю эту фотографию. Ивана Григорьевича, который за все годы проживания в Богдановке был самым настоящим жизненным учителем у Катерины, в 1943 году фашисты жестоко казнили.
Вот тогда-то, после знакомства с учителями, и поехала Екатерина, никому ничего не сказав и не спросив, поступать в Миргородский художественно-керамический техникум. Что такое "керамика" она не знала. Но слово "художественый" для неё означало, что там учат "на художника". Взяла с собой несколько рисунков, чтобы на них посмотрели и оценили. Чем окончилась эта поездка, я уже написала. А потом был Киев с тем же результатом. "Занедужала я з горя, приїхавши з Києва. Ну сяк-так дошкандибала до 1934 року. А там і кажу своїм рідним, батьку і матері, що буду вчитись малювати. А батько подивилися на мене такими очами, наче я сказала їм, що думаю залізти на Місяць, або на Марса і спитали: -"А який же чортів батько буде тебе вчити?"- "Сама!"- відповіла я їм. Вдарились батько руками об поли. "Ой, Боже ж мій милостивий! Схаменися, Катре! Що ти надумала!...Та на тебе люди будуть тюкать!. Бо де ж таке видумано, де ж таке чувано в світі білому, що темна. неосвічена баба-селянка та щоб була художником!..." "Ну, кажу, якщо ще такого і в білім світі ще не було, то хай побуде, що й неосвічена селянка та й стала художником!" відповіла я їм, витираючи сльози. - Ну малюй, будь ти розпроклята! Лайки і доброго слова ти не слухаєш. А бить, - я вже втомився з тобою б,ючись!" Ну, після такого благословенія я стала вчитись малювати. Копала, садила, полола, Збирала, тіпала, микала, пряла, ткала, шила - і взагалі виконувала всі селянські роботи. А поміж цією роботою я знаходила місце і для малювання" ( Из автобиографии Е.В.)
Сначала рисовала на бумаге карандашом. Чтобы рисовать на фанере, наловчилась сама делать краски из растений. Сложнее было с кисточками. Но и их она научилась делать самостоятельно. Выдергивала волоски из кошачьей шерсти, или же из какой-то другой шкурки. Палочки для кистей строгала из вишневых веточек. К ним прикручивала нитками волоски. Находила применение даже перьям и крыльям бабочек. Для каждой краски была отдельная кисточка.
А палитрой служили осколки стекла.
Первоначально пыталась рисовать красками портреты и пейзажи. Одной из первых "настоящих" работ на фанере была "Женщина в зеленом корсете".
"Знов осінь. Я на городі. Уже все впорала, а в хаті уже і коноплі пом,яла, і мички помикала. Вечорами пряду, а вдень учуся малювати. Малювання виходить грубе. Очі мої і серце вимагають чогось кращого, а руки ще не привикли слухати волю розума мого і виводили таке - хто зна що. А я від цього сердилась, хватала мою невдалу роботу, рвала, кидала, топтала, а потім обдумувалась:збирала, склеювала, плакала над нею - і знов же над нею заходжувалась працювати"...
Здесь изображена гребля, которая находилась за огородом семьи Билокур. "А город у нас такий - стара півдесятина і вшир і вздовж, а в кінці цих городів болото, а посеред болота тече, як співають пісню, "річка невеличка: скочу-перескочу", - ото така і в нас тече по тім болоту річка Чугмак. Там, ближче до Дніпра, вона і широченька, і глибоченька, і деяка рибка в ній є, а в нас вона тільки збирається на річку..." (из письма Е.В.)
Тоже картон, но похоже, что масляные краски.
Перебирая все, виденные мной работы Екатерины Васильевны, мне очень хотелось найти первую из них, где были нарисованы цветы. Ведь именно цветы принесли ей мировую славу. Судя по этому натюрмору, написанному всё еще на фанере, у неё уже появились масляные краски. Но писать маслом не так-то просто. И без подсказок специалистов ей, конечно, было не обойтись. Где-то мелькнуло сообщение, что она обращалась к местному священнику, который рисовал иконы. Возможно, это он ей и подсказал. что для работы с маслом, во-первых, нужна грунтовка. А во-вторых, масляные краски нужно было чем-то разводить. Впоследствии, достать хороший растворитель для красок было для неё большой проблемой. В своих письмах жаловалось, что пыталась разводить краски олифой, но картины от этого потом желтели. Получается, что очень многое из её работ пропало.
На этом натюрморте 30-х годов есть цветы. Но на них не обращаешь внимания. Они написаны абсолютно спокойно, без всякой страсти к прекрасному, которая появится на более поздних холстах.
Здесь, на картине, где художнице позируют её племянницы, уже заметно, что цветам уделяется больше внимания.. Да простят меня искусствоведы и профессиональные художники, что дилетантски пытаюсь проследить за творчеством очень самобытной художницы. Но мне очень хотелось докопаться, что же было толчком к одержимости Екатерины Васильевны, - если ей хотелось нарисовать какой-то цветок, а его не было в окружении, то шла она десятки километров за ним, несмотря на свои больные ножки. "А як прийде весна, та зазеленіють трави, а потім і квіти зацвітуть!...Ой, Боже ж мій, як глянеш кругом, то та гарна. а та ще краща, а та ще чудовіша! Та начебто схиляються до мене, та як не промовляють: "Хто ж нас тоді буде малювти, як ти покинеш?" ( из письма к работникам Центрального дома народного творчества).
То, что Екатерина Васильевна любила цветы с детства, в этом я не сомневаюсь, - уж очень поэтичен был её внутренний мир, несмотря на серую, убогую и тяжелую, окружавшую её, жизнь. Но почему цветы стали основными "героями" её живописных полотен, я узнала в письме, написанном, кстати, на русском языке.
Дело в том, что после того, как о работах художницы-самоучки стали писать в журналах, в Богдановку, которая стала теперь известной, обрушился поток писем. Будучи по своей природе очень деликатной, Екатерина Васильевна старалась, по мере возможности, отвечать на письма на том языке, на каком к ней обращались. Вот одному из таких адресатов, на вопрос о том, почему она рисует только цветы, она ответила так: "...давно, еще в 1932-1933 году, когда я только начинала учиться рисовать, я где-то достала книжку сочинений Алексея Максимовича Горького. В этой книжке был небольшой его рассказ, в котором он описывает свое знакомство с нижегородским купцом Бугровым..." Далее цитирую отрывок из рассказа Горького "Н.А.Бугров": "Привёл меня в большой зал с окнами на берег Волги; на крашеном полу лежали чистые половики, небелёного холста, по стенам стояли стулья. У одной из них - кожаный диван. Скучно пусто, и всё тот же церковный, масляный запах. А в стёкла окон непрерывно стучится буйный, железный гул трудового дня, на реке свистят пароходы...
- Хороша картинка? - спросил Бугров, указывая на стену, - там висела копия Сурикова "Боярыня Морозова", а против её, на другой стене, - превосходное старое полотно - цветы, написанные удивительно тонко и благородно. Медная пластинка внизу рамы говорила, что это работа Розы Бонёр.
- Вам эта больше нравится? - улыбаясь, спросил старик. - Я её в Париже купил; иду по улице, вижу - в окне картина и на ней цифра - десять тысяч! Что такое? - думаю. Пригляделся - цветы и боле ничего. Искусно, однако же и цена. Три тысячи целковых ведь. Послал знакомого спросить: почему так дорого? Тот спросил - редкость, говорит. Опять пошёл, посмотрел. Нет, думаю, дудки! А наутро говорю приятелю-то: "Поди-ка, возьми её мне".
А теперь опять письмо Екатерины Васильевны: "До этого я училась рисовать человека и всё, что его окружает. Ну, а после прочтения этого рассказа я начала учиться рисовать цветы....рисовала и думала, как закончу эту картину цветов, пошлю Алексею Максмовичу. Пошлю ему и спрошу его,заслужили ли мои цветы хоть десятую долю той красоты тех цветов, которые он видел на картине Розы Бонёр..."
Картину Горькому Екатерина Васильевна не послала, так как узнала, что он уже умер. Но как же чиста и бескорыстна была её душа!
Я, конечно же, попыталась найти в Сети картины с цветами Розы Бонёр. Оказалось, что Роза Бонёр известная художница-анималистка. Но увы... Я пересмотрела все 367 картин художницы и обнаружила. что ее единственная картина с цветами выглядела вот так.
Фото ОТСЮДА
А у Екатерины Васильевны начали появляться такие "цветочные" работы.
"Мене часто запитують: хто мене вчив малювати? А вчителем є природа. "Я на матір природу дивилась і в неї училась. Там цвіте квіточка синя, а там - жовта й червона, там кущик травиці, гілка калини схилилась, а над нею хміль... Там фіялкові дзвіночки тихенько вітром гойдаються, а там сині петрові батоги над пахучим чебрецем схиляються... І все це було чудово, чудово! І я передавала на свої картини -- і теж виходило чудово!" (Из интервью)
До сих пор не могу себе представить, как может родиться вот такой волшебный ночной мираж. Да и может ли передать моя фотография, сделанная почти что мыльницей, всю таинственность этой лунной ночи с этими , парящими в лунном тумане, цветочными букетами...
Мне очень жаль, но картины Катерины Билокур нужно смотреть только вживую, - тогда вы сможете войти в них, проникнуться их тайной и понять, сколько же в этой жизни есть прекрасного и как мы должны быть благодарны тем, кто может показать нам это прекрасное.
Понимаю, что вам хотелось бы узнать, а как же сложилась личная жизнь художницы. Не могу поверить, что она никогда не хотела семьи, любви и радостей материнства. Ведь не напрасно же в этой таинственной лунной ночи на стволе дерева нарисовано вырезанное сердечко.
Была в девичестве Екатерина Васильевна настоящей сельской красавицей, стройная, гибкая, чернобровая, большеглазая и ясноглазая, с длинной толстой косой. А еще и вышивала, ткала и шила. То есть,- невеста, хоть куда. Да и женихов вокруг было, хоть отбавляй, Даже из соседих сел свататься приезжали. Но как говорится, - не судилось стать ни женой, ни матерью. В своих письмах-исповедях Екатерина Васильевна говорит, что ни один из сватавшихся не был ей по душе, А тот, кого полюбила, не понял её, не согласился, что всегда на первом месте у неё будет "оте святе малювання". Можно только представить, как доставали её за это родители, если однажды она не выдержала упреков от матери и пошла босая, по морозной траве, за огород, топиться в речке. "Я помалу відступала все глибше та глибше у воду і дивилась на матір - і ждала від їх того слова дорогого, що вони скажуть: вернись і малюй. І коли я увійшла по пояс у воду, мені не можна було рівно дихати, хотілось підняти руки і за щось схопитися, щоб вискочить з тієї холодної води...та звернула туда, де глибше. І в ту мить мати як закричить: "Ой, Катрю, ой дитино моя дорога, ой вернись! Малюй! МАлюй кожного дня і скіль сили твоєї - і словечка не скажу! Вернись, а то я піду за тобою!..." После этого случая Екатерина Васильевна тяжело заболела и до самого конца её так мучили больные ноги, что она ходила с палочкой.
Практически все, кто пишет об Екатерине Васильевне повторяет одну и ту же фразу: "Принесла любовь в жертву своему призванию". А мне кажется, что жертвы никакой и не было - была судьба, с которой она покорно смирилась:
"...Та нехай буде так. Що ж діяти?..." - об этом и шепчет скромная белая лилия, склонившая и отвернувшая свою прекрасную цветочную головку от символа земной любви.
Но кто мог увидеть эти картины в, забытой Богом, Богдановке? Не нашлось ни одного человека в селе, кто помог бы Екатерине Васильевне обратить на них внимание. И не известно, что было бы дальше, если бы не песня, случайно услышанная художницей из громкоговорителя, в которой она узнала себя и которая, совершенно неожиданно, но так справедливо, определила её дальнейшую судьбу. "Чи я в лузі не калина була? Чи я в лузі не калина була? Взяли ж мене поламали І в пучечки пов;язали. Така доля моя! Гірка доля моя!"
Наверное, мой рассказ о Катерине Билокур будет долгим и растянется не на один пост. Прошу простить меня и за многословность и за показ фотографий картин художницы, большинство из которых, наверняка, на ваш взгляд не представляют особой ценности. Но мне они дороги, как и дорого всё, что смогла узнать о жизни этой талантливейшей страдалицы из воспоминаний современников, из её писем, из рассказа экскурсовода.
Особенно сожалею, что не успела вовремя сказать слова благодарности и признательности Николаю Феодосиевичу Кагарлицкому, автору бесценной для меня книжки "Листами, мов зорею, засвітилася", из которой я цитирую письма Катерины Билокур, и о котором я расскажу вам в следующий раз.
Все фотографии авторские, сделанные в музеях: Киевский музей народного декоративного искусства, Яготинская картинная галерея, музей-усадьба Катерины Билокур, и из книги Н. Кагарлицкого "Листами, мов зорею, засвітилася".
Продолжение ЗДЕСЬ.