Отдел по борьбе_01
Отдел по борьбе
Глава 1. Две новости
Все на свете относительно. И даже в Сказочной стране. Взять, к примеру, это небо. Небо глубокого мартовского вечера над островом Заповедный. Оно ведь похоже на необъятную перевернутую чашу, наполненную студеными звездами. И половинка месяца в ней неторопливо плывет от края до края. С одной стороны подобное сравнение может показаться наивным, ведь чаша-то перевернута, и все непременно должно было бы выплеснуться из нее прямо нам на головы. Но с другой стороны, может, это мы перевернуты? Может, это мы зависли над чашей со звездной бездной и чудом держимся на этой грешной земле? Если задуматься над этим как следует, то даже дух замирает, и мурашки по спине.
Когда вокруг такая загадочная красота - вдыхай ее с осторожностью, наслаждайся щемящими мгновениями этой быстротечной жизни. Что спорить-то? Какая разница, в каких одеяниях обязан являться Бог пред многожадные очи беспокойного населения подлунного мира?
Размышляя об этом по дороге к Терему, Славик пришел к выводу, что для людей трезвомыслящих в этом вопросе разницы не должно быть никакой. Ибо для человека рассудительного важна суть явления, а не его внешние манифестации, будь то рубище, математические каракули, золотая пыльца или гламурный блеск для губ. Ведь всем же понятно, что в человеке главное - не шляпа или галстук, а ум и сердце, живая душа. А если говорить о Божественном, что тут главное? Вера, Надежда, Любовь. Вот суть! Вот три простых слова, которые абсолютно все понимают одинаково, и папуасы, и профессора. Но лишь только кто-то добавляет какую-нибудь отсебятину, тут и начинается кавардак. Ничего же нужно кроме этих трех вечных истин. Ничего. Все остальное - шелуха. Но есть на свете люди до того занудные и дотошные, что диву даешься, насколько самоотверженно они углубляются во все эти досужие мелочи. Этим неутомимым исследователям жизненных феноменов необыкновенно важна любая едва приметная шершавость фактов, все эти тонкости, малейшие признаки достоверности, которые, естественно, требуют тщательнейшей каталогизации. Иные на этом поприще жизнь кладут, не раздумывая о будничном.
Вот и эта парочка неугомонных явно из их числа. Стоят у забора, базлают, вместо того, чтобы снег талый со двора Терема чистить. Мрачноватый Федор по прозвищу Жихарь, в телогрейке, ватных штанах и валенках с галошами, кудлатый, бородатый и громоздкий, стоит, опершись на вмерзшую в вечерний ледок лопату. А рядом приплясывает щуплый, но жилистый и неизменно полный энтузиазма Цыбик, в брезентовой штормовке, вяленых джинсах и разбухших весенних ботинках. Если бы он привстал на цыпочки, то как раз бы уперся Федору макушкой в бороду. Цыбика в поселении больше кликали Дживой. Впрочем, на оба имени он отзывался одинаково благодушно. Надо сказать, что к этим добрым молодцам народ поселка Заповедного относился весьма уважительно. И Славик в том числе. Но сколько же можно спорить об одном и том же? Лет сто они приходили к согласию по вопросу, кого конкретно они имеют в виду, когда говорят о Боге. Старожилы вспоминали, что даже до драки у них как-то дошло, но тут свершилось чудо. Над полем брани разверзлись небеса, и на всех присутствовавших снизошел глас Божий. Он поставил точку в затянувшемся диспуте и обязал впредь обоих зачинщиков скандала в качестве арбитра по спорным вопросам призывать бабу Нюру, известную всему островному населению под псевдонимом Кукумац.
Баба Нюра была женщина авторитетная, хотя многие и считали ее сумасшедшей. И было от чего. Ну кто еще, скажите на милость, в трезвом уме будет в лицо называть губернатора, который как-то по ошибке очутился на острове, Глиняным Болваном? Разве нормальный человек станет называть вещи своими именами? Да еще и охаживать представителя какой-никакой власти по мордасам мокрой половой тряпкой при всем честном народе. Хорошо, что он пьян был до невменяемости, губернатор, разумеется, а не народ.
Впрочем, Федор с Цыбиком старались обходиться в своих философских изысканиях без помощи бабы Нюры по другой причине. Ибо, какое же это удовольствие, когда увлекательнейшая дискуссия, которая обещает скрасить всю неделю до выходных, прерывается самым беспардонным образом? А когда появлялась баба Нюра, происходило именно так. Всегда у нее находился простой и безжалостный ответ на самые загадочные вопросы. Она была неумолима, как второй закон термодинамики. Короче, бабу Нюру-Кукумац они избегали, но случайных прохожих всегда подначивали ввязаться в их вербальное прожигание жизни. Вот и теперь, едва заметив приближающегося Славика, Цыбик заметно оживился:
- Томпсон, вот ты человек разумный, академию заканчивал, вот скажи, ну не пургу ли гонит уважаемый Жихарь, утверждая, что Бог должен манифестировать себя человеку в меру его человеческого понимания?
Федор крякнул, покачал головой и полез в карман за папиросами. Цыбик показал Славику на Жихаря рукой, словно увалень в телогрейке был экспонатом в зале античной скульптуры варварского периода, а Цыбик просветленным гидом.
- Какова есть Его природа, таковым он и явится, вот, что я пытаюсь донести до твоего спящего сознания, - продолжил Цыбик, - Это же полный нонсенс, если, к примеру, региональные теологические институты будут предписывать Богу, в каком облачении ему следует являться при исполнении к аборигенам. Это же инфантильный снобизм, непомерно раздутое человеческое самомнение. Зачем какое-то облачение тому, кто вмещает в себя Вселенную? Ответь мне. Вселенную! И почему непременно в антропоморфном виде? Как-будто, иначе человек не поймет, кто это перед ним? А если человек приезжий, что тогда? Если он не в курсе, как должен выглядеть Бог по местному канону? По-твоему, Он должен перед каждым встречным менять свой облик, чтобы было доходчивей?
- Не надо передергивать, - поморщился Федор. - Я толкую о том, что каждый видит Его, как может.
- Ну, этак, ведь мы дойдем до того, что солдат будет Его видеть в генеральском мундире с лампасами и приказом о дембеле в твердой руке, а какой-нибудь депутат вообще в виде банковского чека с печатью Архипелага Мутных Вод. Ну, и где тут логика?
- А при чем тут логика? - проворчал Федор, грозно выпуская дым через ноздри. - Что-то я не пойму. Мы стоим по горло в темных водах иррационального, и над этой пучиной сознание наше не властно. Какая, на хрен, логика? Очнись, дерево Бодхи. По твоему выходит, Бог в виде сферы человеку понятнее и ближе?
- Причем тут понятнее? Это не зависит от нашего желания или понимания. Это реальность. Бог - бессмертная душа, вместилище всех душ, повелитель всех миров в виде сияющей сферы! Это же идеальное по форме существование Абсолюта. Все в нем заключено, как спицы колеса в ободе, - горячился Цыбик. - Что же тут непонятного?
- Но если сфера и все, что в ней заключено - это Бог, то, что же тогда вне этой сферы? - многозначительно поднял бровь Жихарь, пригвоздив Цыбика мощным саркастическим взглядом.
- Едрёна Матрёна! - возмутился Цыбик, всплеснув руками. - Я тебе про явление, а ты мне про суть! Мы обсуждаем личностное восприятие образа Бога в материальной среде. Прошу от темы не уклоняться. Я утверждаю, что Божественный образ не может быть ничем иным, кроме как сияющей сферой, каковой он, по сути, и является!
- Как конь в вакууме? - хмуро спросил Славик.
- Причем тут вакуум? - удивленно посмотрел на него Федор.
- Причем тут конь? - моргнул Цыбик.
- Ну, это идеальный образ такой, - нехотя пояснил Славик. - Сферический конь в вакууме.
- Так, Томпсон, - вздохнул Цыбик, - Тебя Михалыч, кажется, вызывал.
- К нему и иду, - кивнул Славик.
- Вот и иди, а то он уже заждался, - Цыбик покрутил головой и недовольно проворчал, - с мысли меня сбил… конь в вакууме…
- По мне, так хоть в трехболтовке, лишь бы явился, - пробормотал Славик и поплелся, запахнув свое пальтишко, по замерзающим лужам в северное крыло Терема, где располагался «Отдел по борьбе». А спорщики вновь принялись сотрясать замерзающий воздух.
Вообще-то, Славик был еще слишком молод, а потому совершенно не искушен в сложнейших вопросах религии и философии. Думается, поэтому можно чисто по-человечески простить ему наивность его суждений. До недавнего времени он был беззаботным атеистом и в старика на облаках не верил. Без особых хлопот прожил он свои двадцать девять лет, и шел бы и дальше по жизни налегке, но в последние месяцы трудно ему приходилось. Жизнь его стала нервной, то по щекам наотмашь била, то по сердцу тупым ножом резала, то в мозг холодными иглами тыкала. Что ни день, то на грани нервного срыва. Оттого и окуклились в его сознании две новых мысли: первая, терапевтического характера в направлении агностицизма, а вторая - отчаянная, суицидального направления. Так он и жил теперь на качающемся маятнике между двумя этими идеями. И на этом маятнике вместе с ним балансировали еще две живых души и одна мертвая.
Незаметно для себя Славик прошагал по плиткам клетчатого пола тусклого холла, поднялся на второй этаж, прошел по коридору и остановился перед знакомой дверью, которая, вот уже скоро пять лет, как олицетворяла собой портал храма труда. Дверь была дубовая, старинная, видимо, осталась еще с тех пор, когда в этом крыле располагалась старинная университетская биостанция. На двери было четыре знака. Первый, самый верхний, в виде маленькой цифры 4, вытисненной в потемневшем от времени бронзовом ромбике. Ниже располагалась прямоугольная стеклянная табличка, на темно-коричневом фоне которой золотыми буквами было написано «Отдел по борьбе». Эта вывеска не менялась со времен последней революции. Еще ниже в прозрачном файле, приклеенном скотчем, была вложена картонка с надписью «Экология» - веяние новых времен. А в самом низу был криво прикноплен писчий лист с рукописным воззванием Михалыча. Воззвание гласило - «Потусторонним вход воспрещен!» Прочитав последнее изречение, Славик привычно стиснул зубы, пережидая, когда тупая ноющая боль уйдет из сердца. А за дверью, тем временем раздавались приглушенные голоса.
- … что само по себе вполне естественно. По-другому они ведь не умеют. Им бы советников толковых взять, так они своих же приятелей и родственников Болванов набрали, - мужской голос показался Славику знакомым, но точно вспомнить кто это он не смог. - А времечко-то жаркое. В Потоке завихрения такие, каких я уже тыщу лет не видел. У Болванов земля под ногами горит, а они все в старинных книгах роются, рецепты ищут. Вот один нашли, теперь у них главное стратегическое направление «разделяй и властвуй».
- Это жестокая забава, - послышался глухой, но сильный голос бабы Нюры. - Победителей в ней не бывает. Поначалу удовольствие получает разделяющий, глядя, как разделяемые рвут друг на друге волосы. Но это удовольствие не будет долгим. Правитель, разделяющий свой народ, погибель готовит и стране, и себе. Не будет его имя стоить ломаного гроша. Эта присказка «разделяй и властвуй» придумана в темные века циничными Болванами. Она годится для вассалов, для рабов или для побежденных варварских племен, коих победителю следует в узде держать. Иными словами, для врагов. Но со своим народом так поступать - великий грех.
Славик поежился. Теперь ему совсем не хотелось заходить в кабинет. Баба Нюра была одна из немногих, кто относился к Славику с сочувствием. Но, во-первых, Славик ее побаивался, а во-вторых, сочувствия не хотел. Точнее, он, может, и не прочь был бы кому-то душу излить, но не так, чтобы все остальные при этом присутствовали. Особенно Чава, которого он презирал всеми фибрами.
- Я тут голоса слышал, - хрипловато пробасил за дверью Михалыч. - Говорили, что народ уже десятками тысяч собирается. Неспокойно в Йетьем Йиме. Да и в других городах волнение идет. С чего бы это все? Ведь еще пару лет назад всем было плевать.
- Ну, не всем, конечно. Как давеча сказал, Тимофей Иваныч, - ответил незнакомец, - произошел эволюционный скачок сознания. Правда, дошло пока не до всех. Но это дело времени, Поток явно перенастраивается.
Тут внизу хлопнула входная дверь. Славик вздрогнул, обернулся и прислушался. Так и есть. Чава нарисовался. И Людмила Васильевна, библиотекарь, с ним. Чава, ясное дело, по ходу отпускал свои дебильные шутки, а Людмила Васильевна снисходительно похахатывала. Они уже поднимались по лестнице. Деваться было некуда, Славик вздохнул, постучался и решительно открыл дверь в отдел.
- Добрый вечер, Емельян Михалыч, вызывали? - Славик сощурился от яркого света. Михалыч терпеть не мог потемки, поэтому всегда по вечерам окна отдела были самыми яркими во всем поселке. Если принять во внимание еще и загадочные огни, которые с жужжанием роились на крыше и шпиле колокольной башни, Терем был виден издалека даже в ненастье.
- Вячеслав, заходи, присаживайся. - Михалыч кивнул на свободные стулья у длинного совещательного стола и замял папиросу в полной пепельнице.
Славик повесил свое пальтишко на один из крючков на стене и окинул взором присутствующих. Кроме Михалыча, в кабинете было еще двое. Баба Нюра в своем вечно-зеленом техническом халате, которая протирала тряпкой оконные стекла, и незнакомец, который сидел на краешке стола рядом с Михалычем. Незнакомец был плотненький мужчина, среднего роста, лысоватый и с умными зелеными глазами, в которых играла озорная искра. Славик видел его пару раз в поселке. Но он был не местный, он был проводник, и в Заповедном о нем ходили удивительные легенды.
- Патрик, - незнакомец протянул Славику руку, наклонившись через стол.
- Очень приятно, - пробормотал Славик, пожимая крепкую ладонь. - Вячеслав. Здрасьте, баба Нюр.
- Будь здоров, - проворчала баба Нюра, не отвлекаясь от своего занятия.
Тут в кабинет ввалился долговязый Чава, явно уже отведавший перевара по случаю пятницы, а следом вошла Людмила Васильевна в строгом костюме библиотекаря.
- Так, ну теперь все в сборе, - Михалыч пошевелил своими белыми моржовыми усами и провел пятерней по густой седой гриве. Обычно отставные военные по привычке стригутся коротко, но Михалыч утратил это свойство после первого же года проживания на Заповедном. Только его нахмуренный взор, который он приобрел в бытность комбатом на войне в Маковой стране, так и не изменился. Разве что какая-то пугающая глубина стала в нем иногда проглядывать. Михалыч был на пути от пятидесяти к шестидесяти, но мужик был крепкий, из тех, что до глубокой старости дрова рубят для удовольствия.
- Ага, ну раз все на месте, я тогда сгоняю за Тёртым, - Патрик легко встал со стола, подхватил печенюшку из блюдечка и направился к большому настенному зеркалу. Там он на мгновенье задержался и обратился к Кукумац, - баб Нюр, ты мне помаячь, если я через пять минут не вернусь, а то что-то неспокойно в Потоке, как бы не заплутать.
- Ты мне кудри не завивай, Хмыстень, - отозвалась Кукумац.- Неча мне сказки на ночь рассказывать.
- Какие сказки, там смерчи друг за другом табунами ходят, - проворчал Патрик, после чего шагнул в зеркало и исчез.
- Так, давайте, рассаживайтесь, - распорядился Михалыч, налил в стакан воды из графина и с затаенной надеждой глянул на Кукумац. - Анна Афанасьевна, может, отложить мытье окон до понедельника? Шли бы домой, поздно уже.
- Домой, домой, - проворчала баба Нюра, яростно полоща тряпку в ведре с водой. - Я и так на заимке год просидела, аки турка пленённая.
- Значит, не пойдешь, - вздохнул Михалыч.
- Не пойду. Да ты не грусти, командир, - подбодрила его Кукумац. - Я этикет блюсти умею.
- Ага, - печально кивнул Михалыч. - Видали мы таких этикетчиков. Я теперь лицо губернатора до конца дней своих не забуду.
- Так если б то лицо было, - пожала плечами баба Нюра.
- Емельянхалыч, - прогундосил Чава прокуренным голосом, - а чё за суета-то такая на районе?
Михалыч глотнул воды из стакана, медленно оглядел своих подчиненных и пояснил:
- Значит, довожу до личного состава. У меня две новости.
На несколько секунд в кабинете повисла мертвая тишина.
- И, - наморщил лоб Чава.
- Новости одна хуже другой, - печально сознался Михалыч. - Сверху поступила команда. Наш отдел расформировывают.
Все замерли.
- Чё за канитель? - вытаращил глаза Чава.
- И переформировывают в другой, - выдавил из себя Михалыч.
- Ты кота за яйца не тяни, - посоветовала ему баба Нюра, - не видишь, люди в панике.
- Ну, я хотел как-то подготовить, - Михалыч, устало потер лицо ладонями.
- Готовы уже, - констатировала общее состояние баба Нюра.
- Значит, мы теперь будем отделом по борьбе с коррупцией, - сообщил вторую новость Михалыч.
(март, 2012) © Каренгин С.В. 2012
I На следующую >>>
Оглавление
ТЕКСТЫ
Глава 1. Две новости
Все на свете относительно. И даже в Сказочной стране. Взять, к примеру, это небо. Небо глубокого мартовского вечера над островом Заповедный. Оно ведь похоже на необъятную перевернутую чашу, наполненную студеными звездами. И половинка месяца в ней неторопливо плывет от края до края. С одной стороны подобное сравнение может показаться наивным, ведь чаша-то перевернута, и все непременно должно было бы выплеснуться из нее прямо нам на головы. Но с другой стороны, может, это мы перевернуты? Может, это мы зависли над чашей со звездной бездной и чудом держимся на этой грешной земле? Если задуматься над этим как следует, то даже дух замирает, и мурашки по спине.
Когда вокруг такая загадочная красота - вдыхай ее с осторожностью, наслаждайся щемящими мгновениями этой быстротечной жизни. Что спорить-то? Какая разница, в каких одеяниях обязан являться Бог пред многожадные очи беспокойного населения подлунного мира?
Размышляя об этом по дороге к Терему, Славик пришел к выводу, что для людей трезвомыслящих в этом вопросе разницы не должно быть никакой. Ибо для человека рассудительного важна суть явления, а не его внешние манифестации, будь то рубище, математические каракули, золотая пыльца или гламурный блеск для губ. Ведь всем же понятно, что в человеке главное - не шляпа или галстук, а ум и сердце, живая душа. А если говорить о Божественном, что тут главное? Вера, Надежда, Любовь. Вот суть! Вот три простых слова, которые абсолютно все понимают одинаково, и папуасы, и профессора. Но лишь только кто-то добавляет какую-нибудь отсебятину, тут и начинается кавардак. Ничего же нужно кроме этих трех вечных истин. Ничего. Все остальное - шелуха. Но есть на свете люди до того занудные и дотошные, что диву даешься, насколько самоотверженно они углубляются во все эти досужие мелочи. Этим неутомимым исследователям жизненных феноменов необыкновенно важна любая едва приметная шершавость фактов, все эти тонкости, малейшие признаки достоверности, которые, естественно, требуют тщательнейшей каталогизации. Иные на этом поприще жизнь кладут, не раздумывая о будничном.
Вот и эта парочка неугомонных явно из их числа. Стоят у забора, базлают, вместо того, чтобы снег талый со двора Терема чистить. Мрачноватый Федор по прозвищу Жихарь, в телогрейке, ватных штанах и валенках с галошами, кудлатый, бородатый и громоздкий, стоит, опершись на вмерзшую в вечерний ледок лопату. А рядом приплясывает щуплый, но жилистый и неизменно полный энтузиазма Цыбик, в брезентовой штормовке, вяленых джинсах и разбухших весенних ботинках. Если бы он привстал на цыпочки, то как раз бы уперся Федору макушкой в бороду. Цыбика в поселении больше кликали Дживой. Впрочем, на оба имени он отзывался одинаково благодушно. Надо сказать, что к этим добрым молодцам народ поселка Заповедного относился весьма уважительно. И Славик в том числе. Но сколько же можно спорить об одном и том же? Лет сто они приходили к согласию по вопросу, кого конкретно они имеют в виду, когда говорят о Боге. Старожилы вспоминали, что даже до драки у них как-то дошло, но тут свершилось чудо. Над полем брани разверзлись небеса, и на всех присутствовавших снизошел глас Божий. Он поставил точку в затянувшемся диспуте и обязал впредь обоих зачинщиков скандала в качестве арбитра по спорным вопросам призывать бабу Нюру, известную всему островному населению под псевдонимом Кукумац.
Баба Нюра была женщина авторитетная, хотя многие и считали ее сумасшедшей. И было от чего. Ну кто еще, скажите на милость, в трезвом уме будет в лицо называть губернатора, который как-то по ошибке очутился на острове, Глиняным Болваном? Разве нормальный человек станет называть вещи своими именами? Да еще и охаживать представителя какой-никакой власти по мордасам мокрой половой тряпкой при всем честном народе. Хорошо, что он пьян был до невменяемости, губернатор, разумеется, а не народ.
Впрочем, Федор с Цыбиком старались обходиться в своих философских изысканиях без помощи бабы Нюры по другой причине. Ибо, какое же это удовольствие, когда увлекательнейшая дискуссия, которая обещает скрасить всю неделю до выходных, прерывается самым беспардонным образом? А когда появлялась баба Нюра, происходило именно так. Всегда у нее находился простой и безжалостный ответ на самые загадочные вопросы. Она была неумолима, как второй закон термодинамики. Короче, бабу Нюру-Кукумац они избегали, но случайных прохожих всегда подначивали ввязаться в их вербальное прожигание жизни. Вот и теперь, едва заметив приближающегося Славика, Цыбик заметно оживился:
- Томпсон, вот ты человек разумный, академию заканчивал, вот скажи, ну не пургу ли гонит уважаемый Жихарь, утверждая, что Бог должен манифестировать себя человеку в меру его человеческого понимания?
Федор крякнул, покачал головой и полез в карман за папиросами. Цыбик показал Славику на Жихаря рукой, словно увалень в телогрейке был экспонатом в зале античной скульптуры варварского периода, а Цыбик просветленным гидом.
- Какова есть Его природа, таковым он и явится, вот, что я пытаюсь донести до твоего спящего сознания, - продолжил Цыбик, - Это же полный нонсенс, если, к примеру, региональные теологические институты будут предписывать Богу, в каком облачении ему следует являться при исполнении к аборигенам. Это же инфантильный снобизм, непомерно раздутое человеческое самомнение. Зачем какое-то облачение тому, кто вмещает в себя Вселенную? Ответь мне. Вселенную! И почему непременно в антропоморфном виде? Как-будто, иначе человек не поймет, кто это перед ним? А если человек приезжий, что тогда? Если он не в курсе, как должен выглядеть Бог по местному канону? По-твоему, Он должен перед каждым встречным менять свой облик, чтобы было доходчивей?
- Не надо передергивать, - поморщился Федор. - Я толкую о том, что каждый видит Его, как может.
- Ну, этак, ведь мы дойдем до того, что солдат будет Его видеть в генеральском мундире с лампасами и приказом о дембеле в твердой руке, а какой-нибудь депутат вообще в виде банковского чека с печатью Архипелага Мутных Вод. Ну, и где тут логика?
- А при чем тут логика? - проворчал Федор, грозно выпуская дым через ноздри. - Что-то я не пойму. Мы стоим по горло в темных водах иррационального, и над этой пучиной сознание наше не властно. Какая, на хрен, логика? Очнись, дерево Бодхи. По твоему выходит, Бог в виде сферы человеку понятнее и ближе?
- Причем тут понятнее? Это не зависит от нашего желания или понимания. Это реальность. Бог - бессмертная душа, вместилище всех душ, повелитель всех миров в виде сияющей сферы! Это же идеальное по форме существование Абсолюта. Все в нем заключено, как спицы колеса в ободе, - горячился Цыбик. - Что же тут непонятного?
- Но если сфера и все, что в ней заключено - это Бог, то, что же тогда вне этой сферы? - многозначительно поднял бровь Жихарь, пригвоздив Цыбика мощным саркастическим взглядом.
- Едрёна Матрёна! - возмутился Цыбик, всплеснув руками. - Я тебе про явление, а ты мне про суть! Мы обсуждаем личностное восприятие образа Бога в материальной среде. Прошу от темы не уклоняться. Я утверждаю, что Божественный образ не может быть ничем иным, кроме как сияющей сферой, каковой он, по сути, и является!
- Как конь в вакууме? - хмуро спросил Славик.
- Причем тут вакуум? - удивленно посмотрел на него Федор.
- Причем тут конь? - моргнул Цыбик.
- Ну, это идеальный образ такой, - нехотя пояснил Славик. - Сферический конь в вакууме.
- Так, Томпсон, - вздохнул Цыбик, - Тебя Михалыч, кажется, вызывал.
- К нему и иду, - кивнул Славик.
- Вот и иди, а то он уже заждался, - Цыбик покрутил головой и недовольно проворчал, - с мысли меня сбил… конь в вакууме…
- По мне, так хоть в трехболтовке, лишь бы явился, - пробормотал Славик и поплелся, запахнув свое пальтишко, по замерзающим лужам в северное крыло Терема, где располагался «Отдел по борьбе». А спорщики вновь принялись сотрясать замерзающий воздух.
Вообще-то, Славик был еще слишком молод, а потому совершенно не искушен в сложнейших вопросах религии и философии. Думается, поэтому можно чисто по-человечески простить ему наивность его суждений. До недавнего времени он был беззаботным атеистом и в старика на облаках не верил. Без особых хлопот прожил он свои двадцать девять лет, и шел бы и дальше по жизни налегке, но в последние месяцы трудно ему приходилось. Жизнь его стала нервной, то по щекам наотмашь била, то по сердцу тупым ножом резала, то в мозг холодными иглами тыкала. Что ни день, то на грани нервного срыва. Оттого и окуклились в его сознании две новых мысли: первая, терапевтического характера в направлении агностицизма, а вторая - отчаянная, суицидального направления. Так он и жил теперь на качающемся маятнике между двумя этими идеями. И на этом маятнике вместе с ним балансировали еще две живых души и одна мертвая.
Незаметно для себя Славик прошагал по плиткам клетчатого пола тусклого холла, поднялся на второй этаж, прошел по коридору и остановился перед знакомой дверью, которая, вот уже скоро пять лет, как олицетворяла собой портал храма труда. Дверь была дубовая, старинная, видимо, осталась еще с тех пор, когда в этом крыле располагалась старинная университетская биостанция. На двери было четыре знака. Первый, самый верхний, в виде маленькой цифры 4, вытисненной в потемневшем от времени бронзовом ромбике. Ниже располагалась прямоугольная стеклянная табличка, на темно-коричневом фоне которой золотыми буквами было написано «Отдел по борьбе». Эта вывеска не менялась со времен последней революции. Еще ниже в прозрачном файле, приклеенном скотчем, была вложена картонка с надписью «Экология» - веяние новых времен. А в самом низу был криво прикноплен писчий лист с рукописным воззванием Михалыча. Воззвание гласило - «Потусторонним вход воспрещен!» Прочитав последнее изречение, Славик привычно стиснул зубы, пережидая, когда тупая ноющая боль уйдет из сердца. А за дверью, тем временем раздавались приглушенные голоса.
- … что само по себе вполне естественно. По-другому они ведь не умеют. Им бы советников толковых взять, так они своих же приятелей и родственников Болванов набрали, - мужской голос показался Славику знакомым, но точно вспомнить кто это он не смог. - А времечко-то жаркое. В Потоке завихрения такие, каких я уже тыщу лет не видел. У Болванов земля под ногами горит, а они все в старинных книгах роются, рецепты ищут. Вот один нашли, теперь у них главное стратегическое направление «разделяй и властвуй».
- Это жестокая забава, - послышался глухой, но сильный голос бабы Нюры. - Победителей в ней не бывает. Поначалу удовольствие получает разделяющий, глядя, как разделяемые рвут друг на друге волосы. Но это удовольствие не будет долгим. Правитель, разделяющий свой народ, погибель готовит и стране, и себе. Не будет его имя стоить ломаного гроша. Эта присказка «разделяй и властвуй» придумана в темные века циничными Болванами. Она годится для вассалов, для рабов или для побежденных варварских племен, коих победителю следует в узде держать. Иными словами, для врагов. Но со своим народом так поступать - великий грех.
Славик поежился. Теперь ему совсем не хотелось заходить в кабинет. Баба Нюра была одна из немногих, кто относился к Славику с сочувствием. Но, во-первых, Славик ее побаивался, а во-вторых, сочувствия не хотел. Точнее, он, может, и не прочь был бы кому-то душу излить, но не так, чтобы все остальные при этом присутствовали. Особенно Чава, которого он презирал всеми фибрами.
- Я тут голоса слышал, - хрипловато пробасил за дверью Михалыч. - Говорили, что народ уже десятками тысяч собирается. Неспокойно в Йетьем Йиме. Да и в других городах волнение идет. С чего бы это все? Ведь еще пару лет назад всем было плевать.
- Ну, не всем, конечно. Как давеча сказал, Тимофей Иваныч, - ответил незнакомец, - произошел эволюционный скачок сознания. Правда, дошло пока не до всех. Но это дело времени, Поток явно перенастраивается.
Тут внизу хлопнула входная дверь. Славик вздрогнул, обернулся и прислушался. Так и есть. Чава нарисовался. И Людмила Васильевна, библиотекарь, с ним. Чава, ясное дело, по ходу отпускал свои дебильные шутки, а Людмила Васильевна снисходительно похахатывала. Они уже поднимались по лестнице. Деваться было некуда, Славик вздохнул, постучался и решительно открыл дверь в отдел.
- Добрый вечер, Емельян Михалыч, вызывали? - Славик сощурился от яркого света. Михалыч терпеть не мог потемки, поэтому всегда по вечерам окна отдела были самыми яркими во всем поселке. Если принять во внимание еще и загадочные огни, которые с жужжанием роились на крыше и шпиле колокольной башни, Терем был виден издалека даже в ненастье.
- Вячеслав, заходи, присаживайся. - Михалыч кивнул на свободные стулья у длинного совещательного стола и замял папиросу в полной пепельнице.
Славик повесил свое пальтишко на один из крючков на стене и окинул взором присутствующих. Кроме Михалыча, в кабинете было еще двое. Баба Нюра в своем вечно-зеленом техническом халате, которая протирала тряпкой оконные стекла, и незнакомец, который сидел на краешке стола рядом с Михалычем. Незнакомец был плотненький мужчина, среднего роста, лысоватый и с умными зелеными глазами, в которых играла озорная искра. Славик видел его пару раз в поселке. Но он был не местный, он был проводник, и в Заповедном о нем ходили удивительные легенды.
- Патрик, - незнакомец протянул Славику руку, наклонившись через стол.
- Очень приятно, - пробормотал Славик, пожимая крепкую ладонь. - Вячеслав. Здрасьте, баба Нюр.
- Будь здоров, - проворчала баба Нюра, не отвлекаясь от своего занятия.
Тут в кабинет ввалился долговязый Чава, явно уже отведавший перевара по случаю пятницы, а следом вошла Людмила Васильевна в строгом костюме библиотекаря.
- Так, ну теперь все в сборе, - Михалыч пошевелил своими белыми моржовыми усами и провел пятерней по густой седой гриве. Обычно отставные военные по привычке стригутся коротко, но Михалыч утратил это свойство после первого же года проживания на Заповедном. Только его нахмуренный взор, который он приобрел в бытность комбатом на войне в Маковой стране, так и не изменился. Разве что какая-то пугающая глубина стала в нем иногда проглядывать. Михалыч был на пути от пятидесяти к шестидесяти, но мужик был крепкий, из тех, что до глубокой старости дрова рубят для удовольствия.
- Ага, ну раз все на месте, я тогда сгоняю за Тёртым, - Патрик легко встал со стола, подхватил печенюшку из блюдечка и направился к большому настенному зеркалу. Там он на мгновенье задержался и обратился к Кукумац, - баб Нюр, ты мне помаячь, если я через пять минут не вернусь, а то что-то неспокойно в Потоке, как бы не заплутать.
- Ты мне кудри не завивай, Хмыстень, - отозвалась Кукумац.- Неча мне сказки на ночь рассказывать.
- Какие сказки, там смерчи друг за другом табунами ходят, - проворчал Патрик, после чего шагнул в зеркало и исчез.
- Так, давайте, рассаживайтесь, - распорядился Михалыч, налил в стакан воды из графина и с затаенной надеждой глянул на Кукумац. - Анна Афанасьевна, может, отложить мытье окон до понедельника? Шли бы домой, поздно уже.
- Домой, домой, - проворчала баба Нюра, яростно полоща тряпку в ведре с водой. - Я и так на заимке год просидела, аки турка пленённая.
- Значит, не пойдешь, - вздохнул Михалыч.
- Не пойду. Да ты не грусти, командир, - подбодрила его Кукумац. - Я этикет блюсти умею.
- Ага, - печально кивнул Михалыч. - Видали мы таких этикетчиков. Я теперь лицо губернатора до конца дней своих не забуду.
- Так если б то лицо было, - пожала плечами баба Нюра.
- Емельянхалыч, - прогундосил Чава прокуренным голосом, - а чё за суета-то такая на районе?
Михалыч глотнул воды из стакана, медленно оглядел своих подчиненных и пояснил:
- Значит, довожу до личного состава. У меня две новости.
На несколько секунд в кабинете повисла мертвая тишина.
- И, - наморщил лоб Чава.
- Новости одна хуже другой, - печально сознался Михалыч. - Сверху поступила команда. Наш отдел расформировывают.
Все замерли.
- Чё за канитель? - вытаращил глаза Чава.
- И переформировывают в другой, - выдавил из себя Михалыч.
- Ты кота за яйца не тяни, - посоветовала ему баба Нюра, - не видишь, люди в панике.
- Ну, я хотел как-то подготовить, - Михалыч, устало потер лицо ладонями.
- Готовы уже, - констатировала общее состояние баба Нюра.
- Значит, мы теперь будем отделом по борьбе с коррупцией, - сообщил вторую новость Михалыч.
(март, 2012) © Каренгин С.В. 2012
I На следующую >>>
Оглавление
ТЕКСТЫ