читаем книги
Читать этот текст, конечно сложно. Не потому что не продраться - как раз написано очень легко и динамично. Но подробности той жизни, рассказанные с такой спокойной интонацией, - настигают вдвойне...
Читать этот текст, конечно, сложно. Но - нужно.
СБОРЫ И ПРОВОДЫ
Как только я пришла домой, квартира заполнилась людьми. Мужья в зачумленный дом не пришли, но прислали
жен - женщинам грозило все же меньше опасностей, чем мужчинам. Даже в 37 году большинство женщин пострадало
за мужей, а не самостоятельно. Поэтому неудивительно, что мужчины соблюдали бо́льшую осторожность, чем женщины.
Впрочем, «хранительницы очага» превосходили в своем «патриотизме» самых осторожных мужчин... Я прекрасно понимала,
почему не пришли мужья, но изумилась, что набежало такое множество женщин: высылаемых обычно избегали все... Анна
Андреевна даже ахнула: «Сколько красоток!»
Я укладывала корзины, те самые, которые раздражали прислугу в Цекубу, как рассказал О.М. в «Четвертой прозе» Вернее, не укладывала, а беспорядочно кидала в них все что попало: кастрюли, белье, книги... В тюрьму О.М. взял с собой Дан-
та, но в камеру не затребовал - ему сказали, что побывавшая в камере книга на волю не выпускается: ее передают в библио-
теку «внутри». Не зная точно, при каких обстоятельствах книга остается вечной узницей, я захватила с собой другое издание
Данта. Надо было все припомнить, ничего не забыть - ведь переезд, да еще на поселение, ничуть не похож на нормальный
отъезд с двумя чемоданами. Я хорошо это знаю, потому что всю жизнь переезжаю с места на место со всем своим жалким
имуществом.
Мать моя выложила все деньги, вырученные в Киеве за мебель. Но это были гроши - кучка бумажек. Женщины
бросились во все стороны собирать на отъезд. Эти проводы происходили на семнадцатом году существования нашего строя.
Семнадцать лет тщательного воспитания не помогли. Люди, собиравшие нам деньги, и те, кто им давал, нарушили этими сво-
ими поступками весь выработавшийся у нас кодекс отношений с теми, кого карает власть. В эпохи насилия и террора люди
прячутся в свою скорлупу и скрывают свои чувства, но чувства эти неискоренимы и никаким воспитанием их не уничтожить.
Если даже искоренить их в одном поколении, а это у нас в значительной степени удалось, они все равно прорвутся в следу-
ющем. Мы в этом неоднократно убеждались. Понятие добра, вероятно, действительно присуще человеку, и нарушители за-
конов человечности должны рано или поздно сами или в своих детях прозреть...
Анна Андреевна пошла к Булгаковым и вернулась, тронутая поведением Елены Сергеевны, которая заплакала, услы-
хав о высылке, и буквально вывернула свои карманы. Сима Нарбут бросилась к Бабелю, но не вернулась... Зато другие все
время прибегали с добычей, и в результате собралась большая сумма, на которую мы проехали в Чердынь, оттуда в Воронеж,
да еще прожили больше двух месяцев. За билеты мы, правда, почти нигде не платили - только приплачивали на обратном
пути - в этом удобство ссыльных путешественников... В вагоне О.М. сразу заметил, что у меня завелись деньги, и спросил
откуда. Я объяснила. Он рассмеялся - громоздкий способ добывать на путешествия. Ведь он всю жизнь рвался куда-нибудь
съездить и не мог из-за отсутствия денег. Набранная сумма была по тем временам очень велика. Мы никогда не отлича-
лись богатством, но до войны в нашей среде никто не мог похвастаться даже относительным благополучием. Все переби-
вались со дня на день. Кое-кому из писателей-«попутчиков» привалило некоторое благополучие уже в 37 году, но оно,
в сущности, было иллюзорно и ощущалось только по сравнению с прочим населением, которое всегда еле сводит концы
с концами...
К концу дня пришел Длигач с Диночкой. Я попросилау него денег. Он пошел доставать, а Диночку бросил у нас.
Больше я его никогда не видела - он исчез навсегда. Денег я от него не ждала, мне просто хотелось проверить, скроется ли
он. Мы всегда подозревали, что он «адъютант». Узнав про мое свидание с О.М., «адъютант» должен был исчезнуть, боясь, что
я догадалась о его роли. Так и случилось. Но его исчезновение еще не может служить полным доказательством его вины: ведь
он мог просто испугаться... Это не исключается... На вокзал меня провожала Анна Андреевна и братья - Александр Эмильевич и Женя Хазин. По дороге на вокзал, как было условлено со следователем, я остановилась у подъезда дома на Лубянке, через который утром пришла на свидание Дежурный впустил меня, и через минуту по лестнице спустился следователь с чемоданчиком О.М. в руках. «Едете?» - «Еду...»
Прощаясь, я машинально протянула ему руку, попросту забыв, с кем имею дело. Ведь, повторяю, мы не народовольцы,
не конспираторы, не политические люди. Совершенно неожиданно мы очутились в этой несвойственной нам роли, и я чуть
не нарушила благородных традиций, пожав руку члену тайной полиции. Но следователь избавил меня от этого настоящего
нарушения закона; рукопожатия не состоялось - таким людям, как я, то есть своим потенциальным подследственным, Христо-
форыч руки не подавал. Я получила хороший урок - первый урок политической сознательности в духе революционных тра-
диций - жандармам руки не подают. Мне очень стыдно, что следователю пришлось мне напомнить о том, кто я и кто он.
С тех пор я никогда об этом не забывала.
Мы вошли в зал ожидания. Я направилась к кассе, но меня перехватил невысокий блондин в мешковатом штатском
костюме, и я узнала того, кто рылся в сундуке и разбросал по полу рукописи. Он вручил мне билет. Денег с меня не взяли.
Носильщики, но не те, которых мы сначала подрядили, а какие-то новые, подхватили багаж. Мне сразу сказали, что я могу ни
о чем не беспокоиться: все будет доставлено прямо в вагон.
И я заметила, что первые носильщики даже не подошли ко мне поклянчить на чай, а просто испарились...
Ждать нам пришлось долго, и Анна Андреевна вы нуждена была уйти - уже отходил ее поезд на Ленинград.
Наконец снова явился блондин, и налегке, избавленные от всех вокзальных забот, мы вышли на платформу. Подали поезд.
В окне мелькнуло лицо О.М. Я предъявила билет, и проводница велела пройти в самый конец вагона. Провожающих, то
есть братьев, в вагон не пустили.
О.М. уже находился в вагоне, а с ним три солдата. Мы двое вместе с конвоирами занимали ровно шесть лежачих мест, включая два боковых. Распорядитель нашего отъезда, блондин, появлявшийся то в форме, то в штатском, организовал все так безукоризненно, словно демонстрировал чудеса из Тысячи одной калифо-советской ночи.
О.М. прижимался к стеклу. «Это чудо!» - сказал он и снова прильнул к стеклу. На платформе стояли братья - Женя и Шура. О.М. пытался открыть окно, но конвоир остановил его: «Не положено». Снова появился блондин и проверил, все ли
в порядке. Последняя инструкция кондукторше: держать дверь на эту площадку запертой всю дорогу, ни в коем случае и ни
при каких обстоятельствах не отпирать, уборной с этой стороны не пользоваться. На промежуточных станциях выходить
разрешается только одному конвоиру, двум другим неотлучно пребывать в вагоне. Словом: «Во всем придерживаться инструк-
ции». Пожелав счастливого пути, блондин удалился, но я видела, что он стоял на платформе до самого отхода поезда. Наверное, тоже по инструкции.
Вагон постепенно наполнялся. У входа в последнее купе стоял солдат. Он отгонял пассажиров, рвавшихся на свободные
места, - бесплацкартный вагон был набит до отказа. О.М. не отходил от окна. По обе стороны находились люди, которые
стремились друг к другу, но стекло не пропускало звуков. Слухбыл бессилен, а смысл жестов неясен. Между нами и тем ми-
ром образовалась перегородка. Еще стеклянная, еще прозрачная, но уже непроницаемая. И поезд ушел на Свердловск.
Обращаем ваше внимание на то, что в издательстве (по четвергам и пятницам) двухтомник стоит 1300 рублей.