5 июня
Л.Р.
Я думаю, что будет правильным начать
с обозначения жанровых очертаний. Поэтому я сразу же хочу спросить, кем ты предпочитаешь быть в этом диалоге - Борисом Акуниным или Григорием Чхартишвили? Не то чтобы это было так уж важно, но некая важность, мне кажется, в этом всё же есть. Я-то знал и знаю тебя как Чхартишвили, то есть как замечательного переводчика и отличного эссеиста. И я же знаю тебя как автора бестселлеров, то есть как Бориса Акунина. Кем тебе интереснее быть в данном случае? Впрочем, я прекрасно понимаю, что один из тебя отлично уживается с другим тобой
и каждый в другом тебе присутствует. Вроде как инь в яне и наоборот. У меня-то, слава богу, таких проблем с идентичностью нет. То есть, мне кажется, что их нет.
Г.Ч.
У меня бывают. То есть, кажется, что бывают.
Л.Р.
Ладно. Давай начнем знаешь с чего? Я хорошо запомнил один наш разговор, происшедший несколько лет тому назад, когда мы гуляли по окрестностям твоей дачи. Мне показались очень интересными тогда твои рассуждения о повышенной социальной
и моральной ответственности именно тех, кто занимается массовой культурой. Именно потому, что эту культуру потребляют миллионы. Ты говорил о том, что автор более элитарного свойства имеет право на имморализм (с чем я - скажу, забегая вперед, - не согласен),
а «попсовик» такого права не имеет. Не мог ли бы ты чуть развить эту мысль? Она кажется мне важной.
Г.Ч.
Что тут развивать? По-моему, с массовой культурой всё и так ясно. Чем больше твоя аудитория, тем выше ответственность за пищу, которой ты людей кормишь. Мы - работники общепита, у нас особые требования по части санэпиднадзора. К нам, между прочим, и дети заходят. Давай не будем друг друга убеждать в том, что у нас обоих не вызывает возражений: культура не может, не должна быть безнравственной. Другое дело - искусство. Но прежде чем продолжить этот древний спор, не разобраться ли нам с терминами? Чтоб самим не запутаться и не запутать читателя.
Л.Р.
Разобраться надо, разумеется. Тем более что общественный взгляд на этот счет весьма расплывчат. Особенно в нашей стране, где
с теми явлениями и терминами, их обозначающими, пришедшими к нам «оттуда», всегда происходит путаница. Так же, например, произошло с пресловутым постмодерном, за который здесь часто принимается бог знает что.
Понятие массовой культуры появилось, как мы все знаем, сравнительно недавно, то есть во второй половине прошлого века, то есть тогда, когда тотальную роль стали играть радио и телевидение. В странах с более развитой традицией различений культурных ролей всегда по умолчанию понятно и очевидно, что в одном, скажем, кино вполне допустимы сцены насилия и политически некорректные высказывания персонажей, а в другом такое недопустимо. Потому что у того и у другого принципиально разные аудитории и разные социально-культурные задачи.
Здесь, в общем-то, всё перемешано. Многие явные «попсовики» тяготятся таким статусом, потому что мы же, блядь, духовная страна, а не какое-нибудь там общество потребления. Поэтому они в любой залихватский боевик непременно подпустят какой-нибудь, скажем, достоевщинки. Без этого - никак. Поэтому художник, специализирующийся на лакированных портретах поп-звезд или президентов, обязательно будет говорить о «великой традиции русского портрета» и вообще исключительно о высоком. Признаться во вполне нестыдной вещи, а именно в том, что он просто зашибает деньгу, он не может.
Писатель, сочиняющий какую-нибудь тиражеёмкую байду и явно не бедствующий, непременно будет жаловаться на то, что его истинно народное творчество не хотят изучать западные слависты, упорно обращающие внимание на какой-нибудь вредоносный авангард, и что это их пренебрежение есть следствие крупномасштабного заговора против подлинно национальной культуры.
Ты, дорогой друг, - счастливое исключение, должен я тебе сказать. Да и не числю я тебя по ведомству поп-культуры, несмотря на то, что ты сам себя туда упорно определяешь.
Между прочим, твоя метафора про общепит соблазнительна, конечно, но если ее разворачивать и дальше, то получится, что в рабочей столовой продукты должны быть более качественные и свежие, чем, например,
в ресторане высокой кухни. Что все-таки сомнительно.
Ты, кстати, так и не ответил, с кем из вас двоих я тут разговариваю.
Г.Ч.
Ничуть не сомнительно, а именно так
и должно быть. Коли продолжать эту дурацкую кулинарную метафору, после гастрономического ресторана высокой кухни часто болит живот, не выдерживая экзотических приправ. А в хорошей столовой еда должна быть вкусной и здоровой, как в памятной всем нам советской книге.
И перестань свысока говорить о поп-культуре, пожалуйста. Я себя числю именно по ней и ничуть этого не стесняюсь. На мой взгляд, массовая культура и важнее, и интереснее так называемого искусства.
Тут я должен объяснить. Я различаю Искусство и искусство. Первое - категория сугубо оценочная, субъективная. Пример: «Помилуйте, батенька, разве Шилов - это Искусство? Вот Глазунов - это настоящее Искусство!» - «Ни черта вы не понимаете! Всё ровно наоборот!» Иными словами, что лично тебе нравится, то и Искусство (синонимы: «пир духа!», «круто!», «божественно!» и прочее). Термин «искусство» - жанровое определение. Всё творческое, что делается с намерением расширить существующие представления о художественном произведении или акте, автоматом становится «искусством». При этом искусство запросто может быть и талантливым, и бездарным (опять-таки с личной точки зрения). Например, с моей субъективной точки зрения, два произведения одной и той же арт-группы «Война» (Трах в Биологическом музее и Эрекция перед Большим Домом) являются, в первом случае, неталантливым искусством, а во втором - талантливым. То есть в моей системе координат первая акция - искусство, но не Искусство, а вторая - и искусство, и Искусство. Принимаешь ты такую терминологию или нет?
Л.Р.
Принимаю, конечно, почему нет. Да вот только, говоря об искусстве, я бы говорил не об отдельных авторах (талантливых или нет) и не об отдельных произведениях (интересных или никаких). Потому что это не интересно, это вкусовщина и не более того. Этим пусть занимаются художественные критики. А говорил бы я об искусстве (а не об искусстве
и Искусстве) как о некоторой социально-коммуникативной функции, без которой, кстати, невозможно и существование культуры массовой. Искусство в моем понимании - это прежде всего механизм порождения новых художественных идей (именно художественных, даже если они принимают форму идей социальных или философских). Поп-культура, да и культура вообще эти самые идеи адаптирует и внедряет в общественное сознание. Схематично, конечно, но примерно так.
И, между прочим, точно так же, как массовая культура питается идеями искусства, так же точно и искусство часто вдохновляется формами и жанрами массовой культурой. Так, например, возник американский поп-арт. Им друг без друга - никуда.
А самое интересное место - это место пограничное, где искусство и масскультура встречаются и подвергаются диффузии.
В эту область я отношу и тебя. И вовсе не потому, что я к чему-то там отношусь свысока. С чего ты взял, ей-богу.
И вообще, давай обменяемся еще парой записок и на этом притормозим пока. Тема эта неисчерпаема, как атом. И мы все равно
в рамках короткого диалога ее не разрешим. Как, впрочем, мы ее не разрешим и в рамках длинного диалога.
Г.Ч.
Тогда напоследок расскажу тебе коан.
Однажды ученики спросили Учителя: «Учитель, почему мы столько времени тратим на споры о многообразии форм, которые принимают облака при дуновении юго-западного ветра на исходе майского дня, но не находим времени договориться, как бы нам починить крышу нашего ашрама?» Учитель ответил: «Потому что обсуждения достойны лишь темы, которые не имеют решения, а крыша - хрен с ней».
Что ты думаешь по сему поводу, о Учитель?
Л.Р.
А я думаю - как по этому поводу, так и по всем прочим, - что во Вселенной непременно существует как минимум одна точка, глядя
с которой, легко убедиться, что каждый из нас абсолютно прав в любом своем утверждении. А еще я думаю, что надо сделать паузу
и предоставить события самим себе, так как сказано: «Крыльев летящей стрекозы не разглядишь». (Ох, заразил ты меня все-таки своей коанской поэтикой.)
Если ты мне напоследок - коан, то я тебе - тоже напоследок - фрагмент разговора, о котором я даже и не стану спрашивать, что ты об этом думаешь. Фрагмент вполне самодостаточный. Его я подслушал в лондонской гостинице, где мы с тобой жили совсем недавно. За завтраком рядом со мной сидели два литератора - постарше и помоложе. Тот, что постарше (человек весьма известный и награжденный всеми премиями), рассказывает с некоторой вальяжной самоиронией, слегка смешанной с плохо скрытой досадой: «Я встречаю вчера на стенде детективщицу такую-то и говорю ей: “Вы единственный писатель, которого
в моей семье читают даже больше, чем меня”. А она (представляете себе?) отвечает: “Ну, по-моему, они не вполне правы. Вы тоже хороший писатель”».
А что мы так ничего толком не сказали про то, о чем я завел разговор в самом начале,
а именно о социальной ответственности etc., так это даже нормально, по-моему. Во-первых, еще даст бог вернемся. А во-вторых, хотя бы и не возвращались: все-таки мы занимаемся тем, что варим кашу из топора. Причем, я думаю, вполне сознательно.