О позиции...
К вопросу о вчерашне-сегодняшней беседе со Стаськой, которая завершилась в 4.21 утра, а в 7.00 я двинул свеженький по холоду на работу под прекрасный утренний амбиент...
Она: "Вот схема беседы о законах, состоявшейся между юным Алкивиадом, научившимся софистической мудрости, и Периклом, придерживающимся на этот счет старомодных представлений (Ксенофонт. Воспоминания. I. 2. 41-46):
- Скажи мне, Перикл, - начал Алкивиад, - мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?
- Закон, - отвечал Перикл, - это все то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать, а чего не следует.
- А если не народ, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, - это что?
- Все, - отвечал Перикл, - что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется законом.
- Так, если тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?
- Да, - отвечал Перикл, - все, что пишет тиран, пока власть в его руках, и это называется законом.
- А насилие и беззаконие, - спросил Алкивиад, - что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?
- Мне кажется, да, - сказал Перикл.
- Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?
- Мне кажется, да, - отвечал Перикл, - я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивши граждан, есть закон.
- А все, что пишет меньшинство, не убедивши большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?
- Мне кажется, - отвечал Перикл, - что все, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши, - все равно пишет он это или нет, - будет скорее насилием, чем законом.
- Значит, и то, что пишет весь народ, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, не убедивши их, будет скорее насилие, чем закон?
- Да, Алкивиад, - отвечал Перикл, - и мы в твои годы мастера были на такие штуки: мы заняты были этим и придумывали такие же штуки, которыми, по-видимому, занят теперь и ты" [Кессиди, Сократ, с.96-97].
Я: "- Что это, черт побери, за история с десятью долларами?
- Ты ней недоплатил. При недостаче деньги вычтут из ее жалования.
- А тебе какое дело? - Среда был, похоже, неподдельно разъярен.
Тень на минуту задумался.
- Ну, мне не хотелось, чтобы со мной кто нибудь так поступил. Она не сделала ничего дурного.
- Не сделала? - Среда ненадолго уставился перед собой, потом сказал: - Когда ей было семь лет, она заперла в шкафу котенка. Потом несколько дней слушала его мяуканье. А когда он перестал мяукать, достала его, положила в коробку из-под обуви и закопала на заднем дворе. Ей хотелось кого-нибудь похоронить. Она постоянно ворует, где бы не работала. По мелочи, в основном. В прошлом году она навестила бабушку в доме престарелых, в котором та заключена. С прикроватного столика бабушки она взяла антикварные золотые часы, а потом прошлась еще по нескольким комнатам, везде выкрадывая небольшие суммы денег и личные вещи у стариков в сумеречном состоянии преклонных лет. Вернувшись домой, она не знала, что делать с добычей, слишком боялась, что за ней придут, поэтому все, кроме наличных выбросила.
_ Идею понял, - пробормотал тень.
_ А еще у нее бессимптомная гонорея, - продолжал Среда. - Она подозревает, что ее заразили, но ничего не предпринимает. Когда ее последний парень обвинил ее в том, что она его заразила, она обидилась, оскорбилась и отказалась с ним встречаться.
- В этом нет нужды, - сказал Тень. - Я уже сказал, что смысл понял. Ты такое можешь проделать с кем угодно, да? Нарассказывать мне о них гадостей?
- Разумеется, - согласился Среда. - Все делают одно и то же. Все они думают, что их грехи единственные и неповторимые, но по большей части их расхожие грешки так мелки...
- И поэтому можно украсть у них десять долларов?
...
- А что еще, черт побери, мне делать? - сказал наконец Среда. - Быков и баранов мне не жертвуют... А теперь я понемногу беру свое. Скажешь, это нечестно?
- Моя мама часто говорила: "Жизнь вообще штука нечестная".
- Разумеется, говорила, - отозвался Среда. - Как и все то, что говорят мамы, вроде: "Если все твои друзья спрыгнут со скалы, ты тоже прыгнешь?"
- Ты надул девушку на десять долларов, я дал ей десять долларов на чай, - упрямо сказал тень. - Это было правильно.
...Среда встал.
- Да будет всегда твой выбор столь же ясен и прост, - сказал он." [Нил Гейман, "Американские боги, с.258-259"].
Она: "Вот схема беседы о законах, состоявшейся между юным Алкивиадом, научившимся софистической мудрости, и Периклом, придерживающимся на этот счет старомодных представлений (Ксенофонт. Воспоминания. I. 2. 41-46):
- Скажи мне, Перикл, - начал Алкивиад, - мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?
- Закон, - отвечал Перикл, - это все то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать, а чего не следует.
- А если не народ, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, - это что?
- Все, - отвечал Перикл, - что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется законом.
- Так, если тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?
- Да, - отвечал Перикл, - все, что пишет тиран, пока власть в его руках, и это называется законом.
- А насилие и беззаконие, - спросил Алкивиад, - что такое, Перикл? Не то ли, когда сильный заставляет слабого не убеждением, а силой делать, что ему вздумается?
- Мне кажется, да, - сказал Перикл.
- Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?
- Мне кажется, да, - отвечал Перикл, - я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивши граждан, есть закон.
- А все, что пишет меньшинство, не убедивши большинство, но пользуясь своей властью, должны ли мы это называть насилием или не должны?
- Мне кажется, - отвечал Перикл, - что все, что кто-нибудь заставляет кого-нибудь делать, не убедивши, - все равно пишет он это или нет, - будет скорее насилием, чем законом.
- Значит, и то, что пишет весь народ, пользуясь своей властью над людьми состоятельными, не убедивши их, будет скорее насилие, чем закон?
- Да, Алкивиад, - отвечал Перикл, - и мы в твои годы мастера были на такие штуки: мы заняты были этим и придумывали такие же штуки, которыми, по-видимому, занят теперь и ты" [Кессиди, Сократ, с.96-97].
Я: "- Что это, черт побери, за история с десятью долларами?
- Ты ней недоплатил. При недостаче деньги вычтут из ее жалования.
- А тебе какое дело? - Среда был, похоже, неподдельно разъярен.
Тень на минуту задумался.
- Ну, мне не хотелось, чтобы со мной кто нибудь так поступил. Она не сделала ничего дурного.
- Не сделала? - Среда ненадолго уставился перед собой, потом сказал: - Когда ей было семь лет, она заперла в шкафу котенка. Потом несколько дней слушала его мяуканье. А когда он перестал мяукать, достала его, положила в коробку из-под обуви и закопала на заднем дворе. Ей хотелось кого-нибудь похоронить. Она постоянно ворует, где бы не работала. По мелочи, в основном. В прошлом году она навестила бабушку в доме престарелых, в котором та заключена. С прикроватного столика бабушки она взяла антикварные золотые часы, а потом прошлась еще по нескольким комнатам, везде выкрадывая небольшие суммы денег и личные вещи у стариков в сумеречном состоянии преклонных лет. Вернувшись домой, она не знала, что делать с добычей, слишком боялась, что за ней придут, поэтому все, кроме наличных выбросила.
_ Идею понял, - пробормотал тень.
_ А еще у нее бессимптомная гонорея, - продолжал Среда. - Она подозревает, что ее заразили, но ничего не предпринимает. Когда ее последний парень обвинил ее в том, что она его заразила, она обидилась, оскорбилась и отказалась с ним встречаться.
- В этом нет нужды, - сказал Тень. - Я уже сказал, что смысл понял. Ты такое можешь проделать с кем угодно, да? Нарассказывать мне о них гадостей?
- Разумеется, - согласился Среда. - Все делают одно и то же. Все они думают, что их грехи единственные и неповторимые, но по большей части их расхожие грешки так мелки...
- И поэтому можно украсть у них десять долларов?
...
- А что еще, черт побери, мне делать? - сказал наконец Среда. - Быков и баранов мне не жертвуют... А теперь я понемногу беру свое. Скажешь, это нечестно?
- Моя мама часто говорила: "Жизнь вообще штука нечестная".
- Разумеется, говорила, - отозвался Среда. - Как и все то, что говорят мамы, вроде: "Если все твои друзья спрыгнут со скалы, ты тоже прыгнешь?"
- Ты надул девушку на десять долларов, я дал ей десять долларов на чай, - упрямо сказал тень. - Это было правильно.
...Среда встал.
- Да будет всегда твой выбор столь же ясен и прост, - сказал он." [Нил Гейман, "Американские боги, с.258-259"].