«Новая закрытость»: (О проблемах открытого общества в XXI веке).
Выкладываю статью о новом облике закрытости в современном обществе. Она была опубликована в сборнике материалов конференции, посвященной Дню Философии в ЮНЕСКО: Многообразие философских идей в России начала XXI века, МДЦ, 2004. - 110 с.
«Новая закрытость»: (О проблемах открытого общества в XXI веке).
Изучая перспективы развития современного общества как открытого, следует рассмотреть проблемы его становления и формирования. Одной из таких проблем представляется перспектива появления различных видов закрытого общества, возникновение которых, во многом, есть прямой результат нарушения принципов открытости и рационализма самим открытым обществом. Возникнув в период противостояния западных буржуазных демократий и тоталитаризма, понятие открытого общества наполнялось определенным содержанием в процессе противопоставления с закрытым обществом. Проблем с идентификацией не возникало: западные демократии представляют собой воплощение социальной открытости, тоталитаризм во всех возможных проявлениях, различные виды авторитарных диктатур - проявления закрытого общества. Падение Советского Союза как «оплота тоталитаризма», распространение принципов западного общественно-экономического устройства дали возможность объявить о «конце истории», победе демократии, рынка, прав человека [см.: Фукуяма Ф., 1990, с. 39 - 54].
Вопрос открытости общества фактически есть вопрос наличия критической самооценки у человека, и его отношения к любым общественным институтам как к продукту деятельности людей, что определяет возможности их корректировки и изменения. Критический подход к обществу призван подвергать сомнению идеи относительно общественного устройства, и формы их воплощения в действительности. Причем, критический подход утверждает не столько ущербность и хрупкость разнообразных общественных институтов, сколько сомнение в их абсолютности, готовность искать в них недостатки и исправлять их. Критическое отношение предполагает сомнение, готовность к обсуждению любых проблем и консенсусу.
Чтобы определить содержание понятия “открытое общество”, необходимо сравнить его с понятием “закрытого” общества, то есть сравнить типы обществ с различной степенью развитости критических составляющих. Если в открытом обществе эта степень весьма высока, и достаточно широко пространство применения критики, то в закрытом - стремится к нулю.
В глобальном историческом смысле общество проходит путь от закрытого к открытому обществу. Большая часть человеческой истории представляет собой историю разнообразных вариантов закрытого общества, в котором социальные институты не подвергаются обсуждению, критике и изменению, происходящие в обществе процессы понимаются как результат действия необратимых законов сакрального или естественного характера, а поведение людей носит регламентированный характер.
Поппер в своей работе «Открытое общество и его враги», опубликованой в 1945 г., постоянно характеризует закрытое общество как племенное, магическое и основанное на табу: «Одной из существенных черт магического сознания древнего - племенного или «закрытого» общества является господствующая в таком обществе убеждение, будто оно существует в заколдованном круге неизменных табу, законов и обычаев, которые считались столь же неизбежными, как восход солнца, смена времен года, и тому подобные совершенно очевидные закономерности природы» [Поппер К.Р., 1992, с.91]. На ранних стадиях развития человеческого общества его племенная, «закрытая» форма представляла собой идеальный способ выживания, поставив главной целью сохранение рода, а не индивида, предлагая отработанную поведенческую схему. Это дает нам возможность охарактеризовать закрытое общество как «…полуорганическое единство, члены которого объединены полубиологическими связями - родством, общей жизнью, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами» [Поппер К.Р., 1992, с.216]. По словам А. Ахиезера, описывающего разновидность традиционализма, закрытой психологии в России, понимаемой им как «вечевая культура», закрытое общество и мышление формируются в обществах, «где все знают друг друга в лицо, где преобладает стремление воспроизводить мир, локальное сообщество и самого себя в соответствии с идеалом абсолютной неизменности, на основе представления о подчиненности человека и его социальной среды природным ритмам…» [Ахиезер А.С., 1999, с.44].
Закрытое общество обладает несколькими существенными характеристиками: институты и процессы, происходящие в обществе, не зависят от человеческой воли, и, в силу этого, принимаются некритично; отсутствует разделение между закономерностями общественной жизни и природы, где законы эти не только отождествляются, но и представляются либо в виде магических, либо необратимых, не зависящих от человеческой воли и желания законов. Закрытое общество представляет конечный набор стереотипов социального поведения, регламентируя человеческую жизнь и, пытаясь однозначно определить будущее, не ограничивается родоплеменной формой, принимая различные формы общественно-политической организации, воплотившись в ХХ веке в феномене тоталитаризма как наиболее сложной форме закрытого общества.
Однако, с исчезновением тоталитаризма как феномена (его современные проявления в странах третьего мира, например, Северной Корее, являются крайне непривлекательными) не привело к развитию и распространению открытого общества. Более того, по мере распространения формальных, внешних признаков открытости, происходит процесс появления и формирования новых форм закрытости. Современное общество столкнулось с иными проблемами, нежели развенчанный К. Поппером тоталитаризм.
Принципы «новой закрытости» частично есть реакция на переход от индустриального к постиндустриальному обществу в последней трети ХХ века. (В связи с этим возникает новая проблема соотношения постиндустриального и открытого общества. Все общества, развивающиеся как открытые, являются постиндустриальными обществами, но не все постиндустриальные общества развиваются как открытые. В качестве примера можно привести Сингапур, сочетающий авторитаризм и постиндустриальность). Частично, это есть результат разрушения принципов открытости, которые выявлены и рассмотрены еще Карлом Поппером.
«Сейчас мы находимся лицом к лицу с последним сдвигом политической власти. Мы можем перестроить демократию, сделав ее соответствующей ХХI в., или же попасть в средневековье, в новые Темные века». Данное высказывание принадлежит Э. Тоффлеру, одному из авторов концепции постиндустриального общества [Тоффлер Э., 2002, с.451]. Рассматривая опасности, стоящие перед современным демократическим постиндустриальным обществом, фактически совпадающим с обществом, в котором формируются принципы открытости, Тоффлер склонен выявлять несколько опасностей.
Во-первых, это попытка организованной религии в той или иной форме восстановить монопольный контроль над умами людей. Кризис индустриального общества в 70-е и 80-е годы привел к атаке на культурные предпосылки светского секулярного общества (речь идет как о мировых религиях, так и о неоязыческих течениях, часто основанных на восточных мистических культах). На востоке это выразилось в «священном безумии» хомейнизма, и в иных формах разжигания религиозного фундаментализма, еврейском фундаментализме Израиля, возрождении синтоизма в Японии [Тоффлер Э., 2002, с.454 - 455]. В западном обществе это связано с христианским фундаментализмом и радикализмом. Сама по себе религия не является врагом открытого общества и демократии: «…при четком разграничении государства и церкви, само многообразие верований и видов неверия способствует жизненной полноте и динамизму демократии. Во многих странах религиозные движения представляют собой единственную силу, противостоящую угнетению со стороны государства… Терпимость к разнообразию - это первое условие демассифицированного общества, включая сюда и терпимость к фанатику… Религии, которые имеют универсальный характер, т.е. хотят распространиться по всему миру и охватить каждого конкретного человека, могут быть совместимы с демократией» [Тоффлер Э., 2002, с.456]. Однако религии, сочетающие универсализм с тоталитаризмом, навязывающие контроль тем, кто не принадлежит верующим, не совместимы с демократией и открытостью.
С приведенной выше опасностью фундаментализма связана другая: экотеократия. Развитие экологического движения имеет существенный антидемократический подтекст. Радикальное направление продвигается по пути эковандализма и экотерроризма. Другие направления, т.н. «экотеологи», утверждают, что технологического способа разрешить проблемы защиты и восстановления окружающей среды не существует, а, следовательно, необходимо вернуться к доиндустриальному обществу, прекратить общественный прогресс, который есть бедствие, а не благо. Рудольф Баро, Вольфганг Заке, Иван Иллич выступают за рождение нового Золотого века, эпохи натурального хозяйства, за «сохранение устойчивого состояния без дальнейшего развития», а состояние бедности признается ими условием жизни человека [Тоффлер Э., 2002, с. 459]. Общей для данных мыслителей является «вера в то, что, вероятно, нужны резкие ограничения индивидуального выбора (для того, чтобы сделать людей «моральными» или для того чтобы защитить «окружающую среду»)», а это «указывает со всей очевидностью, что они ведут наступление на права человека… Можно… все же понимать, сколь глубокое антидемократическое значение имеет… поиск абсолютного, постоянного, статического и священного» [Тоффлер Э., 2002, с.461]. В своем стремлении вернуться в идеализированные Средние века экотеологи нечасто отмечают, что в те века отсутствовала демократия, а индивидуальный выбор, рациональная дискуссия были сведены к минимуму (достаточно вспомнить процессы еретиков, религиозный контроль над сознанием людей, господство грубой силы как главного аргумента в спорах).
Третий признак «новой закрытости» должен быть рассмотрен особо, так как порожден во многом самим современным западным обществом, благосостоятельным и демократичным. Речь идет о ксенофобии, ненависти к чужому и непонятному. Это выражается в борьбе с распространением импортной культуры (арабской, китайской и т.п.) и широкомасштабной иммиграцией [Тоффлер Э., 2002, с. 464]. Обратной реакцией на нарастающие глобалистские тенденции, стирание экономических и культурных границ становится рост националистических настроений в постиндустриальном мире. Возникает политика двойных стандартов, обычная для европоцентризма колониальной эпохи XIX -ХХ веков. Европейцы, американцы не против проникновения западной культуры и капитала в иные общества. Однако всюду, где «свободное проникновение различных культур, передача информации, миграция, не считающаяся с границами государства, - все это угрожает старым национальным самооценкам» (во Франции, Германии, Бельгии, Испании, Италии, Соединенных Штатах и т.п.), происходит возрождение национализма, шовинизма и ксенофобии в крайних вариантах [напр. см.: Бьюкенен П. Дж., 2003, с. 16 - 17]. Национализм и ксенофобия не возможны ни в постиндустриальном, ни в открытом обществе, где главными ценностями являются знания, свобода информации, равноправие в процессе рационально-критической дискуссии относительно общественных институтов, социальных норм, культурных ценностей.
Наряду с ростом националистических настроений перед открытым обществом возникли несколько опасностей: размывание социальных связей, доверия и гражданского общества; отсутствие принципов открытости по отношению к иным обществам, при сохранении этих принципов в отношении самого открытого общества; низкий уровень образования, отсутствие интереса к происходящим социальным процессам, размывание критических принципов открытого общества.
Рост степени свободы выбора для индивидов в открытом обществе крайне высок, однако слабы их связи с системой социальных обязательств, обществом в целом. Добровольные связи заменяют принудительные связи традиционного общества (основанные на принадлежности к расе, национальности, религии, социальному классу, касте, общине и т.п.). Однако чрезмерный индивидуализм и слабость критических традиций и ответственности приводят к распаду «социальных связей, лежащих в основе тех добровольных институтов, на которых держится современное общество» [Фукуяма Ф., 2003, с. 71 -72]. В своей работе «Великий разлом» эту проблему вскрыл Ф. Фукуяма, заявив, что сомнению подвергается не только власть тиранов тоталитарного общества, но и «демократически избранных должностных лиц, ученых и учителей», «налагаемые браком ограничения и семейные обязательства», люди «не хотят быть чрезмерно связанными моральными узами, налагаемыми религией, хотя они совершенно свободны вступить в церковь данного вероисповедания и в любой момент выйти из нее по собственному желанию», кроме того, «индивидуализм, фундаментальная ценность современного общества, незаметно начинает переходить от гордой самостоятельности свободных людей в род замкнутого эгоизма, для которого целью становится максимизация персональной свободы без оглядки на ответственность перед другими людьми» [Фукуяма Ф., 2003, с. 72]. Объяснения данного факта, представленные Ф. Фукуямой, выглядят достаточно невразумительными. Связаны ли они с развитием самого индивидуалистического, рационального, буржуазного общества, где людям не хватает доверия, и в котором разрушаются традиционные моральные ценности? Или же следует заявить, что цивилизационное напряжение перехода к постиндустриальному обществу предоставляет груз индивидуальной ответственности за поступки и решения, которые человек не желает нести, отказываясь от критицизма в пользу возвращения к идиллии общинного существования или замкнутой эгоистической жизни в ограниченной вселенной прагматических интересов?
Тревожным для открытого общества признаком является неравномерная направленность принципов критицизма и свободной дискуссии. В то время, как в отношении процессов и институтов открытого общества активно осуществляется рационально-критическая дискуссия, то есть демократические процедуры, реализуется принцип свободы, равноправия мнений и подходов, выше перечисленные принципы не реализуются или реализуются ограниченно в отношении других обществ. Этот факт обосновывается тем, что другие общества «недостаточно открыты» или «закрыты», поэтому рационального диалога с ними вести невозможно, а, следовательно, не нужно. Классическим примером в данном случае является поведение Соединенных Штатов Америки, представляющихся одним из вариантов открытого общества: открытость в отношении собственных принципов сопровождается отказом от диалога с другими государствами, обсуждения проблем во внешней политике. Игнорируются не только мнения потенциальных «закрытых обществ», но и тех открытых обществ, которые высказывают несогласие с доктриной США. Можно ли считать открытым общество, игнорирующее рациональную дискуссию и мнение иных обществ? Провозглашается, что Соединенные Штаты обладают монополией на установление и распространение открытого общества в мире, при весьма специфическом понимании данного вопроса. Концептуальная идея открытого общества состоит в том, что оно не может быть зафиксировано в некой окончательной, абсолютно завершенной форме. Находясь в процессе постоянного становления, открытое общество может формироваться на основании любых принципов и ценностей, лишь бы они подвергались рациональной критике и участвовали в свободном диалоге с другими принципами и ценностями. Соединенные Штаты экспортируют открытое общество в собственном понимании, идеальный и единственно правильный вариант его существования. Не зря в последних интервью Дж. Сорос заявил, что главную опасность для становления открытого общества представляют современные Соединенные Штаты, и необходимо приложить все силы для предотвращения их метаморфозы в закрытое общество. Открытое общество не может основываться на идеях национальной исключительности и мессианства, вне процесса диалога с другими обществами.
По мнению Дж. Сороса большую опасность для открытого общества представляет собой рыночный фундаментализм (как и ничем не ограниченный капитализм), придающий гипертрофированно важное значение работе рынков и не верно трактующий механизмы их работы. Рыночный фундаментализм вторгается в общественные отношения и общественную деятельность, противопоставляя друг другу общество и рынок [Сорос, 1999, с.19].
Наконец, серьезной опасностью для открытого общества представляется низкий уровень и фрагментарность образования, равнодушие людей к познанию, образованию, критицизму в отношении любых суждений и идей. Образуется глубокий разрыв между основной массой населения развитого постиндустриального общества и Большой Наукой, послужившей моделью для концепции открытого общества. Э. Тоффлер определил знание основой развития современного общества, рассмотрел информацию как главную ценность в сфере экономики и решающий фундамент политической власти. Власть принадлежит тем, кто обладает знаниями и информацией. Проблема состоит не в том, что люди не получают доступа к знаниям и информации, а в том, что они не собираются эти знания получать. Обыденно-практический, прагматический уровень существования весьма большой части населения открытых обществ запада приводит к весьма слабому пониманию процессов, происходящих в мире и в обществе. Наука воспринимается как новая магия, как ворожба эпохи Возрождения, только с массой весьма полезных результатов. Ученые, как новые маги, жрецы таинственного культа, производят знания, вещи, принципов функционирования которых среднестатистический обыватель не способен, да и не пытается понять. Означает ли это, что ученые превратятся в новую касту, без которой не сможет существовать невежественное, но высокотехнологическое общество? Каков объем власти, которая может оказаться в руках у научного сообщества?
Очевидно, что будущее открытого общества и современного общества в целом не определено и неопределимо. Проблемы, стоящие перед ним не имеют однозначного решения, и, руководствуясь принципом погрешимости, мы не можем сказать, какой из возможных рецептов окажется правильным, а какая из проблем - наиболее опасной, а, возможно, фатальной для открытого общества. Следует признать существование этих проблем как проблем развития общества XXI века. Очевидно, что разрешить данные проблемы представляется возможным лишь при развитии критических способностей человека, признании им наличия индивидуальной ответственности за собственные поступки, желании понимать других людей, обсуждать с ними существующие проблемы. Лишь в этом случае возможно будущее развитие общества как открытого.
Литература
1. Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Т.1. «От прошлого к будущему». Новосибирск: «Сибирский хронограф», 1997. - 804 С.
2. Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М., АСТ, 2003. - 444 с.
3. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М.: Феникс, 1992, т.1, -446 с., т.2, - 528 С.
4. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., АСТ, 2002. - 669 с.
5. Фукуяма Ф. Конец истории? // США: экономика, политика, идеология, 1990. №5. С.39 - 54.
6. Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., АСТ, 2003. - 474 с.
7. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. М., Инфра-М., 1999.
«Новая закрытость»: (О проблемах открытого общества в XXI веке).
Изучая перспективы развития современного общества как открытого, следует рассмотреть проблемы его становления и формирования. Одной из таких проблем представляется перспектива появления различных видов закрытого общества, возникновение которых, во многом, есть прямой результат нарушения принципов открытости и рационализма самим открытым обществом. Возникнув в период противостояния западных буржуазных демократий и тоталитаризма, понятие открытого общества наполнялось определенным содержанием в процессе противопоставления с закрытым обществом. Проблем с идентификацией не возникало: западные демократии представляют собой воплощение социальной открытости, тоталитаризм во всех возможных проявлениях, различные виды авторитарных диктатур - проявления закрытого общества. Падение Советского Союза как «оплота тоталитаризма», распространение принципов западного общественно-экономического устройства дали возможность объявить о «конце истории», победе демократии, рынка, прав человека [см.: Фукуяма Ф., 1990, с. 39 - 54].
Вопрос открытости общества фактически есть вопрос наличия критической самооценки у человека, и его отношения к любым общественным институтам как к продукту деятельности людей, что определяет возможности их корректировки и изменения. Критический подход к обществу призван подвергать сомнению идеи относительно общественного устройства, и формы их воплощения в действительности. Причем, критический подход утверждает не столько ущербность и хрупкость разнообразных общественных институтов, сколько сомнение в их абсолютности, готовность искать в них недостатки и исправлять их. Критическое отношение предполагает сомнение, готовность к обсуждению любых проблем и консенсусу.
Чтобы определить содержание понятия “открытое общество”, необходимо сравнить его с понятием “закрытого” общества, то есть сравнить типы обществ с различной степенью развитости критических составляющих. Если в открытом обществе эта степень весьма высока, и достаточно широко пространство применения критики, то в закрытом - стремится к нулю.
В глобальном историческом смысле общество проходит путь от закрытого к открытому обществу. Большая часть человеческой истории представляет собой историю разнообразных вариантов закрытого общества, в котором социальные институты не подвергаются обсуждению, критике и изменению, происходящие в обществе процессы понимаются как результат действия необратимых законов сакрального или естественного характера, а поведение людей носит регламентированный характер.
Поппер в своей работе «Открытое общество и его враги», опубликованой в 1945 г., постоянно характеризует закрытое общество как племенное, магическое и основанное на табу: «Одной из существенных черт магического сознания древнего - племенного или «закрытого» общества является господствующая в таком обществе убеждение, будто оно существует в заколдованном круге неизменных табу, законов и обычаев, которые считались столь же неизбежными, как восход солнца, смена времен года, и тому подобные совершенно очевидные закономерности природы» [Поппер К.Р., 1992, с.91]. На ранних стадиях развития человеческого общества его племенная, «закрытая» форма представляла собой идеальный способ выживания, поставив главной целью сохранение рода, а не индивида, предлагая отработанную поведенческую схему. Это дает нам возможность охарактеризовать закрытое общество как «…полуорганическое единство, члены которого объединены полубиологическими связями - родством, общей жизнью, участием в общих делах, одинаковыми опасностями, общими удовольствиями и бедами» [Поппер К.Р., 1992, с.216]. По словам А. Ахиезера, описывающего разновидность традиционализма, закрытой психологии в России, понимаемой им как «вечевая культура», закрытое общество и мышление формируются в обществах, «где все знают друг друга в лицо, где преобладает стремление воспроизводить мир, локальное сообщество и самого себя в соответствии с идеалом абсолютной неизменности, на основе представления о подчиненности человека и его социальной среды природным ритмам…» [Ахиезер А.С., 1999, с.44].
Закрытое общество обладает несколькими существенными характеристиками: институты и процессы, происходящие в обществе, не зависят от человеческой воли, и, в силу этого, принимаются некритично; отсутствует разделение между закономерностями общественной жизни и природы, где законы эти не только отождествляются, но и представляются либо в виде магических, либо необратимых, не зависящих от человеческой воли и желания законов. Закрытое общество представляет конечный набор стереотипов социального поведения, регламентируя человеческую жизнь и, пытаясь однозначно определить будущее, не ограничивается родоплеменной формой, принимая различные формы общественно-политической организации, воплотившись в ХХ веке в феномене тоталитаризма как наиболее сложной форме закрытого общества.
Однако, с исчезновением тоталитаризма как феномена (его современные проявления в странах третьего мира, например, Северной Корее, являются крайне непривлекательными) не привело к развитию и распространению открытого общества. Более того, по мере распространения формальных, внешних признаков открытости, происходит процесс появления и формирования новых форм закрытости. Современное общество столкнулось с иными проблемами, нежели развенчанный К. Поппером тоталитаризм.
Принципы «новой закрытости» частично есть реакция на переход от индустриального к постиндустриальному обществу в последней трети ХХ века. (В связи с этим возникает новая проблема соотношения постиндустриального и открытого общества. Все общества, развивающиеся как открытые, являются постиндустриальными обществами, но не все постиндустриальные общества развиваются как открытые. В качестве примера можно привести Сингапур, сочетающий авторитаризм и постиндустриальность). Частично, это есть результат разрушения принципов открытости, которые выявлены и рассмотрены еще Карлом Поппером.
«Сейчас мы находимся лицом к лицу с последним сдвигом политической власти. Мы можем перестроить демократию, сделав ее соответствующей ХХI в., или же попасть в средневековье, в новые Темные века». Данное высказывание принадлежит Э. Тоффлеру, одному из авторов концепции постиндустриального общества [Тоффлер Э., 2002, с.451]. Рассматривая опасности, стоящие перед современным демократическим постиндустриальным обществом, фактически совпадающим с обществом, в котором формируются принципы открытости, Тоффлер склонен выявлять несколько опасностей.
Во-первых, это попытка организованной религии в той или иной форме восстановить монопольный контроль над умами людей. Кризис индустриального общества в 70-е и 80-е годы привел к атаке на культурные предпосылки светского секулярного общества (речь идет как о мировых религиях, так и о неоязыческих течениях, часто основанных на восточных мистических культах). На востоке это выразилось в «священном безумии» хомейнизма, и в иных формах разжигания религиозного фундаментализма, еврейском фундаментализме Израиля, возрождении синтоизма в Японии [Тоффлер Э., 2002, с.454 - 455]. В западном обществе это связано с христианским фундаментализмом и радикализмом. Сама по себе религия не является врагом открытого общества и демократии: «…при четком разграничении государства и церкви, само многообразие верований и видов неверия способствует жизненной полноте и динамизму демократии. Во многих странах религиозные движения представляют собой единственную силу, противостоящую угнетению со стороны государства… Терпимость к разнообразию - это первое условие демассифицированного общества, включая сюда и терпимость к фанатику… Религии, которые имеют универсальный характер, т.е. хотят распространиться по всему миру и охватить каждого конкретного человека, могут быть совместимы с демократией» [Тоффлер Э., 2002, с.456]. Однако религии, сочетающие универсализм с тоталитаризмом, навязывающие контроль тем, кто не принадлежит верующим, не совместимы с демократией и открытостью.
С приведенной выше опасностью фундаментализма связана другая: экотеократия. Развитие экологического движения имеет существенный антидемократический подтекст. Радикальное направление продвигается по пути эковандализма и экотерроризма. Другие направления, т.н. «экотеологи», утверждают, что технологического способа разрешить проблемы защиты и восстановления окружающей среды не существует, а, следовательно, необходимо вернуться к доиндустриальному обществу, прекратить общественный прогресс, который есть бедствие, а не благо. Рудольф Баро, Вольфганг Заке, Иван Иллич выступают за рождение нового Золотого века, эпохи натурального хозяйства, за «сохранение устойчивого состояния без дальнейшего развития», а состояние бедности признается ими условием жизни человека [Тоффлер Э., 2002, с. 459]. Общей для данных мыслителей является «вера в то, что, вероятно, нужны резкие ограничения индивидуального выбора (для того, чтобы сделать людей «моральными» или для того чтобы защитить «окружающую среду»)», а это «указывает со всей очевидностью, что они ведут наступление на права человека… Можно… все же понимать, сколь глубокое антидемократическое значение имеет… поиск абсолютного, постоянного, статического и священного» [Тоффлер Э., 2002, с.461]. В своем стремлении вернуться в идеализированные Средние века экотеологи нечасто отмечают, что в те века отсутствовала демократия, а индивидуальный выбор, рациональная дискуссия были сведены к минимуму (достаточно вспомнить процессы еретиков, религиозный контроль над сознанием людей, господство грубой силы как главного аргумента в спорах).
Третий признак «новой закрытости» должен быть рассмотрен особо, так как порожден во многом самим современным западным обществом, благосостоятельным и демократичным. Речь идет о ксенофобии, ненависти к чужому и непонятному. Это выражается в борьбе с распространением импортной культуры (арабской, китайской и т.п.) и широкомасштабной иммиграцией [Тоффлер Э., 2002, с. 464]. Обратной реакцией на нарастающие глобалистские тенденции, стирание экономических и культурных границ становится рост националистических настроений в постиндустриальном мире. Возникает политика двойных стандартов, обычная для европоцентризма колониальной эпохи XIX -ХХ веков. Европейцы, американцы не против проникновения западной культуры и капитала в иные общества. Однако всюду, где «свободное проникновение различных культур, передача информации, миграция, не считающаяся с границами государства, - все это угрожает старым национальным самооценкам» (во Франции, Германии, Бельгии, Испании, Италии, Соединенных Штатах и т.п.), происходит возрождение национализма, шовинизма и ксенофобии в крайних вариантах [напр. см.: Бьюкенен П. Дж., 2003, с. 16 - 17]. Национализм и ксенофобия не возможны ни в постиндустриальном, ни в открытом обществе, где главными ценностями являются знания, свобода информации, равноправие в процессе рационально-критической дискуссии относительно общественных институтов, социальных норм, культурных ценностей.
Наряду с ростом националистических настроений перед открытым обществом возникли несколько опасностей: размывание социальных связей, доверия и гражданского общества; отсутствие принципов открытости по отношению к иным обществам, при сохранении этих принципов в отношении самого открытого общества; низкий уровень образования, отсутствие интереса к происходящим социальным процессам, размывание критических принципов открытого общества.
Рост степени свободы выбора для индивидов в открытом обществе крайне высок, однако слабы их связи с системой социальных обязательств, обществом в целом. Добровольные связи заменяют принудительные связи традиционного общества (основанные на принадлежности к расе, национальности, религии, социальному классу, касте, общине и т.п.). Однако чрезмерный индивидуализм и слабость критических традиций и ответственности приводят к распаду «социальных связей, лежащих в основе тех добровольных институтов, на которых держится современное общество» [Фукуяма Ф., 2003, с. 71 -72]. В своей работе «Великий разлом» эту проблему вскрыл Ф. Фукуяма, заявив, что сомнению подвергается не только власть тиранов тоталитарного общества, но и «демократически избранных должностных лиц, ученых и учителей», «налагаемые браком ограничения и семейные обязательства», люди «не хотят быть чрезмерно связанными моральными узами, налагаемыми религией, хотя они совершенно свободны вступить в церковь данного вероисповедания и в любой момент выйти из нее по собственному желанию», кроме того, «индивидуализм, фундаментальная ценность современного общества, незаметно начинает переходить от гордой самостоятельности свободных людей в род замкнутого эгоизма, для которого целью становится максимизация персональной свободы без оглядки на ответственность перед другими людьми» [Фукуяма Ф., 2003, с. 72]. Объяснения данного факта, представленные Ф. Фукуямой, выглядят достаточно невразумительными. Связаны ли они с развитием самого индивидуалистического, рационального, буржуазного общества, где людям не хватает доверия, и в котором разрушаются традиционные моральные ценности? Или же следует заявить, что цивилизационное напряжение перехода к постиндустриальному обществу предоставляет груз индивидуальной ответственности за поступки и решения, которые человек не желает нести, отказываясь от критицизма в пользу возвращения к идиллии общинного существования или замкнутой эгоистической жизни в ограниченной вселенной прагматических интересов?
Тревожным для открытого общества признаком является неравномерная направленность принципов критицизма и свободной дискуссии. В то время, как в отношении процессов и институтов открытого общества активно осуществляется рационально-критическая дискуссия, то есть демократические процедуры, реализуется принцип свободы, равноправия мнений и подходов, выше перечисленные принципы не реализуются или реализуются ограниченно в отношении других обществ. Этот факт обосновывается тем, что другие общества «недостаточно открыты» или «закрыты», поэтому рационального диалога с ними вести невозможно, а, следовательно, не нужно. Классическим примером в данном случае является поведение Соединенных Штатов Америки, представляющихся одним из вариантов открытого общества: открытость в отношении собственных принципов сопровождается отказом от диалога с другими государствами, обсуждения проблем во внешней политике. Игнорируются не только мнения потенциальных «закрытых обществ», но и тех открытых обществ, которые высказывают несогласие с доктриной США. Можно ли считать открытым общество, игнорирующее рациональную дискуссию и мнение иных обществ? Провозглашается, что Соединенные Штаты обладают монополией на установление и распространение открытого общества в мире, при весьма специфическом понимании данного вопроса. Концептуальная идея открытого общества состоит в том, что оно не может быть зафиксировано в некой окончательной, абсолютно завершенной форме. Находясь в процессе постоянного становления, открытое общество может формироваться на основании любых принципов и ценностей, лишь бы они подвергались рациональной критике и участвовали в свободном диалоге с другими принципами и ценностями. Соединенные Штаты экспортируют открытое общество в собственном понимании, идеальный и единственно правильный вариант его существования. Не зря в последних интервью Дж. Сорос заявил, что главную опасность для становления открытого общества представляют современные Соединенные Штаты, и необходимо приложить все силы для предотвращения их метаморфозы в закрытое общество. Открытое общество не может основываться на идеях национальной исключительности и мессианства, вне процесса диалога с другими обществами.
По мнению Дж. Сороса большую опасность для открытого общества представляет собой рыночный фундаментализм (как и ничем не ограниченный капитализм), придающий гипертрофированно важное значение работе рынков и не верно трактующий механизмы их работы. Рыночный фундаментализм вторгается в общественные отношения и общественную деятельность, противопоставляя друг другу общество и рынок [Сорос, 1999, с.19].
Наконец, серьезной опасностью для открытого общества представляется низкий уровень и фрагментарность образования, равнодушие людей к познанию, образованию, критицизму в отношении любых суждений и идей. Образуется глубокий разрыв между основной массой населения развитого постиндустриального общества и Большой Наукой, послужившей моделью для концепции открытого общества. Э. Тоффлер определил знание основой развития современного общества, рассмотрел информацию как главную ценность в сфере экономики и решающий фундамент политической власти. Власть принадлежит тем, кто обладает знаниями и информацией. Проблема состоит не в том, что люди не получают доступа к знаниям и информации, а в том, что они не собираются эти знания получать. Обыденно-практический, прагматический уровень существования весьма большой части населения открытых обществ запада приводит к весьма слабому пониманию процессов, происходящих в мире и в обществе. Наука воспринимается как новая магия, как ворожба эпохи Возрождения, только с массой весьма полезных результатов. Ученые, как новые маги, жрецы таинственного культа, производят знания, вещи, принципов функционирования которых среднестатистический обыватель не способен, да и не пытается понять. Означает ли это, что ученые превратятся в новую касту, без которой не сможет существовать невежественное, но высокотехнологическое общество? Каков объем власти, которая может оказаться в руках у научного сообщества?
Очевидно, что будущее открытого общества и современного общества в целом не определено и неопределимо. Проблемы, стоящие перед ним не имеют однозначного решения, и, руководствуясь принципом погрешимости, мы не можем сказать, какой из возможных рецептов окажется правильным, а какая из проблем - наиболее опасной, а, возможно, фатальной для открытого общества. Следует признать существование этих проблем как проблем развития общества XXI века. Очевидно, что разрешить данные проблемы представляется возможным лишь при развитии критических способностей человека, признании им наличия индивидуальной ответственности за собственные поступки, желании понимать других людей, обсуждать с ними существующие проблемы. Лишь в этом случае возможно будущее развитие общества как открытого.
Литература
1. Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Т.1. «От прошлого к будущему». Новосибирск: «Сибирский хронограф», 1997. - 804 С.
2. Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М., АСТ, 2003. - 444 с.
3. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М.: Феникс, 1992, т.1, -446 с., т.2, - 528 С.
4. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М., АСТ, 2002. - 669 с.
5. Фукуяма Ф. Конец истории? // США: экономика, политика, идеология, 1990. №5. С.39 - 54.
6. Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., АСТ, 2003. - 474 с.
7. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. Открытое общество в опасности. М., Инфра-М., 1999.