Чем любить и умирать, лучше фэнтези читать
Лучшие фильмы июня
15. Places in the Heart (Robert Benton) 1984
Несистематический, гетерогенный фильм, концы которого решительно не сходятся. К генеральной линии - о том, как кроткие исследуют землю, - присовокуплено несколько периферийных, сбоку припека; в кострубатую историю, годящуюся Форду времен «Как зелена была моя долина», вклинен слепой квартирант, Ку-клукс-клан и финал из тех, что сейчас принято называть «лягушачьим дождем». Сбор хлопка подан с месмерической дотошностью, как доение и пахота у какого-нибудь Рейгадаса. Словом, если б канал «Холлмарк» озаботился вдруг экранизацией Карсон Маккалерс, уродился бы, наверное, похожий мутант, жизнеспособный лишь в силу своей корявости.
14. Coming Home (Hal Ashby) 1978
Самая тверезая и скупая вьетнамская история на моей памяти, каждый раз пресекающая воодушевление, будь то пацифистская эскапада или супружеский скандал. Всех персонажей, могущих нагнести пафос: инвалидов, контуженых, волонтеров-тыловиков, хипню, фигурантов компромиссного любовного треугольника, - как бы окутывает колпаком, соединительной тканью непрекращающегося саундтрека (песни играют от яйца до яблок, не отступая даже перед диалогами). У Эшби, конечно, любой колпак сшит не по-колпаковски, любая традиционная завязь исковеркана - медсестра, допустим, знакомится с ветераном, опрокинув его мочеприемник; над Эшби всегда колышется этот ореол «недоосведомленности», он игрок, проморгавший отдельные правила. Благодаря этому тонкому, ненадуманному упущению он и вносит в жанровую жизнь вариетет - как бывшая пленница Мод, как садовник-отшельник Чанси. И получается польза.
13. The Honeymoon Killers (Leonard Kastle) 1970
Дилетантский проект оперного композитора и либреттиста, оказавшийся в итоге любимым американским фильмом Трюффо. Снято - в пику «Бонни и Клайду», - как следственный эксперимент, «изображение жертвы», несмотря на мелодраматично искаженные частности и нервное, невпопад пущенное симфоническое сопровождение (Касл в интервью называет эти симфонии «перепеченными»). Принцип воссоздания ощутим на макроуровне - это глагольная, пошаговая драматургия и мотивации разряда «без грузила только уклейку ловят». Убийц с такими бестенными рожами обычно видишь не в игровом кино, а в криминальной хронике: будто не проспавшись, будто в тумане с ножичком в кармане, они бубнят на допросах, что вот, мол, тюкнул по темени, деньги потерял, где ночевал - не помню. И назидание у этого очевидно морализаторского, как всякий высокий палп, фильма одно: голова - предмет темный, а посему - рефлексируйте, господа, все глупости на Земле совершались с невозмутимым выражением лица.
12. Signs (M.Night Shyamalan) 2002
Я, конечно, сектант, причем сектант новообращенный и ретивый, но мне и впрямь непонятно, за что обижают Шьямалана. Меня в нем устраивает всё: и неистощимая (проверено пересмотром «Деревни») entertainment value, дикая для современного нам Голливуда, и юмористический наив, и упрямая величавость. Ладно там - дети, покоробленные его нелогичными ракурсами и вдохновленные собственной смекалкой, но вы, пандиты и уважаемые знатоки, зачем вы рвете раскрашенную птицу? Чем вам противны его борхезианские жеребьевки, его сказочные эвкатастрофы и упоённый его calculus of felicity? Не отвергайте хитрой благосклонности, которую Шьямалан приписывает верхним мирам. Славьте волшебство, которое он предохраняет, и сочиняйте о нем юродивые манифесты, срываясь на божественный английский.
11. Mikey and Nicky (Elaine May) 1976
Поддельный Касс при участии референта, неабсолютная удача. Забавно, что суматошливость движения, нюансировку истерик, больную постыдность ситуаций - в общем, весь его размагниченный модус операнди смогла скопировать женщина из «приближенных», т.е. фактически в порядке инцеста. Даже досадно становится, когда в отзывчивой проститутке узнаёшь не Джину Роулендс, а какую-то пришлую (тоже, впрочем, как пел Отис Реддинг, «с мигренью в боку»). Под реальную всенощную давность и реальную же дальность исхоженных лос-анджелесских бульваров отведена история застарелой дружбы, от ветхости своей погрязшей в злорадстве и возмездии. Родня должна быть временной.
10. Le rideau cramoisi (Alexandre Astruc) 1953
Очередной поощрительный кивок в наш адрес: 45-минутный дебют неуловимого Астрюка, нигде толком не изданного, с пятнадцатью голосами на Imdb, вдруг выныривает из Малой Леты в русском переводе. Судя по его теоретическим построениям (постулаты о «камере-пере» и ассоциативном монтаже), речевыми актами он в принципе не дорожил, отчего вынужденная языковая «элитарность», ограниченность его фильмов кажется знаком справедливости. В «Багровом занавесе» не произнесено ни слова, начитан лишь аристократичный (еще один импульс к раскрепощению восприятия) закадровый текст католика-денди Барбе д'Оревильи. Рафинированный свет, обилие мелкой, чувственной жестикуляции, осевая вертикаль лестницы между покоями любовников - всё принято в услужение нарочитой, граничной с мистикой тайне, разоблачения которой боишься не менее, чем начала разговоров. И неведение сохраняется ради дальнейшего образования пройм во всех понятных удовольствиях.
.
9. De man die zijn haar kort liet knippen (Andre Delvaux) 1965
Очень набоковский сюжет - ближе, причем, не к «Лолите», как предполагают терзания влюбленного в выпускницу учителя, а к какому-то потенциальному междузонному рассказу, помеси «Соглядатая» и «Случая из жизни», только в тлетворном оранжерейном воздухе Фиальты. Оборудован сюжет, правда, не пышно и не сладострастно, наоборот - со штраубовской почти что ригидностью; вся предрешенная площадь (нет, наверное, сцены жесточе, чем дочка Баха у клавикордов и безучастная констатация Анны Магдалены: «Наша дочь умерла») простреливается намеками, перекличками, напрасными сигналами. В качестве рекламы: на этих муторных ошибках идентификации якобы учился Хон Сан-су.
8. Two-Lane Blacktop (Monte Hellman) 1971
Продувочная, подветренная с четырех сторон Америка дана в своем пределе, через канонизированный сквозной Рут-66. Матерому трэшеру, прельстившемуся успехом «Беспечного ездока», и двум праздным музыкантам далось «кино дороги» без, собственно, путников, «гоночное кино» без пассажиров, клапанно-поршневое кино «галактической скуки» за тридцать лет до Брюно Дюмона. Карта интровертной, грустной, озабоченной Америки, чья информация засекречена в абракадабре радиопозывных, бейсбольных репортажей и нумерованных трасс, карта бескрайнего изнутри и недосягаемого снаружи участка.
7. Bunny Lake Is Missing (Otto Preminger) 1965
Этот триллер (сколь угодно изощренный, элегантный, остроумный, струящийся и шагреневый) ценен для меня, прежде всего, своим внушением, поскольку устраняет залог сопереживания и, следовательно, саспенса - устраняет доверие к персонажу в беде. Весь личный багаж мисс Лэйк стоит под угрозой исчезновения, все личные данные, уполномочивавшие ее на участие в коллизии, вызывают сомнения, однако подозрительность зрителя стимулируют не дешевой «рыжей сельдью», а безнадежно сладкопевными концертами The Zombies, плетками соседа-похабника и зловещим акцентом поварихи. Если Линч и одалживал безопорные конструкции и бесследные пропажи у Премингера, то скорее уж отсюда, чем из пресной и прагматичной «Лоры».
6. The Haunting (Robert Wise) 1963
А вот другой шедевр ненадежности, теперь в готике: световоздушный, пространственный, тщеславный в неблагоприятных для тщеславия обстоятельствах, - короче, не зря прослывший «Гражданином Кейном» от хоррора. Эти привидения лучше всех прочих, во-первых, потому что они незримы (когда я вырасту, то обязательно поставлю римейк «Дилижанса» без видимых индейцев). Во-вторых, потому что, опять-таки, помогают усомниться, заёрзать, отстраняют от тотальной убежденности. А для чертовщины, по-моему, нет миссии почетней, чем позволить человеку ощутить хлипкость своих многоярусных сознаний.
5. The Innocents (Jack Clayton) 1961
Мнимо рецептурная, но помрачённая ghost story со множеством напылений и равнозначных интерпретаций; любимый, вы будете смеяться, британский фильм Трюффо. В зияющем поле нехорошей усадьбы сплавляется живая и мертвая челядь, викторианские термины (детские песенки, тенистые аллеи, адские предметы зодчества) и агрессивный сексуальный испод (заслуга, надо полагать, соавтора сценария Трумэна Капоте). И сплавляется мягко, как остерегающие пророчества и брань в младенческих устах. А такая разрежённая конституция - зияние, хиатус - решает многие, пускай и надуманные мною, проблемы вариативных ghost stories, как-то: неудовлетворительность любой разгадки, излишек неоправданных деталей, устоявшиеся способы визуализации и т.п.
4. Toutes les nuits (Eugene Green) 2001
Пример режиссуры-акупунктуры, т.е. режиссуры, привязанной к конкретным активным точкам, чрезвычайно зависимой от местоположения (в виде курьезного доказательства можно представить и эмиграцию самого Юджина-Эжена). Фильм без шума и помех, действующий прицельно, доносящий сообщение в центр непосредственно из источника: ноги - ими ходят, лица - ими смотрят и говорят, вокруг - проводниковая среда, никакими иными свойствами не маркированная (города меняются легче погоды). Засоренные дребезгом, мои локаторы истосковались по настолько вразумительному, патетическому, балладному кино о неизбежных, хотя, возможно, и нежеланных, ночных содружествах.
.
3. The Swimmer (Frank Perry) 1968
Самокат из удивительных брусочков, фантомнейшая вещь на основе резонансного журнального рассказа - а значит, общественного достояния, статистики. Из лазурных небес выпадает в одних плавках пятидесятилетний звездный мальчик, похожий сразу на всех непомнящих провозвестников моего кумира Джеймса Парди, и устало плывет по направлению к дому - из бассейна в бассейн, сквозь «августовский», т.е. минувший, неверный, свет. И продолжается его паломничество, должно быть, много лет, и каждый водоем в снизке знаменуется конвульсией: эротикой, ложью во спасение, праведным бунтом. Перед решающим забытьем память словно бы меркнет, тогда как вера и фантазия подымаются во весь свой обреченный рост.
2. Mon oncle d'Amérique (Alain Resnais) 1980
Это самый безапелляционный, осудительный фильм Рене, выряженный, разумеется, комедией нравов. Он, будучи экранизацией несложных научных конъектур, жесток сухостью материи и рациональностью в глобальных объяснениях; жесток в доходчивом уничижении языков (алиби) и их носителей (пакостных сгустков воспоминаний). Жесток прозорливой, глумливой, сложившей с себя ответственность жестокостью. А главное, жесток непроницаемой зоологической красотой, вносящей ясность в показательное мельтешение особей. Классическую пелопонесскую процедуру: марафон из трех трагедий и одной комедии, - Рене схлопнул в компактную лекцию.
.
1. Elvira Madigan (Bo Widerberg) 1967
Тонкокостные, сыром и виноградом кормящиеся, млеком рая вспоенные силуэты катаются на лодочке и лазают по веревочке. Златовласка - надземная канатоходка, ее спутник - солдатик-резервист, не знававший войн, оба слабо держатся на подтяжках и пуговках, как хрустальные гусята. Отрекшись, соответственно, от псевдонима и мундира, они удаляются в скандинавский эпос, как герои «Пустошей» - в американские мифы, по тому же шелковистому пути. Листая полупрозрачные газеты, они смеются, как серебряные колокольчики, зная о скором прекращении обмена с миром и, уж конечно, о своем назначении в легенду. «И тогда, и тогда напишут наши имена!».
15. Places in the Heart (Robert Benton) 1984
Несистематический, гетерогенный фильм, концы которого решительно не сходятся. К генеральной линии - о том, как кроткие исследуют землю, - присовокуплено несколько периферийных, сбоку припека; в кострубатую историю, годящуюся Форду времен «Как зелена была моя долина», вклинен слепой квартирант, Ку-клукс-клан и финал из тех, что сейчас принято называть «лягушачьим дождем». Сбор хлопка подан с месмерической дотошностью, как доение и пахота у какого-нибудь Рейгадаса. Словом, если б канал «Холлмарк» озаботился вдруг экранизацией Карсон Маккалерс, уродился бы, наверное, похожий мутант, жизнеспособный лишь в силу своей корявости.
14. Coming Home (Hal Ashby) 1978
Самая тверезая и скупая вьетнамская история на моей памяти, каждый раз пресекающая воодушевление, будь то пацифистская эскапада или супружеский скандал. Всех персонажей, могущих нагнести пафос: инвалидов, контуженых, волонтеров-тыловиков, хипню, фигурантов компромиссного любовного треугольника, - как бы окутывает колпаком, соединительной тканью непрекращающегося саундтрека (песни играют от яйца до яблок, не отступая даже перед диалогами). У Эшби, конечно, любой колпак сшит не по-колпаковски, любая традиционная завязь исковеркана - медсестра, допустим, знакомится с ветераном, опрокинув его мочеприемник; над Эшби всегда колышется этот ореол «недоосведомленности», он игрок, проморгавший отдельные правила. Благодаря этому тонкому, ненадуманному упущению он и вносит в жанровую жизнь вариетет - как бывшая пленница Мод, как садовник-отшельник Чанси. И получается польза.
13. The Honeymoon Killers (Leonard Kastle) 1970
Дилетантский проект оперного композитора и либреттиста, оказавшийся в итоге любимым американским фильмом Трюффо. Снято - в пику «Бонни и Клайду», - как следственный эксперимент, «изображение жертвы», несмотря на мелодраматично искаженные частности и нервное, невпопад пущенное симфоническое сопровождение (Касл в интервью называет эти симфонии «перепеченными»). Принцип воссоздания ощутим на макроуровне - это глагольная, пошаговая драматургия и мотивации разряда «без грузила только уклейку ловят». Убийц с такими бестенными рожами обычно видишь не в игровом кино, а в криминальной хронике: будто не проспавшись, будто в тумане с ножичком в кармане, они бубнят на допросах, что вот, мол, тюкнул по темени, деньги потерял, где ночевал - не помню. И назидание у этого очевидно морализаторского, как всякий высокий палп, фильма одно: голова - предмет темный, а посему - рефлексируйте, господа, все глупости на Земле совершались с невозмутимым выражением лица.
12. Signs (M.Night Shyamalan) 2002
Я, конечно, сектант, причем сектант новообращенный и ретивый, но мне и впрямь непонятно, за что обижают Шьямалана. Меня в нем устраивает всё: и неистощимая (проверено пересмотром «Деревни») entertainment value, дикая для современного нам Голливуда, и юмористический наив, и упрямая величавость. Ладно там - дети, покоробленные его нелогичными ракурсами и вдохновленные собственной смекалкой, но вы, пандиты и уважаемые знатоки, зачем вы рвете раскрашенную птицу? Чем вам противны его борхезианские жеребьевки, его сказочные эвкатастрофы и упоённый его calculus of felicity? Не отвергайте хитрой благосклонности, которую Шьямалан приписывает верхним мирам. Славьте волшебство, которое он предохраняет, и сочиняйте о нем юродивые манифесты, срываясь на божественный английский.
11. Mikey and Nicky (Elaine May) 1976
Поддельный Касс при участии референта, неабсолютная удача. Забавно, что суматошливость движения, нюансировку истерик, больную постыдность ситуаций - в общем, весь его размагниченный модус операнди смогла скопировать женщина из «приближенных», т.е. фактически в порядке инцеста. Даже досадно становится, когда в отзывчивой проститутке узнаёшь не Джину Роулендс, а какую-то пришлую (тоже, впрочем, как пел Отис Реддинг, «с мигренью в боку»). Под реальную всенощную давность и реальную же дальность исхоженных лос-анджелесских бульваров отведена история застарелой дружбы, от ветхости своей погрязшей в злорадстве и возмездии. Родня должна быть временной.
10. Le rideau cramoisi (Alexandre Astruc) 1953
Очередной поощрительный кивок в наш адрес: 45-минутный дебют неуловимого Астрюка, нигде толком не изданного, с пятнадцатью голосами на Imdb, вдруг выныривает из Малой Леты в русском переводе. Судя по его теоретическим построениям (постулаты о «камере-пере» и ассоциативном монтаже), речевыми актами он в принципе не дорожил, отчего вынужденная языковая «элитарность», ограниченность его фильмов кажется знаком справедливости. В «Багровом занавесе» не произнесено ни слова, начитан лишь аристократичный (еще один импульс к раскрепощению восприятия) закадровый текст католика-денди Барбе д'Оревильи. Рафинированный свет, обилие мелкой, чувственной жестикуляции, осевая вертикаль лестницы между покоями любовников - всё принято в услужение нарочитой, граничной с мистикой тайне, разоблачения которой боишься не менее, чем начала разговоров. И неведение сохраняется ради дальнейшего образования пройм во всех понятных удовольствиях.
.
9. De man die zijn haar kort liet knippen (Andre Delvaux) 1965
Очень набоковский сюжет - ближе, причем, не к «Лолите», как предполагают терзания влюбленного в выпускницу учителя, а к какому-то потенциальному междузонному рассказу, помеси «Соглядатая» и «Случая из жизни», только в тлетворном оранжерейном воздухе Фиальты. Оборудован сюжет, правда, не пышно и не сладострастно, наоборот - со штраубовской почти что ригидностью; вся предрешенная площадь (нет, наверное, сцены жесточе, чем дочка Баха у клавикордов и безучастная констатация Анны Магдалены: «Наша дочь умерла») простреливается намеками, перекличками, напрасными сигналами. В качестве рекламы: на этих муторных ошибках идентификации якобы учился Хон Сан-су.
8. Two-Lane Blacktop (Monte Hellman) 1971
Продувочная, подветренная с четырех сторон Америка дана в своем пределе, через канонизированный сквозной Рут-66. Матерому трэшеру, прельстившемуся успехом «Беспечного ездока», и двум праздным музыкантам далось «кино дороги» без, собственно, путников, «гоночное кино» без пассажиров, клапанно-поршневое кино «галактической скуки» за тридцать лет до Брюно Дюмона. Карта интровертной, грустной, озабоченной Америки, чья информация засекречена в абракадабре радиопозывных, бейсбольных репортажей и нумерованных трасс, карта бескрайнего изнутри и недосягаемого снаружи участка.
7. Bunny Lake Is Missing (Otto Preminger) 1965
Этот триллер (сколь угодно изощренный, элегантный, остроумный, струящийся и шагреневый) ценен для меня, прежде всего, своим внушением, поскольку устраняет залог сопереживания и, следовательно, саспенса - устраняет доверие к персонажу в беде. Весь личный багаж мисс Лэйк стоит под угрозой исчезновения, все личные данные, уполномочивавшие ее на участие в коллизии, вызывают сомнения, однако подозрительность зрителя стимулируют не дешевой «рыжей сельдью», а безнадежно сладкопевными концертами The Zombies, плетками соседа-похабника и зловещим акцентом поварихи. Если Линч и одалживал безопорные конструкции и бесследные пропажи у Премингера, то скорее уж отсюда, чем из пресной и прагматичной «Лоры».
6. The Haunting (Robert Wise) 1963
А вот другой шедевр ненадежности, теперь в готике: световоздушный, пространственный, тщеславный в неблагоприятных для тщеславия обстоятельствах, - короче, не зря прослывший «Гражданином Кейном» от хоррора. Эти привидения лучше всех прочих, во-первых, потому что они незримы (когда я вырасту, то обязательно поставлю римейк «Дилижанса» без видимых индейцев). Во-вторых, потому что, опять-таки, помогают усомниться, заёрзать, отстраняют от тотальной убежденности. А для чертовщины, по-моему, нет миссии почетней, чем позволить человеку ощутить хлипкость своих многоярусных сознаний.
5. The Innocents (Jack Clayton) 1961
Мнимо рецептурная, но помрачённая ghost story со множеством напылений и равнозначных интерпретаций; любимый, вы будете смеяться, британский фильм Трюффо. В зияющем поле нехорошей усадьбы сплавляется живая и мертвая челядь, викторианские термины (детские песенки, тенистые аллеи, адские предметы зодчества) и агрессивный сексуальный испод (заслуга, надо полагать, соавтора сценария Трумэна Капоте). И сплавляется мягко, как остерегающие пророчества и брань в младенческих устах. А такая разрежённая конституция - зияние, хиатус - решает многие, пускай и надуманные мною, проблемы вариативных ghost stories, как-то: неудовлетворительность любой разгадки, излишек неоправданных деталей, устоявшиеся способы визуализации и т.п.
4. Toutes les nuits (Eugene Green) 2001
Пример режиссуры-акупунктуры, т.е. режиссуры, привязанной к конкретным активным точкам, чрезвычайно зависимой от местоположения (в виде курьезного доказательства можно представить и эмиграцию самого Юджина-Эжена). Фильм без шума и помех, действующий прицельно, доносящий сообщение в центр непосредственно из источника: ноги - ими ходят, лица - ими смотрят и говорят, вокруг - проводниковая среда, никакими иными свойствами не маркированная (города меняются легче погоды). Засоренные дребезгом, мои локаторы истосковались по настолько вразумительному, патетическому, балладному кино о неизбежных, хотя, возможно, и нежеланных, ночных содружествах.
.
3. The Swimmer (Frank Perry) 1968
Самокат из удивительных брусочков, фантомнейшая вещь на основе резонансного журнального рассказа - а значит, общественного достояния, статистики. Из лазурных небес выпадает в одних плавках пятидесятилетний звездный мальчик, похожий сразу на всех непомнящих провозвестников моего кумира Джеймса Парди, и устало плывет по направлению к дому - из бассейна в бассейн, сквозь «августовский», т.е. минувший, неверный, свет. И продолжается его паломничество, должно быть, много лет, и каждый водоем в снизке знаменуется конвульсией: эротикой, ложью во спасение, праведным бунтом. Перед решающим забытьем память словно бы меркнет, тогда как вера и фантазия подымаются во весь свой обреченный рост.
2. Mon oncle d'Amérique (Alain Resnais) 1980
Это самый безапелляционный, осудительный фильм Рене, выряженный, разумеется, комедией нравов. Он, будучи экранизацией несложных научных конъектур, жесток сухостью материи и рациональностью в глобальных объяснениях; жесток в доходчивом уничижении языков (алиби) и их носителей (пакостных сгустков воспоминаний). Жесток прозорливой, глумливой, сложившей с себя ответственность жестокостью. А главное, жесток непроницаемой зоологической красотой, вносящей ясность в показательное мельтешение особей. Классическую пелопонесскую процедуру: марафон из трех трагедий и одной комедии, - Рене схлопнул в компактную лекцию.
.
1. Elvira Madigan (Bo Widerberg) 1967
Тонкокостные, сыром и виноградом кормящиеся, млеком рая вспоенные силуэты катаются на лодочке и лазают по веревочке. Златовласка - надземная канатоходка, ее спутник - солдатик-резервист, не знававший войн, оба слабо держатся на подтяжках и пуговках, как хрустальные гусята. Отрекшись, соответственно, от псевдонима и мундира, они удаляются в скандинавский эпос, как герои «Пустошей» - в американские мифы, по тому же шелковистому пути. Листая полупрозрачные газеты, они смеются, как серебряные колокольчики, зная о скором прекращении обмена с миром и, уж конечно, о своем назначении в легенду. «И тогда, и тогда напишут наши имена!».