Любовь зла.
Случай из жизни. Из военных дневников деда. Орфография сохранена.
Однажды Лисютенко нам объявил, что пригласил в гости "одну даму" из "мыльного пузыря". Накануне нё визита мы все особенно тщательно умылись, побрились, надели лучшее своё обмундирование с идеально чистыми подворотничками, извели порядочное количество военторгвского одеколона, до блеска надраили танковой смазкой сапоги, навели порядок в землянке, ну и конечно, приготовили стол. Обязанности повара всегда выполнял заряжающий Миша Дубровин и это у него отлично получалось - на столе появилась хорошая комбинация из солдатского обеда, офицерского дополнительного пайка и американской тушенки.
Наконец явилась и сама Дама. То, что она оказалась маленькой, неказистой и конопатой - это меня не смутило (ну где на фронте найдешь Людмилу Целиковскую?) и я, как единственный в экипаже представитель столичной интеллигенции, стал демонстрировать перед Дамой соответствующий этикет: "разрешите вашу шинельку", "пожалуйста, зеркальце", и т.д. Мои товарищи тоже, каждый по-своему, старались проявить внимание к незнакомке. Наконец, дело дошло до приглашения к столу и, обращаясь к Даме, я произнёс нечто в таком роде:
- Не согласитесь ли вы благосклонно отведать нашу скромную трапезу, сотворенную милостью полкового помпохоза и стараниями известного теперь вам заряжающего Миши Дубровина!
Дама махнула несколько раз своими длинными ресницами и довольно прозаично сказала:
- А я не хочу жрать!
Думаю, что после этой фразы я был похож на городничего в финальной сцене комедии "Ревизор". Ничего не заметил лишь сам Лисютенко, ведь он был в эту Даму "нежно влюблен"
Однажды Лисютенко нам объявил, что пригласил в гости "одну даму" из "мыльного пузыря". Накануне нё визита мы все особенно тщательно умылись, побрились, надели лучшее своё обмундирование с идеально чистыми подворотничками, извели порядочное количество военторгвского одеколона, до блеска надраили танковой смазкой сапоги, навели порядок в землянке, ну и конечно, приготовили стол. Обязанности повара всегда выполнял заряжающий Миша Дубровин и это у него отлично получалось - на столе появилась хорошая комбинация из солдатского обеда, офицерского дополнительного пайка и американской тушенки.
Наконец явилась и сама Дама. То, что она оказалась маленькой, неказистой и конопатой - это меня не смутило (ну где на фронте найдешь Людмилу Целиковскую?) и я, как единственный в экипаже представитель столичной интеллигенции, стал демонстрировать перед Дамой соответствующий этикет: "разрешите вашу шинельку", "пожалуйста, зеркальце", и т.д. Мои товарищи тоже, каждый по-своему, старались проявить внимание к незнакомке. Наконец, дело дошло до приглашения к столу и, обращаясь к Даме, я произнёс нечто в таком роде:
- Не согласитесь ли вы благосклонно отведать нашу скромную трапезу, сотворенную милостью полкового помпохоза и стараниями известного теперь вам заряжающего Миши Дубровина!
Дама махнула несколько раз своими длинными ресницами и довольно прозаично сказала:
- А я не хочу жрать!
Думаю, что после этой фразы я был похож на городничего в финальной сцене комедии "Ревизор". Ничего не заметил лишь сам Лисютенко, ведь он был в эту Даму "нежно влюблен"