E.8 С иксами задачи
Где-то совсем рядом с российско-китайской границей
- А чего тебя родители-то не привели? - спросили меня во время одной из наших последних встреч друзья-одноклассники, вспомнив, как я впервые пришла в новую школу и встала чуть поодаль от класса математики.
- Да мы все жутко самостоятельные. Это у нас семейное.
На самом деле отец уже сводил меня в школу познакомиться с классным руководителем и зачислить в ряды пятиклассников. В тот день мы долго сидели в учительской и ждали.
И дождались, когда вдруг из-за открывшейся двери появилась она. С таким видом военные корабли должны входить в гавань после победоносных сражений.
- Вы знаете, у меня сильный класс, мне не нужны отсталые ученики, - сразу расставила все по своим местам Татьяна Ивановна.
Я спряталась за спиной отца и на всякий случай не подавала признаков жизни, а уж тем более интеллекта. Отец, кажется, тоже слегка опешил.
- По какому из этих трех учебников занимались? - обратилась она ко мне.
- По всем трем, - ответила я.
- Не может такого быть. Девочка не помнит, - сказала она отцу.
Это она зря, конечно, так про мою память. Тогда она служила мне довольно исправно...
«Белокуриха-река, быстрое течение,
А радон без мужика это не лечение!»
... исполняла я четырех лет от роду на семейном обеде, вернувшись с мамой из дома отдыха на Алтае. Надеюсь, мое честное объяснение, что какие-то тети пели частушки на празднике, когда мы с мамой проходили мимо, всех устроило.
В класс меня все же зачислили, но вот отношения с Татьяной Ивановной как-то не заладились. «Ну, не математикой единой», подумала я и переключилась на русский. Но и там не вышло. Меня подставил Розенталь.
В трех или четырех строках задания в учебнике «Русского языка» он попросил художественное описание улицы, на которой я живу. И непременно с парой ярких примеров особо запомнившихся событий. А у меня их как раз-таки два, и поделиться хочется, а не с кем.
Первое - про корову, и начиналась эта история со слова «однажды».
...Однажды отправилась я с мусорным ведром избавляться от чего-то переставшего быть нужным. Вечерело. Но не слишком.
Свалка располагалась в пяти минутах от дома и имела вид замусоренной поляны, облюбованной местными коровами. Дело в том, что по всему поселку ходили, обладающие почти индийской неприкосновенностью, толстые коровы. Они важно шествовали по дорогам, посещая дворовые свалки. По выходным на местном рынке продавалось свежее парное молоко.
Раньше я уже встречала представителей их вида на Байкале в деревне у бабушки. Но тогда я вела наблюдение с безопасного расстояния, сидя на заборе. Здесь же коровий самовыпас стал для меня настоящей проблемой.
Сначала она просто посмотрела в мою сторону. Потом сделала два шага по направлению ко мне...
Вот тут как раз вечерело полным ходом, и в багряных лучах уходящего солнца я со всех ног удирала от коровы, устремившейся рогами к цели. От безысходности и уверенности, что мне никогда не отделаться от этой супервыносливой буренки, я откинула мусорное ведро в сторону и кубарем скатилась с насыпи мелких камней.
Отряхнувшись и собрав волю в кулак, я побрела обратно за ведром. Животное уже не выглядело воинственным. Рядом стоял какой-то мужчина.
- А она... бодается! - пожаловалась я ему.
- Кто, Зорька, што-ль? - хохотнул мужик. - Не, она не бодачая, она ж за едой!
«Зорька, значит...», - подумала я. - «Рыжая, голодная Зорька...»
Не помню точно насчет второй истории, но ей очень подходит зачин первой.
...Однажды в бесснежную зимнюю пору зашла за мной Люба, моя одноклассница и соседка из дома напротив. Не вечерело. Наоборот, за окном было самое настоящее утро.
- Слушай, у нас во дворе отличный каток с горками! Одевайся, пойдем кататься, - сказала она мне, и вскоре мы радостно, с криками изображали из себя юных фигуристок.
Во дворе мы провели весь день, надышались свежим морозным воздухом и были безумно счастливы.
Вот тут начало вечереть. И я, переполненная эмоциями, спросила:
- Слушай, ну кто же эти замечательные люди, залившие такой чудесный каток?
Люба посмотрела странно. Она вообще часто на меня так смотрела.
- Какие люди? Это у нас канализацию ночью прорвало. У нас такое каждой зимой происходит.
Выходило, что благодарить за вклад в благое дело нужно было каждого, кто жил на улице, на которой жила я. А это была непосильная задача.
В школе я тоже периодически задавала неудобные вопросы. Просто никак не могла привыкнуть к порядкам, которые были самобытны, как культура древних эскимосов.
Деревянные, с щелями, полы в классе нужно было мыть исключительно вручную, набирая в железные ведра ледяную воду из водокачки на улице.
«А чего со швабрами-то не сложилось?» - спросила я, и на меня посмотрели так, как в средневековье смотрели на рыжих, ведьм и умалишенных, а тут все удачным образом совпало в одном лице.
Больше я не произносила это запретное слово, но как-то однажды завороженно любовалась рядами швабр в школьном подвале, которые с уроков труда транзитом через подвал шли на продажу.
Мы приехали под самый Новый год, когда в школе из-за случайным образом пришедших в Сибирь холодов, в очередной раз полопались трубы. Мама, в красках представив себе ледяную пещеру с покрытыми инеем каями и гердами, подошла к выбору моего новогоднего наряда очень серьезно. А потому на елку я отправилась в костюме отпрыска йети. Тут как нельзя кстати подошли какие-то волосатые рейтузы, привезенные из Китая, и в тон им светло-серый свитер. А чтобы посимпатичней вышло, на шею мне намотали мишуру серебристого цвета. Возможно, это символизировало, что я все время по уши в снегу, однако действительно сразу стало праздничнее.
Вообще в то время моду в наших местах диктовали китайские дизайнеры, беспощадные в своей оригинальности. И волосатые рейтузы это еще полбеды. Мне вообще как-то не очень везло с некоторыми предметами гардероба.
...У математички была большая доска, во всю стену. Мне кажется, она ею очень гордилась. Доска эта состояла из трех частей, две из которых, боковые, были подвижны, как уши чебурашки. За ними, с обратной стороны часто скрывался кто-то из нас решать задачу, пока остальные делали это за партами. По положению торчащих из-под доски ног можно было определить, как идут дела у юного гения. Если ноги двигались, надежда теплилась. В случае, если переминались, скрещивались или одна почесывала другую, знай, плохо дело.
Как-то и я топталась на том почетном месте, и у меня даже что-то получалось, только взгляд вдруг соскользнул с исписанной мелом доски и опустился на ноги, освещенные щедрым весенним солнцем.
Все теоремы разом вылетели из головы. Черные колготки каким-то непостижимым образом поменяли свой окрас. Ноги зеленели буйной зеленью, как два деревца средь знойного лета. Китайские чудо-химики знали, как повысить подростку самооценку.
Вообще все, кому не лень, вгоняли меня в краску. Едва освоившись в новой школе, понадобилось мне пройти рядом с кабинетом, где старшеклассникам читали лекцию. За дословность не ручаюсь, но общий смысл был примерно такой: «...и если у вас все-таки произошел незащищенный половой акт, обработайте пораженные участки мирамистином».
«Учат в школе, учат в школе, учат в школе», - раздались в голове звуки из большой черной колонки, установленной на Дне знаний.
Я все с опаской ожидала, когда и мы станем старшеклассниками и тоже пройдем ликбез, но нет, нам такого не рассказывали. Зато для нас организовали экскурсию.
В то время, когда кого-то водили на «Юнону и Авось», нас отвели на таможню. Говорят, раньше на хлебозавод возили, но, видимо, по причине масштабного распространения сытости экскурсионная программа подверглась корректировке.
Наш класс провели по всему зданию таможни, показали, как работают сотрудники и собаки, а потом собрали в конференц-зале и начали перечислять какие-то большие цифры.
Эта информация была не для меня. Есть у меня особенность - я не запоминаю ни возраст, ни зарплату. Мои друзья это ценят, но, по-моему, у меня серьезные проблемы с числами.
Я даже не вникала в смысл лекции, просто разглядывала чистые стены, яркие лампы и хорошую мебель.
«А у нас в школе даже ручка не пишет от холода», - подумалось мне.
- ...а у нас же не остается почти ничего, весь доход забирает себе Москва, - завершил свою лекцию дяденька в форме.
В общем, хорошо подытожил. Для дальнейшего существования нам был необходим идейный враг.
Впрочем, самым умным, сильным и красивым предлагалось окончить соответствующие заведения, прийти в таможню и попытаться отстоять дензнаки честным трудом. Остальные могли кинуться со скалы в пропасть неопределенного будущего.
Школу мы закончили, ну а потом она сгорела и обрушилась. Или обрушилась и сгорела, не уверена насчет последовательности. А может, и не было пожара вовсе. Но вот насчет обрушения, это да, подтверждаю. Лично присутствовала.
Понадобилась мне спустя года полтора после окончания школы какая-то справка. Приезжаю, захожу, а там такое... В общем, фактически, это все еще была школа - стены-то стояли на месте. Но перегородка между первым и вторым этажом обрушилась, все было засыпано булыжниками, а потолок стал высоким-высоким. На стене напротив учительской висел большой плакат с надписью «Цирк! Цирк! Цирк!»
Уцелела только пристройка к школе, туда я и направилась искать эпицентр стихии, то есть директора.
Я не хотела с ней встречаться. Тогда, на вручении аттестатов мы уже вроде как попрощались. В ее взгляде я прочла несказанную радость от одной только мысли, что наша встреча - последняя. В моих глазах горел яркий огонь взаимности. И все-таки встретиться нам пришлось.
Наверное, она думала, что я стою и злорадствую, только вида не подаю. Но нет, я не злорадствовала. Я вообще в тот момент ничего не чувствовала.
- А чего тебя родители-то не привели? - спросили меня во время одной из наших последних встреч друзья-одноклассники, вспомнив, как я впервые пришла в новую школу и встала чуть поодаль от класса математики.
- Да мы все жутко самостоятельные. Это у нас семейное.
На самом деле отец уже сводил меня в школу познакомиться с классным руководителем и зачислить в ряды пятиклассников. В тот день мы долго сидели в учительской и ждали.
И дождались, когда вдруг из-за открывшейся двери появилась она. С таким видом военные корабли должны входить в гавань после победоносных сражений.
- Вы знаете, у меня сильный класс, мне не нужны отсталые ученики, - сразу расставила все по своим местам Татьяна Ивановна.
Я спряталась за спиной отца и на всякий случай не подавала признаков жизни, а уж тем более интеллекта. Отец, кажется, тоже слегка опешил.
- По какому из этих трех учебников занимались? - обратилась она ко мне.
- По всем трем, - ответила я.
- Не может такого быть. Девочка не помнит, - сказала она отцу.
Это она зря, конечно, так про мою память. Тогда она служила мне довольно исправно...
«Белокуриха-река, быстрое течение,
А радон без мужика это не лечение!»
... исполняла я четырех лет от роду на семейном обеде, вернувшись с мамой из дома отдыха на Алтае. Надеюсь, мое честное объяснение, что какие-то тети пели частушки на празднике, когда мы с мамой проходили мимо, всех устроило.
В класс меня все же зачислили, но вот отношения с Татьяной Ивановной как-то не заладились. «Ну, не математикой единой», подумала я и переключилась на русский. Но и там не вышло. Меня подставил Розенталь.
В трех или четырех строках задания в учебнике «Русского языка» он попросил художественное описание улицы, на которой я живу. И непременно с парой ярких примеров особо запомнившихся событий. А у меня их как раз-таки два, и поделиться хочется, а не с кем.
Первое - про корову, и начиналась эта история со слова «однажды».
...Однажды отправилась я с мусорным ведром избавляться от чего-то переставшего быть нужным. Вечерело. Но не слишком.
Свалка располагалась в пяти минутах от дома и имела вид замусоренной поляны, облюбованной местными коровами. Дело в том, что по всему поселку ходили, обладающие почти индийской неприкосновенностью, толстые коровы. Они важно шествовали по дорогам, посещая дворовые свалки. По выходным на местном рынке продавалось свежее парное молоко.
Раньше я уже встречала представителей их вида на Байкале в деревне у бабушки. Но тогда я вела наблюдение с безопасного расстояния, сидя на заборе. Здесь же коровий самовыпас стал для меня настоящей проблемой.
Сначала она просто посмотрела в мою сторону. Потом сделала два шага по направлению ко мне...
Вот тут как раз вечерело полным ходом, и в багряных лучах уходящего солнца я со всех ног удирала от коровы, устремившейся рогами к цели. От безысходности и уверенности, что мне никогда не отделаться от этой супервыносливой буренки, я откинула мусорное ведро в сторону и кубарем скатилась с насыпи мелких камней.
Отряхнувшись и собрав волю в кулак, я побрела обратно за ведром. Животное уже не выглядело воинственным. Рядом стоял какой-то мужчина.
- А она... бодается! - пожаловалась я ему.
- Кто, Зорька, што-ль? - хохотнул мужик. - Не, она не бодачая, она ж за едой!
«Зорька, значит...», - подумала я. - «Рыжая, голодная Зорька...»
Не помню точно насчет второй истории, но ей очень подходит зачин первой.
...Однажды в бесснежную зимнюю пору зашла за мной Люба, моя одноклассница и соседка из дома напротив. Не вечерело. Наоборот, за окном было самое настоящее утро.
- Слушай, у нас во дворе отличный каток с горками! Одевайся, пойдем кататься, - сказала она мне, и вскоре мы радостно, с криками изображали из себя юных фигуристок.
Во дворе мы провели весь день, надышались свежим морозным воздухом и были безумно счастливы.
Вот тут начало вечереть. И я, переполненная эмоциями, спросила:
- Слушай, ну кто же эти замечательные люди, залившие такой чудесный каток?
Люба посмотрела странно. Она вообще часто на меня так смотрела.
- Какие люди? Это у нас канализацию ночью прорвало. У нас такое каждой зимой происходит.
Выходило, что благодарить за вклад в благое дело нужно было каждого, кто жил на улице, на которой жила я. А это была непосильная задача.
В школе я тоже периодически задавала неудобные вопросы. Просто никак не могла привыкнуть к порядкам, которые были самобытны, как культура древних эскимосов.
Деревянные, с щелями, полы в классе нужно было мыть исключительно вручную, набирая в железные ведра ледяную воду из водокачки на улице.
«А чего со швабрами-то не сложилось?» - спросила я, и на меня посмотрели так, как в средневековье смотрели на рыжих, ведьм и умалишенных, а тут все удачным образом совпало в одном лице.
Больше я не произносила это запретное слово, но как-то однажды завороженно любовалась рядами швабр в школьном подвале, которые с уроков труда транзитом через подвал шли на продажу.
Мы приехали под самый Новый год, когда в школе из-за случайным образом пришедших в Сибирь холодов, в очередной раз полопались трубы. Мама, в красках представив себе ледяную пещеру с покрытыми инеем каями и гердами, подошла к выбору моего новогоднего наряда очень серьезно. А потому на елку я отправилась в костюме отпрыска йети. Тут как нельзя кстати подошли какие-то волосатые рейтузы, привезенные из Китая, и в тон им светло-серый свитер. А чтобы посимпатичней вышло, на шею мне намотали мишуру серебристого цвета. Возможно, это символизировало, что я все время по уши в снегу, однако действительно сразу стало праздничнее.
Вообще в то время моду в наших местах диктовали китайские дизайнеры, беспощадные в своей оригинальности. И волосатые рейтузы это еще полбеды. Мне вообще как-то не очень везло с некоторыми предметами гардероба.
...У математички была большая доска, во всю стену. Мне кажется, она ею очень гордилась. Доска эта состояла из трех частей, две из которых, боковые, были подвижны, как уши чебурашки. За ними, с обратной стороны часто скрывался кто-то из нас решать задачу, пока остальные делали это за партами. По положению торчащих из-под доски ног можно было определить, как идут дела у юного гения. Если ноги двигались, надежда теплилась. В случае, если переминались, скрещивались или одна почесывала другую, знай, плохо дело.
Как-то и я топталась на том почетном месте, и у меня даже что-то получалось, только взгляд вдруг соскользнул с исписанной мелом доски и опустился на ноги, освещенные щедрым весенним солнцем.
Все теоремы разом вылетели из головы. Черные колготки каким-то непостижимым образом поменяли свой окрас. Ноги зеленели буйной зеленью, как два деревца средь знойного лета. Китайские чудо-химики знали, как повысить подростку самооценку.
Вообще все, кому не лень, вгоняли меня в краску. Едва освоившись в новой школе, понадобилось мне пройти рядом с кабинетом, где старшеклассникам читали лекцию. За дословность не ручаюсь, но общий смысл был примерно такой: «...и если у вас все-таки произошел незащищенный половой акт, обработайте пораженные участки мирамистином».
«Учат в школе, учат в школе, учат в школе», - раздались в голове звуки из большой черной колонки, установленной на Дне знаний.
Я все с опаской ожидала, когда и мы станем старшеклассниками и тоже пройдем ликбез, но нет, нам такого не рассказывали. Зато для нас организовали экскурсию.
В то время, когда кого-то водили на «Юнону и Авось», нас отвели на таможню. Говорят, раньше на хлебозавод возили, но, видимо, по причине масштабного распространения сытости экскурсионная программа подверглась корректировке.
Наш класс провели по всему зданию таможни, показали, как работают сотрудники и собаки, а потом собрали в конференц-зале и начали перечислять какие-то большие цифры.
Эта информация была не для меня. Есть у меня особенность - я не запоминаю ни возраст, ни зарплату. Мои друзья это ценят, но, по-моему, у меня серьезные проблемы с числами.
Я даже не вникала в смысл лекции, просто разглядывала чистые стены, яркие лампы и хорошую мебель.
«А у нас в школе даже ручка не пишет от холода», - подумалось мне.
- ...а у нас же не остается почти ничего, весь доход забирает себе Москва, - завершил свою лекцию дяденька в форме.
В общем, хорошо подытожил. Для дальнейшего существования нам был необходим идейный враг.
Впрочем, самым умным, сильным и красивым предлагалось окончить соответствующие заведения, прийти в таможню и попытаться отстоять дензнаки честным трудом. Остальные могли кинуться со скалы в пропасть неопределенного будущего.
Школу мы закончили, ну а потом она сгорела и обрушилась. Или обрушилась и сгорела, не уверена насчет последовательности. А может, и не было пожара вовсе. Но вот насчет обрушения, это да, подтверждаю. Лично присутствовала.
Понадобилась мне спустя года полтора после окончания школы какая-то справка. Приезжаю, захожу, а там такое... В общем, фактически, это все еще была школа - стены-то стояли на месте. Но перегородка между первым и вторым этажом обрушилась, все было засыпано булыжниками, а потолок стал высоким-высоким. На стене напротив учительской висел большой плакат с надписью «Цирк! Цирк! Цирк!»
Уцелела только пристройка к школе, туда я и направилась искать эпицентр стихии, то есть директора.
Я не хотела с ней встречаться. Тогда, на вручении аттестатов мы уже вроде как попрощались. В ее взгляде я прочла несказанную радость от одной только мысли, что наша встреча - последняя. В моих глазах горел яркий огонь взаимности. И все-таки встретиться нам пришлось.
Наверное, она думала, что я стою и злорадствую, только вида не подаю. Но нет, я не злорадствовала. Я вообще в тот момент ничего не чувствовала.