Заметки до востребования. Отрывок 100
Боязнь свободы как ответственности, сопровождая человека по жизни, опускает тварь дрожащую до уровня подчиненного животного или его подчинителя, что одно и то же. Максимум, на что способен такой человек - рабство и рабовладельчество, что одно и то же. Тот, кто лишь выполняет приказы, не может и не хочет быть ответственным за принятие решений - он не участвует в этом. Самые страшные люди наверняка были в детстве послушными детьми. Самые несчастные - тоже, что одно и то же. Разница расположена в другом месте - между "боятся" и "уважают". Сторонникам физических наказаний и материальных поощрений нечего делать в воспитании, их формула - дрессировка. Проверьте их на смех, на самоиронию и всё увидите: дрессировщики детей - обыкновенные дураки и тупицы, а воспитание глупостью нужно только для производства пушечного мяса.
Просто гоните их вон, никакое образование им не поможет. Когда они были детьми, им очень хотелось стать взрослыми и продолжить гражданскую войну с детьми, подчинить их, взять в рабство. Они искажены и понимают свободу как разнузданность, своевольный беспредел и всяческую распущенность. Они - рабы своей глупости и хотят, чтобы мы подчиненно жили в ней.
Защитить от них детей можно только дав детям свободу как ответственность. Глядишь, торпеда глупости мимо пройдёт.
Мера "свои - чужие" существует в нашем собственном варианте, она устоялась давно, в том числе её подвижность и заключённые в ней допустимости и безусловности.
Свои - это те, кто нуждается в помощи и те, кто может вместе с нами её оказывать. Таким образом, чужих на планете остается не так уж много. Потенциально своим является любой, потенциально чужим - никто. Точнее было бы деление на "свой" и "никакой", но Тропа понимает, что никто не бывает "никаким".
"Свои" имеют некоторую градацию: человек в беде не всегда равен тому, кто его оттуда вытаскивает, а старики и дети - заведомо свои уже потому, что они старики и дети. То же относится и к инвалидам, но они - люди, находящиеся в беде.
Среди находящихся в беде можно различить тех, кто хочет из нее выскочить и тех, для кого беда является привычной и/или желанной средой обитания внутри себя.
Внутри человека Тропа ничего не делит на своё и чужое. Если есть своё, чужое значения не имеет или является бедой, из которой человека можно вытащить. Можно сказать, что тропяной эталон Своего подвижен в большой степени и всё живое разделяется на более своё и менее своё, а чужого нет вовсе. Если человека необходимо за его поведение немедленно скрутить, связать и всячески обезвредить, Тропа сделает это не занося его в категорию "чужие". Тропяной, будучи жителем Земли, чувствует себя ответственным и за Моцарта, и за Сальери в равной степени, потому что каждому из них нужна помощь. Чтобы лучше понять эти координаты Тропы, нужно, кроме "свой - чужой", или вместо "чужой" ввести понятие "неприемлемый". Неприемлемый для Тропы, конечно, - она никогда не берет на себя право выступать в своих суждениях от имени человечества или раздельно определённых его групп.
Заменив "чужое" на "неприемлемое", мы переводим понятия в практическую плоскость, что понятнее и эргономичнее для Тропы. Она искренне полагает, что теоретически своих и теоретически чужих быть не может. Я согласен с этим, приветствую то, что все неизвестные являются потенциально своими. Тропа часто была добрее меня в своих суждениях и поступках, но крайне редко употребляла "вето" для отмены моих решений, даже если они представлялись ей ошибочными.
"Не хочу" на Тропе полноправное дело, присутствие "не хочу" и его исполнение дисциплинирует сферу желаний, превращая её в сферу ответственности. "Нехочульник" прекраснее, чем "хочульник", он, безусловно, имеет больший вес в тропяном обществе: управление желаниями - важная часть жизни. Все сказанное транспонируется на отношения между людьми и при наблюдении извне может показаться стихией, так оно и есть, но это - управляемая стихия Тропы, которая сама - стихия. Тот, кто пытается залезть в кабину управления самоуправляемой стихией, удаляется мною оттуда моментально и безжалостно - безопасность суть самое главное содержание навигации наряду с движением. Но и без меня пиратский захват Тропы невозможен, чуть позже, чем я, она всё равно распознает подмену и вернется в свое естественное состояние. Штука в том, что это "чуть позже" является мощным деструктивным моментом для Тропы и после таких визитов троповладельцев ей приходилось долго зализывать раны. Первыми троянскими революционерами на Тропе стали супруги Лишины, психологи, сотрудники Института общих проблем воспитания АПН СССР. Думая, что я имею на Тропе какую-то единоличную власть, они выкинули меня и уселись на моё место. Это был не капитанский мостик, а каюта навигатора, но они этого не поняли и продолжали пытаться овладеть Тропой. Тропа, однако, не захотела становиться филиалом их военизированного сурового отряда "Дозор" и при всех его прелестях попыталась оставаться собой.
Впрочем, на реальной лесной Тропе Лишины с нами никогда не были. Группу не понимали, мое место в группе и взаимоотношения с ней не понимали, искренне полагая, что севши на муравейник станешь царем муравьёв. Это взрослый вариант повелителя мух, он не прошел: повелевать природой неприлично. Я вернулся из дурдома, Тропа продолжила путь, а Лишины удалились, подарив обществу потрясающую воображение модель "сексуального комбайна" - каждый различает в окружающем мире лишь то, что содержит в себе самом. Попав под бульдозер общих проблем воспитания в декабре 1971, Тропа вернула себе ровное дыхание и спокойное солнце уже к 1974 году, а коммунары-психологи оказались в сознании Тропы чужими безо всяких кавычек. С тех пор завалить Тропу стало заметно труднее - она стала сама себе обеспечивать собственную безопасность. Никакого "тропяного кгб" у нас не было, но смертельная атака вырастила в Тропе сторожок на такие доброжелательства. Приняв меня за кукловода, психологи заняли мое место, но никаких нитей управления детьми не обнаружили. Это заставило их генерировать слухи о моём дистантном воздействии на детей, что нашло яркое отражение в нашей смеховой культуре. Легенда о подземном чёрте Устинове, однако, успешно дожила до нынешних дней и легла в основу текущих сейчас событий, пополнившись для верности каким-то белым порошком, который я подсыпаю детям в кашу, чтобы они ничего не помнили.
Лишины и подобные им, несомненно, являются для Тропы чужими безо всяких гипнозов и белых порошков. Чужих мало, они есть и всегда будут, но будем и мы. Снижение уровня насилия в обществе - хорошая задача, Тропа понимает и чувствует её, и вряд ли эту задачу могут решить силовики - насилие их суть, образ жизни и образ мышления, единственный образ действия. Те, кто утверждает добрые отношения между людьми, - безусловно, свои. Лысенки, берии и прочие "не хочешь - заставим" - безусловно, чужие. Кому мы сейчас чужие - понимайте сами.
Чужие для Тропы статистически ничтожны. Основная масса - неопознанные свои.
Я не упомянул, наряду со своими и чужими, ещё одну категорию: "бедные зверушки". Внешне они похожи на людей, но человеческого в них мало. Перебиваясь всякими животными забавами, они не имеют замысла творить зло, оно происходит само из их примитивизма плюс человекоподобия. Я называю их мурлом, Тропа - бедными зверушками. Помогая им и их детенышам, Тропа являет чудеса ветеринарного и животноводческого мышления, оставаясь корректной и не обозначая линию раздела между нами и ими. Разности весовых категорий они не замечают, мы для них чаще всего лохи, с которых можно чем-нибудь поживиться.
Политкорректная Тропа отдает им всё, что может, из того, что они хотят, и они отваливают, чаще всего навсегда. Тропа пожимает плечами и идет дальше. Особенно она ценит тех, кто в мире животных остаётся человеком. Таких немало, они становятся Тропой, принося ей ценнейший опыт выживания, но Тропа берет в себя людей, делая это не по уму, а по сердцу. Я как навигатор понимаю эти штучки с ценностью опыта или социальным наследованием в группе, Тропа редко заморачивается рассуждениями в этих категориях. Зоркое Сердце хорошо дружит со Спокойным Солнцем, счастливого им пути.
Ворчалка № 18.
Теплокровным живется трудно. Пределы их гомеостаза невелики: повышение температуры в обществе отправляет детей массово играть в войну, провоцирует революции и кавалерийские наскоки во всех областях жизни; понижение общественной температуры приносит застой, анемию и гипоксию общественного сознания и отправляет детей в сомнительное диссидентство раздельно выживающих моллюсков, Детство мечется, выбирая между Снежной Королевой и Огнедышащим Драконом, не пора ли предложить и обеспечить ребенку возможность спокойного материнского солнца при поддержке отцов и отцовского познания мира при поддержке матерей? Снежная Королева и Огнедышащий Змей станут объектами познания, а не только субъектами выбора, который, в свою очередь, будет свободнее и качественнее, значит - точнее. Детство достойно этого, а общество достойно Детства, если обеспечит ему это.
Старость, где каждый человек обладает уникальным опытом и уникальным набором опытов, не востребована. Мне очень понравились детский дом и дом престарелых, расположенные на одной территории. Серьезным взрослым людям старые и малые не нужны, поскольку не производят материальных ценностей - на них приходится расходовать бесценный и священный ВВП, который и есть смысл жизни. Отстойники, где одни живут в ожидании жизни, а другие в ожидании смерти, полны неоценимых богатств, о которых людям некогда подозревать. Я не обольщаюсь, что заманю серьезных взрослых этими богатствами как выгодой от их внимания к детям и старикам, да и стоит такое внимание ради выгоды не много. Осознание того, что детские и стариковские дома - позор для общества в принципе, принесет серьезным взрослым производителям ценностей дополнительные затраты, а эмоционально включение в детство или старость будет грозить их психологической устойчивости, в первую очередь это коснется тех, кто работает у конвейера или что-нибудь от кого-нибудь защищает. Государству и вовсе сгодятся только двое - Павлик Морозов из детского дома и Старик Хоттабыч - из дедского.
Клиповое милитаристское мышление, воспитанное в последние два десятилетия, и вовсе не обнаруживает в мире ни детей, ни стариков, государственная мечта об отсутствии расходных пионеров и пенсионеров начинает сбываться. Отдавая публичное внимание только одаренным детям и ветеранам войны, мы демонстративно бросаем на произвол судьбы всех остальных детей и стариков. Это экономически выгодно и юридически безопасно. Имеющие сердце выглядят на таком фоне аномально, причудливо, неуместно. Они опасны уже тем, что за материальной помощью обращаются не к государству, а к людям, а те, кто отваживается просить для стариков и детей у государства, будут подвергнуты обструкции, как Лиза Глинка - от блоггеров.
Попытки теплокровного плавания в ледовитом океане абсурда заканчиваются трагически, и речь уже идет не о гомеостазе Детства, а о простом выживании и сохранении разума. Разум сохранять позволяют, он пригодится детям в их будущей производственной деятельности. Хотя нет, дело может быть в другом: наличие разума у ребенка не предполагается, благодаря чему разум выживает, сопротивляясь беспорядочным внешним воздействиям и пытаясь сохранить контроль души над собой.
(2015-2017)
© Юрий Устинов
Часть текстов утрачена при пересылке. Не редактировано и не вычитано автором. Нумерация отрывков не является авторской. Все тексты написаны автором в тюрьме.
Цитирование и воспроизведение текста разрешено с указанием на его источник: za-togo-parnya.livejournal.com
Просто гоните их вон, никакое образование им не поможет. Когда они были детьми, им очень хотелось стать взрослыми и продолжить гражданскую войну с детьми, подчинить их, взять в рабство. Они искажены и понимают свободу как разнузданность, своевольный беспредел и всяческую распущенность. Они - рабы своей глупости и хотят, чтобы мы подчиненно жили в ней.
Защитить от них детей можно только дав детям свободу как ответственность. Глядишь, торпеда глупости мимо пройдёт.
Мера "свои - чужие" существует в нашем собственном варианте, она устоялась давно, в том числе её подвижность и заключённые в ней допустимости и безусловности.
Свои - это те, кто нуждается в помощи и те, кто может вместе с нами её оказывать. Таким образом, чужих на планете остается не так уж много. Потенциально своим является любой, потенциально чужим - никто. Точнее было бы деление на "свой" и "никакой", но Тропа понимает, что никто не бывает "никаким".
"Свои" имеют некоторую градацию: человек в беде не всегда равен тому, кто его оттуда вытаскивает, а старики и дети - заведомо свои уже потому, что они старики и дети. То же относится и к инвалидам, но они - люди, находящиеся в беде.
Среди находящихся в беде можно различить тех, кто хочет из нее выскочить и тех, для кого беда является привычной и/или желанной средой обитания внутри себя.
Внутри человека Тропа ничего не делит на своё и чужое. Если есть своё, чужое значения не имеет или является бедой, из которой человека можно вытащить. Можно сказать, что тропяной эталон Своего подвижен в большой степени и всё живое разделяется на более своё и менее своё, а чужого нет вовсе. Если человека необходимо за его поведение немедленно скрутить, связать и всячески обезвредить, Тропа сделает это не занося его в категорию "чужие". Тропяной, будучи жителем Земли, чувствует себя ответственным и за Моцарта, и за Сальери в равной степени, потому что каждому из них нужна помощь. Чтобы лучше понять эти координаты Тропы, нужно, кроме "свой - чужой", или вместо "чужой" ввести понятие "неприемлемый". Неприемлемый для Тропы, конечно, - она никогда не берет на себя право выступать в своих суждениях от имени человечества или раздельно определённых его групп.
Заменив "чужое" на "неприемлемое", мы переводим понятия в практическую плоскость, что понятнее и эргономичнее для Тропы. Она искренне полагает, что теоретически своих и теоретически чужих быть не может. Я согласен с этим, приветствую то, что все неизвестные являются потенциально своими. Тропа часто была добрее меня в своих суждениях и поступках, но крайне редко употребляла "вето" для отмены моих решений, даже если они представлялись ей ошибочными.
"Не хочу" на Тропе полноправное дело, присутствие "не хочу" и его исполнение дисциплинирует сферу желаний, превращая её в сферу ответственности. "Нехочульник" прекраснее, чем "хочульник", он, безусловно, имеет больший вес в тропяном обществе: управление желаниями - важная часть жизни. Все сказанное транспонируется на отношения между людьми и при наблюдении извне может показаться стихией, так оно и есть, но это - управляемая стихия Тропы, которая сама - стихия. Тот, кто пытается залезть в кабину управления самоуправляемой стихией, удаляется мною оттуда моментально и безжалостно - безопасность суть самое главное содержание навигации наряду с движением. Но и без меня пиратский захват Тропы невозможен, чуть позже, чем я, она всё равно распознает подмену и вернется в свое естественное состояние. Штука в том, что это "чуть позже" является мощным деструктивным моментом для Тропы и после таких визитов троповладельцев ей приходилось долго зализывать раны. Первыми троянскими революционерами на Тропе стали супруги Лишины, психологи, сотрудники Института общих проблем воспитания АПН СССР. Думая, что я имею на Тропе какую-то единоличную власть, они выкинули меня и уселись на моё место. Это был не капитанский мостик, а каюта навигатора, но они этого не поняли и продолжали пытаться овладеть Тропой. Тропа, однако, не захотела становиться филиалом их военизированного сурового отряда "Дозор" и при всех его прелестях попыталась оставаться собой.
Впрочем, на реальной лесной Тропе Лишины с нами никогда не были. Группу не понимали, мое место в группе и взаимоотношения с ней не понимали, искренне полагая, что севши на муравейник станешь царем муравьёв. Это взрослый вариант повелителя мух, он не прошел: повелевать природой неприлично. Я вернулся из дурдома, Тропа продолжила путь, а Лишины удалились, подарив обществу потрясающую воображение модель "сексуального комбайна" - каждый различает в окружающем мире лишь то, что содержит в себе самом. Попав под бульдозер общих проблем воспитания в декабре 1971, Тропа вернула себе ровное дыхание и спокойное солнце уже к 1974 году, а коммунары-психологи оказались в сознании Тропы чужими безо всяких кавычек. С тех пор завалить Тропу стало заметно труднее - она стала сама себе обеспечивать собственную безопасность. Никакого "тропяного кгб" у нас не было, но смертельная атака вырастила в Тропе сторожок на такие доброжелательства. Приняв меня за кукловода, психологи заняли мое место, но никаких нитей управления детьми не обнаружили. Это заставило их генерировать слухи о моём дистантном воздействии на детей, что нашло яркое отражение в нашей смеховой культуре. Легенда о подземном чёрте Устинове, однако, успешно дожила до нынешних дней и легла в основу текущих сейчас событий, пополнившись для верности каким-то белым порошком, который я подсыпаю детям в кашу, чтобы они ничего не помнили.
Лишины и подобные им, несомненно, являются для Тропы чужими безо всяких гипнозов и белых порошков. Чужих мало, они есть и всегда будут, но будем и мы. Снижение уровня насилия в обществе - хорошая задача, Тропа понимает и чувствует её, и вряд ли эту задачу могут решить силовики - насилие их суть, образ жизни и образ мышления, единственный образ действия. Те, кто утверждает добрые отношения между людьми, - безусловно, свои. Лысенки, берии и прочие "не хочешь - заставим" - безусловно, чужие. Кому мы сейчас чужие - понимайте сами.
Чужие для Тропы статистически ничтожны. Основная масса - неопознанные свои.
Я не упомянул, наряду со своими и чужими, ещё одну категорию: "бедные зверушки". Внешне они похожи на людей, но человеческого в них мало. Перебиваясь всякими животными забавами, они не имеют замысла творить зло, оно происходит само из их примитивизма плюс человекоподобия. Я называю их мурлом, Тропа - бедными зверушками. Помогая им и их детенышам, Тропа являет чудеса ветеринарного и животноводческого мышления, оставаясь корректной и не обозначая линию раздела между нами и ими. Разности весовых категорий они не замечают, мы для них чаще всего лохи, с которых можно чем-нибудь поживиться.
Политкорректная Тропа отдает им всё, что может, из того, что они хотят, и они отваливают, чаще всего навсегда. Тропа пожимает плечами и идет дальше. Особенно она ценит тех, кто в мире животных остаётся человеком. Таких немало, они становятся Тропой, принося ей ценнейший опыт выживания, но Тропа берет в себя людей, делая это не по уму, а по сердцу. Я как навигатор понимаю эти штучки с ценностью опыта или социальным наследованием в группе, Тропа редко заморачивается рассуждениями в этих категориях. Зоркое Сердце хорошо дружит со Спокойным Солнцем, счастливого им пути.
Ворчалка № 18.
Теплокровным живется трудно. Пределы их гомеостаза невелики: повышение температуры в обществе отправляет детей массово играть в войну, провоцирует революции и кавалерийские наскоки во всех областях жизни; понижение общественной температуры приносит застой, анемию и гипоксию общественного сознания и отправляет детей в сомнительное диссидентство раздельно выживающих моллюсков, Детство мечется, выбирая между Снежной Королевой и Огнедышащим Драконом, не пора ли предложить и обеспечить ребенку возможность спокойного материнского солнца при поддержке отцов и отцовского познания мира при поддержке матерей? Снежная Королева и Огнедышащий Змей станут объектами познания, а не только субъектами выбора, который, в свою очередь, будет свободнее и качественнее, значит - точнее. Детство достойно этого, а общество достойно Детства, если обеспечит ему это.
Старость, где каждый человек обладает уникальным опытом и уникальным набором опытов, не востребована. Мне очень понравились детский дом и дом престарелых, расположенные на одной территории. Серьезным взрослым людям старые и малые не нужны, поскольку не производят материальных ценностей - на них приходится расходовать бесценный и священный ВВП, который и есть смысл жизни. Отстойники, где одни живут в ожидании жизни, а другие в ожидании смерти, полны неоценимых богатств, о которых людям некогда подозревать. Я не обольщаюсь, что заманю серьезных взрослых этими богатствами как выгодой от их внимания к детям и старикам, да и стоит такое внимание ради выгоды не много. Осознание того, что детские и стариковские дома - позор для общества в принципе, принесет серьезным взрослым производителям ценностей дополнительные затраты, а эмоционально включение в детство или старость будет грозить их психологической устойчивости, в первую очередь это коснется тех, кто работает у конвейера или что-нибудь от кого-нибудь защищает. Государству и вовсе сгодятся только двое - Павлик Морозов из детского дома и Старик Хоттабыч - из дедского.
Клиповое милитаристское мышление, воспитанное в последние два десятилетия, и вовсе не обнаруживает в мире ни детей, ни стариков, государственная мечта об отсутствии расходных пионеров и пенсионеров начинает сбываться. Отдавая публичное внимание только одаренным детям и ветеранам войны, мы демонстративно бросаем на произвол судьбы всех остальных детей и стариков. Это экономически выгодно и юридически безопасно. Имеющие сердце выглядят на таком фоне аномально, причудливо, неуместно. Они опасны уже тем, что за материальной помощью обращаются не к государству, а к людям, а те, кто отваживается просить для стариков и детей у государства, будут подвергнуты обструкции, как Лиза Глинка - от блоггеров.
Попытки теплокровного плавания в ледовитом океане абсурда заканчиваются трагически, и речь уже идет не о гомеостазе Детства, а о простом выживании и сохранении разума. Разум сохранять позволяют, он пригодится детям в их будущей производственной деятельности. Хотя нет, дело может быть в другом: наличие разума у ребенка не предполагается, благодаря чему разум выживает, сопротивляясь беспорядочным внешним воздействиям и пытаясь сохранить контроль души над собой.
(2015-2017)
© Юрий Устинов
Часть текстов утрачена при пересылке. Не редактировано и не вычитано автором. Нумерация отрывков не является авторской. Все тексты написаны автором в тюрьме.
Цитирование и воспроизведение текста разрешено с указанием на его источник: za-togo-parnya.livejournal.com