Верка и другие
Могла я стать человеком, сидела бы как моя подружка Ирка сейчас в какой-нибудь думе, или как подружка Ленка, в областной администрации, должность бы в Газпроме занимала, или была бы скромной акционеркой, но в процесс вмешалась Верка. Конец восьмидесятых был временем больших перемен, и не только в разлюбезном нашем отечестве, но и в нашей очень средней школе. В восьмом классе у нас поменялось всё. Годом ранее сменилась директриса, а в выпускном классе нам поменяли почти весь педсостав. Михалыч наш ушел на руководящую работу, супруга его Евгения Николаевна тоже от нас отказалась, то ли от отсутствия совести, то ли от её наличия и невозможности смотреть нам в глаза, бросили они нас. Заместо Женечки вручили нам Верку, её же сделали классной дамой, историю нам преподавали практиканты из пединститута, заместо физика, - ажно целую директрису выделили. Чертежник погиб, физрук за пьянку был уволен, вместо привычной и вполне приличной математички нарисовалась новая училка, черт знает, где её отрыли. И у нас началась развлекуха.
Наш статус Верка определила точно и сразу.
- Так, сволочи, кто будет шуметь - буду ставить двойки!
В основном она нас сволочами и называла.
- Встать, сволочи!
- Садитесь, сволочи!
- Сволочи, я не буду разбираться, кто журнал взял, всем будут двойки в году! Со справкой и позором из школы уйдете!
И ставила она двойки не глядя и от души, если в ней была, конечно, душа. По сию пору сомневаюсь, но искренне надеюсь, что была. Вера Сергеевна ставила нам лебедей превентивно, для профилактики, чтобы было что исправлять. Это она стимулировала в нас тягу к знаниям таким образом. Мы на стимуляцию реагировали плохо, вплоть до полного неподчинения. В борьбе с неуспеваемостью мы пробовали вместо двоек получать букву Н, но Верка была не дура, быстро прочухала нашу хитрожопость быстро нашла подходящий болт. Что мешает поставить двойку отсутствующим? Правильно, ничего. Срыв уроков, взрыв-пакеты и дымовухи стали нашей повседневностью. Ходишь ты в школу или прогуливаешь, учишь уроки или лоботрясничешь, все равно будет длинная вереница двоек. Очень стимулирует к дальнейшему обучению, знаете ли. Прям так и тянет цитировать Льва Толстого наизусть длинными кусками, да все на французском. Извините, какой есть.
Надо сказать, Верка была не одинока. Новые историки-практиканты тоже пытались навести порядок среди разгулявшихся подростков при помощи тех же отметок. Учитывая, что их было то ли двое, то ли трое, кому и за что стоят оценки, они знать не знали и вникать не пытались. А зачем?
- Смирнова, к доске! У тебя тут двоек шесть штук, исправлять думаешь?!
- Каких двоек, откуда двоек, я с начала четверти в школе не была?
- Была, раз отметки стоят! Ты еще поспорь со мной, поспорь, седьмая появится!
- Пить надо меньше,чтоб помнить, что был на уроке и кому за что двойки ставите!
- Вон из класса! К директору! Без родителей в школу не показывайся!
Из класса я вон с превеликим удовольствием, но чтоб к директору идти? Я ж не скорбная головушкой, зачем оно мне надо? Тусуюсь в коридоре. Скучно. Открываю окно, а там на крыше пристройки - снегу! Леплю снежок, леплю другой, постепенно вылепляется идея. С полным фартуком снежков открываю дверь кабинета и устраиваю артобстрел дорогого преподователя. Когда снаряды заканчиваются иду лепить следующий боекомплект. При повторном обстреле происходит короткий бой за дверь, историк запирается на швабру. Мать к директору, понятное дело, эль шкандаль в благородном семействе, историк рвет на груди тельник и вопит, что его оскорбили, и он вообще непьющий.
Физика стала мечтой мазохиста, жаль что я не из них, может мне бы и понравилось. О том, что такое может быть, я уже знала: новая директриса преподавала физику у моей сестры, и жалоб на метод преподавания было немеряно. Метод сводился к откровенному гноблению однофамильцев. И вот же нам повезло, что наша редкая фамилия была также и у директрисы, и каждый урок она начинала с поиска в журнале любых Смирновых с тем, чтобы выставить их к доске и подвергнуть суровой демонстративной порке перед аудиторией. Не на посторонние темы, по предмету, но по беспределу. Сначала я даже как-то ухитрялась отмазываться, уж четверку-то она мне ставила, скрипя зубами. Но потом директор Смирнова обнаружила у школьницы-однофамилицы слабое место, и уж тут-то она оттянулась по-полной. Закон Фарадея мне дался большой кровью. И большими слезьми. То ли после болезни, то ли после прогулов, я попала на электричество, которое уже начали изучать, и как положено строгому учителю, ранее отстутствовавшая однофамилица была допрошена первой. И однофамилица облажалась, не сумев объяснить процесс преобразования механической или тепловой энергии в электрическую.
- Это понятно, что под воздействием электромагнитного поля. Ты, Смирнова, объясни принцип. Почему и как под воздействием магнитного потока энергия преобразуется из одного вида в другой? механизм процесса объясни!
- Так под воздействием же...
- Садись, два.
Я честно читала учебник, никакого механизма там не было. Убейте, не было. Но от меня требовали. Теперь каждый урок начинался с фразы:
- Ну что, Смирнова, ты разобралась с принципами преобразования энергии? Значит два!
Я не настолько любила физику и не настолько уважала свою мучительницу, чтобы рыть носом землю в попытках разобраться, вплоть до нобелевки. И я пошла по самому простому и безопасному пути: забила и на физику, и на электричество, и на директрису. Обладателей редкой фамилии с каждом классе по три человека, пусть их пытает. Благо директриса была дама честная, двойки за отсутствие не ставила. Хер с ним, с электричеством, добывают его из розетки путем втыкания вилки. В гробу я видала такое образование.
Впрочем, там его видала не только я. Если бы кто задался целью посчитать средний балл в нашем классном журнале, то вряд ли набралось бы больше 2,5. И то только за счет редких пятерок по немецкому или физкультуре, были у нас спортивные товарищи. Но и проблемы с физкультурой и спортом у нас были, и чем дальше, тем проблем было больше, вплоть до скандалов с рукоприкладством. Проблема была в том, что девочки стали девушками. Старый физрук, хоть и пил беспробудно, но на фразу "мне нельзя" реагировал законным "свободна". Тем паче, что свободна я бывала четко раз в четыре недели, что очень просто было отследить по журналу. А тут пятнадцать кобылищ, и всем нельзя!? Что за бардак, что за бедлам? Нельзя, можно, переодевайся и пошла на брусья! Кобылищи были против. Физруг бегал за Веркой, Верка вламывалась в женскую раздевалку и приказывала сволочам построиться вдоль стены, а она сейчас проверит лично, кому можно а кому нельзя. Кобылищи становились категорически против и начинали брыкаться, тем самым доказывая лишний раз свою сволочную сущность. В итоге табун вырывался из раздевалки на волю и ускакивал вдаль, подальше от обязательного среднего, брусьев и проверки содержимого трусов. И это кино повторялось из раза в раз, с той лишь разницей, что теперь перед физрой Верка уже ждала в раздевалке и за ней бегать не приходилось, и кого-то она даже успевала ухватить за подол, обычно из тех, кто помельче и не буйный.
Я пыталась искать правду, чего-то доказывать. Жаловалась матери, на что получила резонный ответ: "Она классный руководитель, она имеет право". Вопрос, чо ж Михалыч не проверял, пока был классным, остался висеть. В общем, физкультура была не тем предметом, ради которого стоило посещать школу. Наверное, кто-то ходил, я точно сказать не могу. А мы компанией человек в 10-15 собирались утром у школы и шли в ближайший кинотеатр, на все сеансы подряд, благо утренние были такие дешевые!
Ближе к концу учебного года произошло два события, окончательно утвердившие меня в мысли, что надо валить-валить-валить, и если педсостав завалить не получится, то надо валить самой. На каком-то из уроков, я даже в школе случайно оказалась, черт принес Верку, и её голосом возвестил, что девочки должны пройти обязательный гинекологический осмотр. Кто окажется не девственницей - списки будут вывешены на доске объявлений на первом этаже, напротив входа. Так что после уроков домой за носками и подстилочкой - и милости просим в районную женскую консультацию, сволочи. Мужская часть класса очень возрадовалась и до конца дня подкалывала нас, как только. Я была девственницей, и бояться мне было нечего, но сволочью я была гораздо большей. Чтоб я, да по доброй воле, да исполнила, что велено? Вот уж фиг, вот уж шиш, вот уж семь хуёв моржовых! Щас! И по старой привычке уверенным жестом возложила болт. Через пару дней список действительно был вывешен, но там просто указывалось, кто именно обязан пройти осмотр, поименно. Оказалось, что из всего класса с первого раза требование выполнили только двое. Остальных пришлось ловить и тащить силой.
Меня Верка изловила дома, я как раз в дом пионеров собиралась, рок играть. Одета я была интересно, весело-весело, ухохочешься. Незадолго до этого в музыкалке был капустник, и я там блистала с устными и вокальными номерами в сшитом по такому случаю почти клоунском костюме. Широченные шветастые шорты вырвишлазной расцветочки были украшены красными атласными лампасами, топик на бретелечках был сшит из ярко-желтого ацетату и украшен теми ду атласными лентами. Но главным украшением были чашечки бюстье, сшитые в виде очень больших конусов, укрепленные мешковиной и набитые ватой. Шит костюм был чито для эпатажу, и для него же не был снят при походе к гинекологу. Раз уж меня силой волокут, хоть как-то я протест должна выразить. Верка впизнула меня в длинную и широкую мамину кофту, чтоб прикрыть срам. Под кофтой не стало ничего видно. Приличная женщина тащит куда-то приличную девушку без юбки.
Первый визит в женскому доктору даже в состоянии маразма я буду бережно хранить среди осколков издыхающей памяти. С женскими докторами вообще тяжко и сложно, но моя первая докторша - таки яркий представитель садистов в профессии. Верка запихала меня в кабинет с победным:
- Вот, еще одну поймала.
И доктор доставила мне удовольствие. Сказочное, ни с чем не сравнимое. Сначала чисто филологическое, потому как в нашей семье матерщина была не в ходу, да и друзья, знакомые и соседи тоже не матерились. Не принято. Выходцы из крестьянского и пролетарского сословий правильной речью и отсутствием площадной брани как бы подчеркивали, что они уже вышли из простонародья, и в состоянии говорить как городские, еще чуть - и до диктора всесоюзого радио дорастут, синхрофазотрон, стараниями Аллы Борисовны уже произносят не заикаясь, осталось еще пару-тройку умных слов выучить. А тут - целый доктор с высшим образованием! Со знанием устной и письменной латыни - а ёбом кроет, как не всякий урка с тремя ходками может!
Доктор очень обрадовалась, увидев меня и мой костюм, она тут же отметила, что малолетние бляди совсем охуевшие пошли, ВерСергевна, ты глянь на енту прошмандовку, без юбки, проститутка хуева шароёбится, уебала бы по морде, да права не имеет, но уж сука ебаная у нее на кресле попляшет, у таких сучонок не триппер так мандавошки - всегда что-нибудь есть!
И тут я сняла кофту. Врачиха от восторга лишилась дара речи, но лишь на насколько секунд, а обретя сей дар обратно высказала свой восторг громко и неоднозначно.
- ВерСергевна, ну ты глянь, что охуевшие прошмандовки себе позволяют, не к врачу - на блядки вырядилась, уёбище!
Уебище залезло на кресло и дадо повод для третьей волны матерных восторгов потому что
- Блядь, и вот хули эти сучонки из себя корчат, она ж, блядь, целка! Вер! Эта блядь - целка! Ну не сука, а?
В общем, доктор мне жопу порвала на китайские вымпелы, тварюка. Реально, в кровь изорвала. С тех пор я гинекологов старалась обходить по самой дальней дороге. Впечатлений за один визит набралась на много лет вперед.
И как-то примерно тогда же мы с одноклассниками придумали, что делать. Если выставлять годовые из журнала, то нас в колонию для особо опасных не возьмут. Значит, журнал надо потерять. На большой перемене между черчением и физкультурой журнал был доставлен в спортзал и лежал на скамейке. Точно лежал, сама видела. А потом он куда-то делся. Был и исчез. Бесследно. Впрочем, если бы до кремации дотошный следователь снял бы с журнальчика пальчики, то сажать пршлось бы чуть не весь класс. Мои лапки тоже там были. Мне его впихнул кто-то из пацанов, назначив встречу в три в парке. Но в три я в парк не могла, у меня была репетиция или музыкалка, в общем, пришлось расстаться с трофеем. И я передала уворованное по эстафете. Кто его кремировал, и была ли кремация - не знаю. Дневник я себе завела новый, выставила себе оценки как душа повелела, а повелела она по-справедливости. Не для меня одной осталось тайной дальнейшая судьба ценного документа, и у меня даже случайно образовалось алиби: передали мне записку с вопросом, где журнал, не знаю ли я случайно, я ответила, что не знаю. И при прохождении обратного пути через класс записка была замечена Веркой. Верка открыла охоту. В итоге в изорванном и слегка недожеванном виде записка была выковыряна изо рта у одной из одноклассниц, и Верка возликовала:
- Вот, Смирнова, ты попалась, тут написано: ...знаю где журнал!
Но сложив обслюнявленные жеванные куски, Верка была вынуждена признать, что частица "не" придает несколько иной смысл моему чистосердечному признанию. Даже местами противоположный. Но, как и положено невиновной и непричастной, я понесла кару: по предметам, между которыми журнал исчез, мне влепили трояки. И неуд по поведению. Остальные четыре-пять, по тем предметам, по которым проводились экзамены, - таки пять, куда деваться, хоть оторва и прогульщица, но я оставалась отличницей.
И я взмолилась к матери. Я её упрашивала и уговаривала перевести меня в другую школу. Но чертовы коньки были не сношены, а учителей просто надо слушаться, ага. Для перевода требовалось заявление родителей, а для поступления в училище - нет. Мать вывезла меня на большой шопинг в столицу, и стоя в очередях я продложала настаивать на переводе. А мать продолжала отказывать и настаивать на доедании нормы. Так меня занесло в музыку.
В начале осени я встретила своего бывшего одноклассника, он остался в школе. И сообщил радостную весть: у них новый классный, тот самый чертежник, у которого журнал попёрли. А Верка? Так померла Верка, какой-то скоротечный рак. Еще летом померла.
И я когда про нее вспоминаю, то не дает мне покоя вопрос, злобствовала она, потому что знала, или же просто такая она была, и прибрали её, нас, детей, жалеючи.
Наш статус Верка определила точно и сразу.
- Так, сволочи, кто будет шуметь - буду ставить двойки!
В основном она нас сволочами и называла.
- Встать, сволочи!
- Садитесь, сволочи!
- Сволочи, я не буду разбираться, кто журнал взял, всем будут двойки в году! Со справкой и позором из школы уйдете!
И ставила она двойки не глядя и от души, если в ней была, конечно, душа. По сию пору сомневаюсь, но искренне надеюсь, что была. Вера Сергеевна ставила нам лебедей превентивно, для профилактики, чтобы было что исправлять. Это она стимулировала в нас тягу к знаниям таким образом. Мы на стимуляцию реагировали плохо, вплоть до полного неподчинения. В борьбе с неуспеваемостью мы пробовали вместо двоек получать букву Н, но Верка была не дура, быстро прочухала нашу хитрожопость быстро нашла подходящий болт. Что мешает поставить двойку отсутствующим? Правильно, ничего. Срыв уроков, взрыв-пакеты и дымовухи стали нашей повседневностью. Ходишь ты в школу или прогуливаешь, учишь уроки или лоботрясничешь, все равно будет длинная вереница двоек. Очень стимулирует к дальнейшему обучению, знаете ли. Прям так и тянет цитировать Льва Толстого наизусть длинными кусками, да все на французском. Извините, какой есть.
Надо сказать, Верка была не одинока. Новые историки-практиканты тоже пытались навести порядок среди разгулявшихся подростков при помощи тех же отметок. Учитывая, что их было то ли двое, то ли трое, кому и за что стоят оценки, они знать не знали и вникать не пытались. А зачем?
- Смирнова, к доске! У тебя тут двоек шесть штук, исправлять думаешь?!
- Каких двоек, откуда двоек, я с начала четверти в школе не была?
- Была, раз отметки стоят! Ты еще поспорь со мной, поспорь, седьмая появится!
- Пить надо меньше,чтоб помнить, что был на уроке и кому за что двойки ставите!
- Вон из класса! К директору! Без родителей в школу не показывайся!
Из класса я вон с превеликим удовольствием, но чтоб к директору идти? Я ж не скорбная головушкой, зачем оно мне надо? Тусуюсь в коридоре. Скучно. Открываю окно, а там на крыше пристройки - снегу! Леплю снежок, леплю другой, постепенно вылепляется идея. С полным фартуком снежков открываю дверь кабинета и устраиваю артобстрел дорогого преподователя. Когда снаряды заканчиваются иду лепить следующий боекомплект. При повторном обстреле происходит короткий бой за дверь, историк запирается на швабру. Мать к директору, понятное дело, эль шкандаль в благородном семействе, историк рвет на груди тельник и вопит, что его оскорбили, и он вообще непьющий.
Физика стала мечтой мазохиста, жаль что я не из них, может мне бы и понравилось. О том, что такое может быть, я уже знала: новая директриса преподавала физику у моей сестры, и жалоб на метод преподавания было немеряно. Метод сводился к откровенному гноблению однофамильцев. И вот же нам повезло, что наша редкая фамилия была также и у директрисы, и каждый урок она начинала с поиска в журнале любых Смирновых с тем, чтобы выставить их к доске и подвергнуть суровой демонстративной порке перед аудиторией. Не на посторонние темы, по предмету, но по беспределу. Сначала я даже как-то ухитрялась отмазываться, уж четверку-то она мне ставила, скрипя зубами. Но потом директор Смирнова обнаружила у школьницы-однофамилицы слабое место, и уж тут-то она оттянулась по-полной. Закон Фарадея мне дался большой кровью. И большими слезьми. То ли после болезни, то ли после прогулов, я попала на электричество, которое уже начали изучать, и как положено строгому учителю, ранее отстутствовавшая однофамилица была допрошена первой. И однофамилица облажалась, не сумев объяснить процесс преобразования механической или тепловой энергии в электрическую.
- Это понятно, что под воздействием электромагнитного поля. Ты, Смирнова, объясни принцип. Почему и как под воздействием магнитного потока энергия преобразуется из одного вида в другой? механизм процесса объясни!
- Так под воздействием же...
- Садись, два.
Я честно читала учебник, никакого механизма там не было. Убейте, не было. Но от меня требовали. Теперь каждый урок начинался с фразы:
- Ну что, Смирнова, ты разобралась с принципами преобразования энергии? Значит два!
Я не настолько любила физику и не настолько уважала свою мучительницу, чтобы рыть носом землю в попытках разобраться, вплоть до нобелевки. И я пошла по самому простому и безопасному пути: забила и на физику, и на электричество, и на директрису. Обладателей редкой фамилии с каждом классе по три человека, пусть их пытает. Благо директриса была дама честная, двойки за отсутствие не ставила. Хер с ним, с электричеством, добывают его из розетки путем втыкания вилки. В гробу я видала такое образование.
Впрочем, там его видала не только я. Если бы кто задался целью посчитать средний балл в нашем классном журнале, то вряд ли набралось бы больше 2,5. И то только за счет редких пятерок по немецкому или физкультуре, были у нас спортивные товарищи. Но и проблемы с физкультурой и спортом у нас были, и чем дальше, тем проблем было больше, вплоть до скандалов с рукоприкладством. Проблема была в том, что девочки стали девушками. Старый физрук, хоть и пил беспробудно, но на фразу "мне нельзя" реагировал законным "свободна". Тем паче, что свободна я бывала четко раз в четыре недели, что очень просто было отследить по журналу. А тут пятнадцать кобылищ, и всем нельзя!? Что за бардак, что за бедлам? Нельзя, можно, переодевайся и пошла на брусья! Кобылищи были против. Физруг бегал за Веркой, Верка вламывалась в женскую раздевалку и приказывала сволочам построиться вдоль стены, а она сейчас проверит лично, кому можно а кому нельзя. Кобылищи становились категорически против и начинали брыкаться, тем самым доказывая лишний раз свою сволочную сущность. В итоге табун вырывался из раздевалки на волю и ускакивал вдаль, подальше от обязательного среднего, брусьев и проверки содержимого трусов. И это кино повторялось из раза в раз, с той лишь разницей, что теперь перед физрой Верка уже ждала в раздевалке и за ней бегать не приходилось, и кого-то она даже успевала ухватить за подол, обычно из тех, кто помельче и не буйный.
Я пыталась искать правду, чего-то доказывать. Жаловалась матери, на что получила резонный ответ: "Она классный руководитель, она имеет право". Вопрос, чо ж Михалыч не проверял, пока был классным, остался висеть. В общем, физкультура была не тем предметом, ради которого стоило посещать школу. Наверное, кто-то ходил, я точно сказать не могу. А мы компанией человек в 10-15 собирались утром у школы и шли в ближайший кинотеатр, на все сеансы подряд, благо утренние были такие дешевые!
Ближе к концу учебного года произошло два события, окончательно утвердившие меня в мысли, что надо валить-валить-валить, и если педсостав завалить не получится, то надо валить самой. На каком-то из уроков, я даже в школе случайно оказалась, черт принес Верку, и её голосом возвестил, что девочки должны пройти обязательный гинекологический осмотр. Кто окажется не девственницей - списки будут вывешены на доске объявлений на первом этаже, напротив входа. Так что после уроков домой за носками и подстилочкой - и милости просим в районную женскую консультацию, сволочи. Мужская часть класса очень возрадовалась и до конца дня подкалывала нас, как только. Я была девственницей, и бояться мне было нечего, но сволочью я была гораздо большей. Чтоб я, да по доброй воле, да исполнила, что велено? Вот уж фиг, вот уж шиш, вот уж семь хуёв моржовых! Щас! И по старой привычке уверенным жестом возложила болт. Через пару дней список действительно был вывешен, но там просто указывалось, кто именно обязан пройти осмотр, поименно. Оказалось, что из всего класса с первого раза требование выполнили только двое. Остальных пришлось ловить и тащить силой.
Меня Верка изловила дома, я как раз в дом пионеров собиралась, рок играть. Одета я была интересно, весело-весело, ухохочешься. Незадолго до этого в музыкалке был капустник, и я там блистала с устными и вокальными номерами в сшитом по такому случаю почти клоунском костюме. Широченные шветастые шорты вырвишлазной расцветочки были украшены красными атласными лампасами, топик на бретелечках был сшит из ярко-желтого ацетату и украшен теми ду атласными лентами. Но главным украшением были чашечки бюстье, сшитые в виде очень больших конусов, укрепленные мешковиной и набитые ватой. Шит костюм был чито для эпатажу, и для него же не был снят при походе к гинекологу. Раз уж меня силой волокут, хоть как-то я протест должна выразить. Верка впизнула меня в длинную и широкую мамину кофту, чтоб прикрыть срам. Под кофтой не стало ничего видно. Приличная женщина тащит куда-то приличную девушку без юбки.
Первый визит в женскому доктору даже в состоянии маразма я буду бережно хранить среди осколков издыхающей памяти. С женскими докторами вообще тяжко и сложно, но моя первая докторша - таки яркий представитель садистов в профессии. Верка запихала меня в кабинет с победным:
- Вот, еще одну поймала.
И доктор доставила мне удовольствие. Сказочное, ни с чем не сравнимое. Сначала чисто филологическое, потому как в нашей семье матерщина была не в ходу, да и друзья, знакомые и соседи тоже не матерились. Не принято. Выходцы из крестьянского и пролетарского сословий правильной речью и отсутствием площадной брани как бы подчеркивали, что они уже вышли из простонародья, и в состоянии говорить как городские, еще чуть - и до диктора всесоюзого радио дорастут, синхрофазотрон, стараниями Аллы Борисовны уже произносят не заикаясь, осталось еще пару-тройку умных слов выучить. А тут - целый доктор с высшим образованием! Со знанием устной и письменной латыни - а ёбом кроет, как не всякий урка с тремя ходками может!
Доктор очень обрадовалась, увидев меня и мой костюм, она тут же отметила, что малолетние бляди совсем охуевшие пошли, ВерСергевна, ты глянь на енту прошмандовку, без юбки, проститутка хуева шароёбится, уебала бы по морде, да права не имеет, но уж сука ебаная у нее на кресле попляшет, у таких сучонок не триппер так мандавошки - всегда что-нибудь есть!
И тут я сняла кофту. Врачиха от восторга лишилась дара речи, но лишь на насколько секунд, а обретя сей дар обратно высказала свой восторг громко и неоднозначно.
- ВерСергевна, ну ты глянь, что охуевшие прошмандовки себе позволяют, не к врачу - на блядки вырядилась, уёбище!
Уебище залезло на кресло и дадо повод для третьей волны матерных восторгов потому что
- Блядь, и вот хули эти сучонки из себя корчат, она ж, блядь, целка! Вер! Эта блядь - целка! Ну не сука, а?
В общем, доктор мне жопу порвала на китайские вымпелы, тварюка. Реально, в кровь изорвала. С тех пор я гинекологов старалась обходить по самой дальней дороге. Впечатлений за один визит набралась на много лет вперед.
И как-то примерно тогда же мы с одноклассниками придумали, что делать. Если выставлять годовые из журнала, то нас в колонию для особо опасных не возьмут. Значит, журнал надо потерять. На большой перемене между черчением и физкультурой журнал был доставлен в спортзал и лежал на скамейке. Точно лежал, сама видела. А потом он куда-то делся. Был и исчез. Бесследно. Впрочем, если бы до кремации дотошный следователь снял бы с журнальчика пальчики, то сажать пршлось бы чуть не весь класс. Мои лапки тоже там были. Мне его впихнул кто-то из пацанов, назначив встречу в три в парке. Но в три я в парк не могла, у меня была репетиция или музыкалка, в общем, пришлось расстаться с трофеем. И я передала уворованное по эстафете. Кто его кремировал, и была ли кремация - не знаю. Дневник я себе завела новый, выставила себе оценки как душа повелела, а повелела она по-справедливости. Не для меня одной осталось тайной дальнейшая судьба ценного документа, и у меня даже случайно образовалось алиби: передали мне записку с вопросом, где журнал, не знаю ли я случайно, я ответила, что не знаю. И при прохождении обратного пути через класс записка была замечена Веркой. Верка открыла охоту. В итоге в изорванном и слегка недожеванном виде записка была выковыряна изо рта у одной из одноклассниц, и Верка возликовала:
- Вот, Смирнова, ты попалась, тут написано: ...знаю где журнал!
Но сложив обслюнявленные жеванные куски, Верка была вынуждена признать, что частица "не" придает несколько иной смысл моему чистосердечному признанию. Даже местами противоположный. Но, как и положено невиновной и непричастной, я понесла кару: по предметам, между которыми журнал исчез, мне влепили трояки. И неуд по поведению. Остальные четыре-пять, по тем предметам, по которым проводились экзамены, - таки пять, куда деваться, хоть оторва и прогульщица, но я оставалась отличницей.
И я взмолилась к матери. Я её упрашивала и уговаривала перевести меня в другую школу. Но чертовы коньки были не сношены, а учителей просто надо слушаться, ага. Для перевода требовалось заявление родителей, а для поступления в училище - нет. Мать вывезла меня на большой шопинг в столицу, и стоя в очередях я продложала настаивать на переводе. А мать продолжала отказывать и настаивать на доедании нормы. Так меня занесло в музыку.
В начале осени я встретила своего бывшего одноклассника, он остался в школе. И сообщил радостную весть: у них новый классный, тот самый чертежник, у которого журнал попёрли. А Верка? Так померла Верка, какой-то скоротечный рак. Еще летом померла.
И я когда про нее вспоминаю, то не дает мне покоя вопрос, злобствовала она, потому что знала, или же просто такая она была, и прибрали её, нас, детей, жалеючи.