Писательское
Как-то было дело - решили мы с моей музой стать, так сказать, ближе к народу. Сказали: "Долой занудные описания - даешь живости и диалогов!" Пожили мы так с музой года полтора и выдохлись, а обратно - не можем.
Куда делась моя способность графоманить-когда-хочу, интересно? Откуда родился этот невероятный (ужасно бесящий меня) сарказм? И почему мне кажется, что я стала работать в каком-то плане гораздо хуже, чем годы тому назад?
Причины есть. В причинах надо разбираться.
1. Писанина полезла в сеть. Да, чужие мнения-критика-советы во много помогли мне, но сейчас я уже толком не знаю, сколько в таких советах процентов пользы. Приходится писать не только для себя, но и для народа, что невероятно сложно! А в сети популярна фэнтезятина, что глубиной и шириной не блещет. Как я раньше любила фэнтези! Теперь фэнтези - всего лишь моя привычка. Я уже не чувствую, что этот жанр по-настоящему мой. Да, я пытала себя и в фантастике, и в мистике (хотя, наверное, правильнее этот жанр будет охарактеризовать психобредом), и в ужасах, и в миниатюрах... Но все это не то. Внезапно я поняла, что хочу жизни. Обычной истории, грустной, драматичной. Что-то вроде ангста на подоконнике в компании бухгалтерских отчетов.
2. Продай душу дьяволу. А душа захотела славы! А душа захотела признания! Такими словами можно охарактеризовать то, что меня мучает последние полтора года. До этого я даже не думала - не представляла! - что свои произведения, оказывается, можно даже публиковать! Вот отрада для хрупкой графоманской души! Но, сунувшись в издательские дебри, поняла: чтобы быть опубликованным, нужно приносить определенные жертвы, изгибаться, подстраиваться. Оттого и качество текстов резко полезло вниз. *Ах, сразу вспоминается сцена из фильма "Больше, чем друг", когда ГГ рассказывала другу про финансы и женскую репродуктивную систему*
3. Стала не то читать. Нет, конечно, "не то" - это очень резкое заявление. Но я раньше к разделу современной прозы на пушечный выстрел не подходила, а теперь нравится. Ищу что-то необычное, развлекаюсь, так сказать. Зато над сложными произведениями уже долго сидеть не могу - читаю долго и напряженно, что не может не огорчать.
Почему нельзя останавливаться.
1. Тянет. Ну не могу я по-другому. И думать о другом. И видеть себя в другом качестве не могу!
2. Труд сделал из обезьяны человека. Я не верю в мифы о том, что бесхребетная бездарность никогда не сможет превратиться во что-то большее! Значит, мало трудились! Значит, мало души/сил/водки вложили. Иначе и быть не может.
3. Хочу донести до людей свои внутренности. Ага, сердце, селенку и мозг! Только так - и никак иначе. А еще мысли, чувства и то, что меня волнует.
Почему надо остановиться.
1. Всегда найдутся другие писатели (с)
Кто виноват и что делать.
1. Виноват аффтор, который волей-неволей изменился до неузнаваемости.
2. Итак, план по захвату книжной вселенной:
(Кусочек из четвертой главы "Шрам", рассказанный самой Шрам при смерти)
Давным-давно, когда ни меня, ни Шеллака, ни даже Наставника еще и в проекте не было, а твари морские по дну не ползали и чайки над водами не пищали, жил да был один светлый колдун. Ну как светлый: хорошего он, конечно же, ничего не делал, но и гадостей не совершал. Сидел себе в своей норе глубоко под корнями одного древнего дуба и заучивал руны чисто ради спортивного интереса. Жилище он свое не покидал, света белого не видел да так и ослеп, что вскоре и руны читать перестал. Ему, правда, и без этого знаний всяких разных хватал - столько всего он успел выучить за свою долгую жизнь, что и поседел, когда ему было тридцать лет.
И вышло так, что не было тогда на всех островах колдуна ученее него.
Прознали о том остальные колдуны - и черные, и белые, - возмутилась такому феномену вся колдовская братия, решила отыскать неугодного и устранить во избежание различных последствий. Захвата власти, например. Об этом мечтали все остальные колдуны и лишние конкуренты в таком деле им были не нужны.
Однажды очень слабая магически ведьма, подслушав о том колдуне в одном кабачке (где, в свою очередь, слух пускали те, кто подслушал эту новость в других питейных заведениях), тоже решила счастья попытать. Денег у нее не было, друзей и родственников тоже. Терять той ведьме было нечего, и пустилась она в путь-дороженьку, прихватив с собой лишь дурман-траву, чтоб на постоялых дворах останавливаться, а хозяину не платить, да ножичек свой любимый, заговоренный.
Где жил тот всесильный колдун, никто и не знал. Слухи и сплетни этот факт сто раз перевирали, так что по одним версиям, спал он в болоте и ел мухоморы, а по другим, жил при дворе и все свои способности и умения направлял на то, чтобы соблазнять придворных дев. Те, надо сказать, соблазнялись с превеликой радостью, ибо колдун в любовных делах, говорили, был очень силен.
В общем, шла та ведьма, шла… Понятное дело, не скакала - денег на коня у нее не было. Питалась, чем попало, на месте своей трапезы и засыпала, а на утро снова отправлялась в путь. Куда шла - не знала. Терять ведьме было нечего, поэтому шла она месяцами, а затем и годами, вовсе не считая дней… Волосы ее черные, как смоль, отросли до самых ступней, ногти стали длиной с два локтя, а разговаривать она совсем разучилась. От недостатка собеседников голос сам пропал.
И вот, когда забыла уже ведьма, зачем в путь пускалась, села она как-то вечером под одним сухим дубом, собрала в передник старых желудей и стала их жевать. Ни с того ни с сего корни дерева приподнялись, и покатилась ведьма по покатистым подземным коридорам, пока не оказалась в просторной, но очень темной пещере.
Про колдуна всемогущего в ту пору все и забыли уже. Думали, помер уж давно от старости аль от голода.
Так что, завидев два пустых блестящих в темноте заплывших белка, ведьма не на шутку испугалась и со страху так колданула, как даже тот колдун не смог бы. Сделала она себя красавицей писаной, а колдуна - вновь молодым да крепким. Седина, правда осталась, но она ему придавала даже какой-то пикантности, так что колдун не жаловался. Хоть он был и слепой, перемены почувствовал. Стал себя ощупывать, конечностями для проверки крутить и убедился, что способна была пробравшаяся в его логово незнакомка на высшую магию, способную вернуть человеку жизнь.
Так гласит история о появлении на островах первых некромантов.
Жили тот колдун да ведьма затворниками еще Посейдон знает, сколько лет, нарожали дюжину детей - только все, почему-то, оказались мальчиками. И, родив последнего, двенадцатого, сына, испустила та колдунья дух, да и померла с улыбкой счастья на губах. В то же мгновение помер и колдун, ибо решил, что долг свой исполнил - мудрость всю свою сыновьям передал, а больше ему на островах делать было и нечего. Придворные дамы уж давно завели себе нового ловеласа, а в болотах стали спать травницы, считая, что так они будут ближе к природе. Поэтому и мухоморы лопали без разбору.
Разбрелись сыновья ведьмы и колдуна по свету. Смастерил каждый себе по лодке и отправился, куда глаза глядят. И получилось так, что пути их больше не пересекались. Оказались юные волшебники каждый на своем острове, основали там свои магические школы и стали самыми уважаемыми людьми в своих землях. И никто в силе с ними сравниться не мог, пока не появилась у старшего сына колдуньи дочь. Стоит признать, что не был старший сын ни самым умным, ни самым красивым, ни самым талантливым. Зато был самым завистливым (еще бы - он был старшим, и приходилось ему всегда братьям во всем уступать) и черным душой. Была у того колдуна на груди черная, словно зола, бабочка.
Поэтому все удивились, узнав, что дочурка его оказалась на редкость способной к магическим наукам. Вот только мало кто тогда знал, что родилась девочка мертвой.
И пошли от той девушки все самые могущественные некроманты, способные себя с того света возвращать. И у каждого ее потомка в знак преданности смерти пересекал одно крыло души длинный уродливый шрам.
Куда делась моя способность графоманить-когда-хочу, интересно? Откуда родился этот невероятный (ужасно бесящий меня) сарказм? И почему мне кажется, что я стала работать в каком-то плане гораздо хуже, чем годы тому назад?
Причины есть. В причинах надо разбираться.
1. Писанина полезла в сеть. Да, чужие мнения-критика-советы во много помогли мне, но сейчас я уже толком не знаю, сколько в таких советах процентов пользы. Приходится писать не только для себя, но и для народа, что невероятно сложно! А в сети популярна фэнтезятина, что глубиной и шириной не блещет. Как я раньше любила фэнтези! Теперь фэнтези - всего лишь моя привычка. Я уже не чувствую, что этот жанр по-настоящему мой. Да, я пытала себя и в фантастике, и в мистике (хотя, наверное, правильнее этот жанр будет охарактеризовать психобредом), и в ужасах, и в миниатюрах... Но все это не то. Внезапно я поняла, что хочу жизни. Обычной истории, грустной, драматичной. Что-то вроде ангста на подоконнике в компании бухгалтерских отчетов.
2. Продай душу дьяволу. А душа захотела славы! А душа захотела признания! Такими словами можно охарактеризовать то, что меня мучает последние полтора года. До этого я даже не думала - не представляла! - что свои произведения, оказывается, можно даже публиковать! Вот отрада для хрупкой графоманской души! Но, сунувшись в издательские дебри, поняла: чтобы быть опубликованным, нужно приносить определенные жертвы, изгибаться, подстраиваться. Оттого и качество текстов резко полезло вниз. *Ах, сразу вспоминается сцена из фильма "Больше, чем друг", когда ГГ рассказывала другу про финансы и женскую репродуктивную систему*
3. Стала не то читать. Нет, конечно, "не то" - это очень резкое заявление. Но я раньше к разделу современной прозы на пушечный выстрел не подходила, а теперь нравится. Ищу что-то необычное, развлекаюсь, так сказать. Зато над сложными произведениями уже долго сидеть не могу - читаю долго и напряженно, что не может не огорчать.
Почему нельзя останавливаться.
1. Тянет. Ну не могу я по-другому. И думать о другом. И видеть себя в другом качестве не могу!
2. Труд сделал из обезьяны человека. Я не верю в мифы о том, что бесхребетная бездарность никогда не сможет превратиться во что-то большее! Значит, мало трудились! Значит, мало души/сил/водки вложили. Иначе и быть не может.
3. Хочу донести до людей свои внутренности. Ага, сердце, селенку и мозг! Только так - и никак иначе. А еще мысли, чувства и то, что меня волнует.
Почему надо остановиться.
1. Всегда найдутся другие писатели (с)
Кто виноват и что делать.
1. Виноват аффтор, который волей-неволей изменился до неузнаваемости.
2. Итак, план по захвату книжной вселенной:
- Перестать себя терзать и уже начать нормально работать, а не ангстить по поводу и без
- Написать, наконец, нормальную прозу, сто раз ее перепроверить, а затем еще раз переписать. Для профилактики
- Начать звонить в издательства по поводу своих чад регулярно, а не как приспичит! Помни, о великий аффтор, о пункте 1 из предыдущего раздела!
- Оторваться от сети. Что сложно. Потому что других авторов своих любимых знаю хорошо и давно, поэтому обижать их не хочется своим высокомерным "я так хочу, патамушта хочу стать хорошим аффтором". А в связи с последними претензиями - тем более. Но могу сказать почти наверняка: закончу Шрам и больше текстам своим в сеть - ни ногой. Не потому, что жадная, а потому что иначе у меня плохой КПД.
- Вернуться к детской прозе, которой сейчас в стране дефицит! Ужас! Дитям нечего читать! Хоть мангу им подавай.
- Перестать себя терзать и вспомнить про первый пункт из предыдущего раздела, а уж затем решить: надо оно мне или не надо.
(Кусочек из четвертой главы "Шрам", рассказанный самой Шрам при смерти)
Давным-давно, когда ни меня, ни Шеллака, ни даже Наставника еще и в проекте не было, а твари морские по дну не ползали и чайки над водами не пищали, жил да был один светлый колдун. Ну как светлый: хорошего он, конечно же, ничего не делал, но и гадостей не совершал. Сидел себе в своей норе глубоко под корнями одного древнего дуба и заучивал руны чисто ради спортивного интереса. Жилище он свое не покидал, света белого не видел да так и ослеп, что вскоре и руны читать перестал. Ему, правда, и без этого знаний всяких разных хватал - столько всего он успел выучить за свою долгую жизнь, что и поседел, когда ему было тридцать лет.
И вышло так, что не было тогда на всех островах колдуна ученее него.
Прознали о том остальные колдуны - и черные, и белые, - возмутилась такому феномену вся колдовская братия, решила отыскать неугодного и устранить во избежание различных последствий. Захвата власти, например. Об этом мечтали все остальные колдуны и лишние конкуренты в таком деле им были не нужны.
Однажды очень слабая магически ведьма, подслушав о том колдуне в одном кабачке (где, в свою очередь, слух пускали те, кто подслушал эту новость в других питейных заведениях), тоже решила счастья попытать. Денег у нее не было, друзей и родственников тоже. Терять той ведьме было нечего, и пустилась она в путь-дороженьку, прихватив с собой лишь дурман-траву, чтоб на постоялых дворах останавливаться, а хозяину не платить, да ножичек свой любимый, заговоренный.
Где жил тот всесильный колдун, никто и не знал. Слухи и сплетни этот факт сто раз перевирали, так что по одним версиям, спал он в болоте и ел мухоморы, а по другим, жил при дворе и все свои способности и умения направлял на то, чтобы соблазнять придворных дев. Те, надо сказать, соблазнялись с превеликой радостью, ибо колдун в любовных делах, говорили, был очень силен.
В общем, шла та ведьма, шла… Понятное дело, не скакала - денег на коня у нее не было. Питалась, чем попало, на месте своей трапезы и засыпала, а на утро снова отправлялась в путь. Куда шла - не знала. Терять ведьме было нечего, поэтому шла она месяцами, а затем и годами, вовсе не считая дней… Волосы ее черные, как смоль, отросли до самых ступней, ногти стали длиной с два локтя, а разговаривать она совсем разучилась. От недостатка собеседников голос сам пропал.
И вот, когда забыла уже ведьма, зачем в путь пускалась, села она как-то вечером под одним сухим дубом, собрала в передник старых желудей и стала их жевать. Ни с того ни с сего корни дерева приподнялись, и покатилась ведьма по покатистым подземным коридорам, пока не оказалась в просторной, но очень темной пещере.
Про колдуна всемогущего в ту пору все и забыли уже. Думали, помер уж давно от старости аль от голода.
Так что, завидев два пустых блестящих в темноте заплывших белка, ведьма не на шутку испугалась и со страху так колданула, как даже тот колдун не смог бы. Сделала она себя красавицей писаной, а колдуна - вновь молодым да крепким. Седина, правда осталась, но она ему придавала даже какой-то пикантности, так что колдун не жаловался. Хоть он был и слепой, перемены почувствовал. Стал себя ощупывать, конечностями для проверки крутить и убедился, что способна была пробравшаяся в его логово незнакомка на высшую магию, способную вернуть человеку жизнь.
Так гласит история о появлении на островах первых некромантов.
Жили тот колдун да ведьма затворниками еще Посейдон знает, сколько лет, нарожали дюжину детей - только все, почему-то, оказались мальчиками. И, родив последнего, двенадцатого, сына, испустила та колдунья дух, да и померла с улыбкой счастья на губах. В то же мгновение помер и колдун, ибо решил, что долг свой исполнил - мудрость всю свою сыновьям передал, а больше ему на островах делать было и нечего. Придворные дамы уж давно завели себе нового ловеласа, а в болотах стали спать травницы, считая, что так они будут ближе к природе. Поэтому и мухоморы лопали без разбору.
Разбрелись сыновья ведьмы и колдуна по свету. Смастерил каждый себе по лодке и отправился, куда глаза глядят. И получилось так, что пути их больше не пересекались. Оказались юные волшебники каждый на своем острове, основали там свои магические школы и стали самыми уважаемыми людьми в своих землях. И никто в силе с ними сравниться не мог, пока не появилась у старшего сына колдуньи дочь. Стоит признать, что не был старший сын ни самым умным, ни самым красивым, ни самым талантливым. Зато был самым завистливым (еще бы - он был старшим, и приходилось ему всегда братьям во всем уступать) и черным душой. Была у того колдуна на груди черная, словно зола, бабочка.
Поэтому все удивились, узнав, что дочурка его оказалась на редкость способной к магическим наукам. Вот только мало кто тогда знал, что родилась девочка мертвой.
И пошли от той девушки все самые могущественные некроманты, способные себя с того света возвращать. И у каждого ее потомка в знак преданности смерти пересекал одно крыло души длинный уродливый шрам.