Из истории Челябинска. 1891 год
Загорский, В. Мои воспоминания: мемуары польского врача о жизни в Челябинске. 1885-1892 гг. Челябинск, 2021 год: Поскольку весной 1890 г. на востоке России и на Урале во многих населённых пунктах свирепствовал сыпной тиф, преступников, приговорённых к каторге или [к ссылке] на поселение в Сибирь, направляли через Челябинск, а ввиду того что конвой был малочисленный, а одежды для ссыльных не хватало, то не удавалось всех отправлять вовремя и челябинская тюрьма зимой 1891 г. была постоянно невероятно переполнена. Вместо 93 заключённых (на такое количество была рассчитана тюрьма) в ней скопилось одновременно до тысячи и более человек. Уже в декабре 1890 года вследствие невероятно испорченного воздуха в камерах и плохого и недостаточного питания заключённых появились случаи цинги, которая в начале 1891 г. приобрела характер тяжёлой эпидемии. С начала февраля до августа в тюрьме было 252 заключённых, больных цингой, в возрасте от 16 до 75 лет. Больше всего, 54, заболело в мае. Наибольшую предрасположенность к заболеванию цингой я наблюдал у приговорённых к тяжёлым работам или на поселение в Сибири, а именно у 7,24 %, а наименьшую, или 2,02 %, - у так называемых бродяг. Казалось, что должно было быть наоборот, потому что бродяги в челябинской тюрьме находились в самых худших условиях. Они были сосредоточены в самых грязных и самых тёмных камерах с неимоверно испорченным воздухом, менее других заключённых пользовались прогулками, их питание было хуже, а одежда представляла собой кишащие насекомыми лохмотья. Казалось бы, цинга именно между ними должна была выбирать себе жертвы. Почему так не происходило, объяснялось, на мой взгляд, следующими причинами. Ссыльные - это преимущественно крестьяне, казаки, башкиры или мещане, вырванные из своего окружения, оказавшиеся в новых и столь отличных [от прежних] условиях тюремной жизни. Это последнее уже во время производства следствия оказало вредное влияние на их здоровье. Если добавить сюда моральное угнетение, оторванность от семьи, то можно понять, что цинга именно в них находит весьма подготовленную почву. Иначе дело обстоит с бродягами. Бродяга много видел и много испытал на своём веку. Пробираясь по сибирской тайге, в постоянном страхе встречи с людьми и дикими зверями, целыми неделями он голодал, мёрз и промокал до костей, поэтому закалил свой организм, выработал в себе иммунитет, поэтому тюрьма со всеми её ужасами для него не страшна. Даже плохая и недостаточная тюремная пища кажется бродяге [роскошью] после голодовки и питания «корешками, ягодками и травками». Душевное состояние его тоже лучше, чем [у] заключённых других категорий. Перед ним нет неизвестности, он уже исходил вдоль и поперёк Россию и Сибирь. Бродяга знает, что он ещё не раз убежит с места поселения. Словом, он считает себя вольной птицей, которая [лишь] временно попала в клетку, часто добровольно, когда голод или болезнь слишком сильно давали о себе знать. Тогда бродяга, закалённый и привыкший переносить всякого рода лишения и нужду, чувствует себя в тюрьме неплохо, питается лучше, чем на воле, и даже толстеет и, как следствие, меньше других заключённых подвержен болезням, в том числе и цинге. Эпидемия вскоре приобрела угрожающий характер, но, к моему удивлению, у 67 больных дёсны остались здоровыми, хотя это были не самые лёгкие случаи цинги. Умерло 5 больных. Напрасно я обращался к властям, как местным, так и губернским, к директорам тюрьмы и к губернскому тюремному комитету , описывая весь ужас ситуации, с просьбой арендовать несколько помещений для размещения заключённых и улучшить их питание. Во всех случаях я получал один и тот же ответ: «Нет денег».
В 1891 г. началось проектирование строительства железной дороги через Челябинск. Прибыла партия инженеров для изысканий и исследования территории, были открыты контора и больница, которой заведовал приехавший с инженерами железнодорожный врач Попов . Заурядный врач, но приятный как человек, доктор Попов поселился рядом с нашей летней квартирой. Жители Челябинска, узнав о приезде нового врача, толпами бросились к нему. Я очень переживал из-за этой измены и человеческой неблагодарности, но самолюбие не позволяло мне этого показать. Это продолжалось несколько недель, после чего один за другим мои бывшие пациенты начали возвращаться ко мне. Я ни одним словом не дал им понять, насколько я уязвлён, но уже перестал верить, когда они снова уверяли меня в своей благодарности. Я честно выполнял обязанности врача, но уже не переживал, как раньше, и не болел за них душой. Должен признать, что доктор Попов относился ко мне хорошо. Не только не критиковал моей схемы лечения, но и всегда меня расхваливал как только мог. Он нанёс нам визит и стал часто нас навещать, так что у нас установились близкие отношения. Когда осенью я заболел брюшным тифом, а после меня наша маленькая Галя, Попов лечил нас, проявляя большую заботу. Это был по-настоящему хороший и честный человек.
Лето 1891 [года] было чрезвычайно сухое и жаркое. С мая по конец августа ни разу не шёл дождь. Жара доходила до 50°С в тени, земля покрылась трещинами, а солнце, как огонь, спалило всю растительность. В довершение несчастья появились тучи особого вида кобылок с красными крыльями, что-то вроде саранчи. Они опустошили поля окончательно, так что даже стеблей на них не осталось. Эти поля напоминали пустыню: серые, потрескавшиеся, мёртвые, без следа зелени. Осенью начался ужасный голод, а вследствие этого эпидемии цинги и сыпного тифа. Крестьяне продали всё, что только можно было: утварь, натканное полотно и т. д., - чем не преминули воспользоваться различные мошенники, так называемые кулаки, в том числе и братья Покровские в Челябинске - люди с высшим образованием и очень богатые. Под видом благотворительности они организовали масштабную скупку за бесценок у умирающих от голода бедняков их изделий, зарабатывая на этой гнусной афере значительные суммы. Поскольку недоставало также овса, сена и соломы, то было нечем кормить лошадей и коров, поэтому их продавали за бесценок, за 1-2 рубля - на шкуру, а если, [даже] несмотря на это, не находилось покупателей, крестьяне выгоняли скот в леса и поля, где они бродили, как скелеты, в тщетных поисках травы и подыхали от голода или становились добычей волков. На дорогах десятками валялись трупы лошадей. После того как были съедены все имевшиеся ещё запасы, крестьяне пекли хлеб из лебеды, но и она скоро закончилась. Тогда появилась поговорка: «Не беда, коли родит лебеда, но вот беда, коли не родит ни хлеб, ни лебеда!» Стали печь суррогат хлеба из древесной коры, которую сушили и мололи. Такой хлеб - чёрный, как уголь, твёрдый, отвратительный на вкус - вызывал боль в желудке и рвоту. Исчерпав все средства, распродав всё, что можно было продать, крестьяне начали массово покидать свои деревни, подперев кольями двери изб, и побежали в город, где, исхудавшие, как скелеты, бледно-зелёные, слонялись по улицам и с плачем просили кусок хлеба. Женщины бросали своих детей на улицах. В доме Штопфа был организован приют для брошенных детей. Там находилось до 60 детей в возрасте от года до 8-9 лет. Жители города приносили молоко, яйца, мясо, хлеб и т. д. либо жертвовали деньги, за которые покупались для приюта необходимые вещи. Дамы поочерёдно дежурили в приюте по нескольку часов, кормили детей, мыли их, шили для них одежду, а старших учили грамоте. Медицинскую помощь оказывала молодая женщина-врач Золотилова, недавно приехавшая в Челябинск, узнав о голоде и эпидемии тифа. Когда сообщения о массовом голоде в Челябинском уезде широко разошлись по миру, отовсюду стали поступать пожертвования. Наследник трона Николай (позднее - император), а также московское земство прислали по 40 тысяч рублей, а Соединённые Штаты Америки - два парохода с зерном, но из этого только небольшая часть дошла до Челябинска, остальное где-то по дороге испарилось. Приехал губернатор Маслаковец и открыл отделение Красного Креста для оказания помощи голодающим. В комитет призвал нас, врачей (меня, Антонова, Вятковского, Золотилову), братьев Покровских, городского голову и нескольких местных купцов. Председателем назначил исправника Балкашина.Уже на первом заседании комитета я вступил в схватку с Покровскими и исправником, которые предлагали, чтобы голодным выдавалось по три рубля в неделю на семью. Пособие должна была раздавать полиция по представлению попечителей. Будучи убеждённым, что львиная доля этих денег осядет в карманах полиции и братьев Покровских, я протестовал против этого проекта и предлагал выдавать пособие не деньгами, а в виде продуктов питания и дров, которые следовало закупить в больших количествах. Как и следовало ожидать, мой проект провалился, зато мои опасения оказались верными. Когда, посещая больных и голодающих бедняков, я спрашивал их, сколько они получают пособия, они всегда отвечали, что становой пристав дал им рубль, 75 копеек или даже 50 копеек. В квитанциях же всегда отмечалось, что выплачено три рубля.
Сифилис в здешнем крае вовсе не редкость у детей, так как он значительно распространён между взрослыми, причём число сифилитиков с каждым годом в моей больничной и частной практике возрастает. Для примера привожу цифры по больнице за последние 6 лет.
Нередки семьи, где все члены от мала до велика больны сифилисом. Довольно часты случаи выкидышей и мертворождений, по-видимому, вследствие сифилиса родителей; часто приходится видеть сифилитических детей 2-3-недельных; наконец, попадаются случаи заражения детей сифилисом уже после рождения. Я наблюдал несколько таких случаев, главным образом в мещанских семьях г. Челябинска.
Екатеринбургская неделя, 1891. № 25. 30 июня: 8 мая 1891 года Челябинск и Челябинский уезд оказались во власти «снежного урагана». «Снегу выпало такое количество, какого не было за всю зиму; погибло немало не только мелких пернатых, но и крупной птицы; замерзали лошади, овцы и, наконец, погиб один башкирин, застигнутый этой непогодою в поле».
Екатеринбургская неделя. 1891. № 27. 14 июля: Начало июля 1891 года - сильная засуха в Челябинском уезде. «В окрестностях Челябинска на полях, сенокосных местах и даже в мелком лесу земля растрескалась; солнце немилосердно печет (в садах встречаются совершенно посохшие кустарники, как например, малина смородина), не видать почти ни одной птички, и только кобылка стрекочет».
Екатеринбургская неделя. 1891. № 45. 17 ноября: В ноябре 1891 года в Челябинске все острее ощущаются последствия засухи. « Ведь от Челябинска, следуя на восток, на 200-верстном расстоянии не родилось также и трав. На ком же будут приготовлять землю для посева хлебов? ... Если у нас в городе, сравнительно дешевы и сено, и дрова, то нельзя же из этого заключать, что всего этого вдоволь. Продают последнее, чтобы купить хлеба, чтоб не украли - вот что это значит по той массе отзывов, которые приходилось нам слышать. В Троицке лошадей колют, а у нас по дорогам ежедневно можно встретить трупы подохших с голода лошадушек».