Популярное краеведение. Челябинск в 1946 году

[yuvlatyshev]

Март 1946 года







Улица Тагильская





Дневник И.Л. Вандышева//Челябинск неизвестный: Краеведческий сборник. Вып. З. Челябинск, 2002 г.: 1946 год. 6 февраля. Сегодня  иду  на  развеску 2-х  выставок  на  избирательных  участках  (10  и  1-м).  Се­годня же  случай: переполох  у нас  с  Ириной.  Утерялся  мой паспорт,  и  отсюда  пошло переживание: где утерял? Кто взял?  И  как  мне  придется много  время  терять,  хлопотать  о  паспорте,  а  как  без паспорта  это  время  быть? Везде  и  всюду  нужно  его,  и голосовать  10-го,  и как  прав­ленцу,  и  прочее,  и  прочее. Ну  вот  наконец  уж  все  пере­рыто,  я  вышел.  Вхожу,  и Ирина  кричит  из  комнаты: «Говори:  слава  Богу!»  -  и бежит  мне  навстречу  с  пас­портом.  Оказалось,  он  спокойно себе лежал среди вписных  и  выписных  бланков.  Я взял  его  и  почти  расцеловал. Жена  вообще  меня часто вы­ручает  в  подобных  утерях.

11  февраля.  Вчера  про­шел день  выборов  в Верхов­ный)  Совет  СССР  и  Сов(ет) национальностей.  В  1-й  голо­совался  тов.  Патоличев,  а  во 2-й  т.  Коробов.  Мы  рано поднялись  с  Ириной  и  пошли голосовать  под  освещением ракет.  В этот же  день я ходил дежурить  на  выставках  при избирательных  участках.  Ин­тересно  было  наблюдать  за зрителями вообще и в частно­сти,  как  они рассматривали и мои  «Старую  Челябу»,  «Сен­ную  площадь»,  определили правильно,  а  место  монастыря  перепутали  и  поняли  по-своему.

19  марта.  Вспомнил, что на днях был у Кручинина (на­чальник  по  делам  искусств), который говорил, что картина «Сенная  площадь»  лучше картины «Старая Челяба», ко­торая в Москве. «Сенная» бо­лее  отражает  самую  старую Челябу,  как  город,  а  та  - только  в типаже.

3 апреля. Позавчера  продал  карти­ну в отдел искусств за четыре тысячи,  но  переводят  две. А вот  как  отнесутся  при  сдаче 10  апреля.  Кручинин  еще обещает  мне  заказать  твор­ческие  работы. Посмотрим.

16  мая.  Заключил  дого­вор на «Тракторную  колон­ну»  за  15  т.

8 июня. Подписал  договор  на «Тракторную колонну» давно, но  надо  уточнить  с  выплатой аванса.  Что  скажет  Москва? Шут  с ней! Со  всем  этим. Но напуститься на такую  трудную работу, не имея заработка, - рискованно.  Но  очертя  голову  надо  браться.  За  нее бе­русь  - все  равно  мне  о вы­ходе из положения  ничего не придумать.  Я  «небашковитый», хоть имею большую го­лову.

20  июля.  Вчера  унес  в краевед(ческий)  музей  к дир(ектору)  Горохову  И.  Г. картину  «Старая  Челяба» (зима).  Он решил ее оставить у  себя  и  показать  надлежа­щим  лицам,  а  дальше (?).

29 июля.  Вчера  был неплохой па­рад и гимнастические)  упраж­нения, но погода была  неваж­ная.







4  августа.  Обычное  дело с  художниками.  Сегодня  на зарисовках  на  базаре  запо­дозрили и проверили докумен­ты,  даже  в  3  отд(елении) милиции.

24 августа.  Четверо  суток стоял в очереди,  с  20 по 23-е включительно,  у  кассы  за билетом до Н.  Увельки.

7  сентября.  Наткнулся вчера  на  курень  натурщиц - хоть  отбивайся.  И  это  по-соседству.  После  старух  дрях­лых,  убеленных  сединами,  и вдруг  жизнерадостные,  под­вижные,  цветущие  девицы. Какой  контраст,  какая  проти­воположность.  Все  это  дает мне возможность изучать наш народ.  В  Челябинске  можно сейчас  встретить  людей  всей нашей  необъятной  Родины. Как  поучительно!..

15  сентября.  Выходной. Глупейший  день  получился. Простоял  целый день за про­дуктами  и не получил, а завт­ра  повышение  цен.  Вот  впе­ред наука - надо еще раньше вставать. Был у  Фехнера,  смотрел портрет  Сталина,  по-моему, не  хуже  получается  Глущенкова,  правда,  нет  размаха кисти - все смазано, погреш­ности в рисунке.

26  сентября.  Пришел  в 12  ночи  вчера.  Собрание  по проработке постановления ЦК о  журн(алах)  «Звезда»,  «Ле­нинград»,  кинематографии  и проч.,  о вредных  протаскива­ниях  подражания  западно-ев­ропейскому  упадочному  ис­кусству  прошло  оживленно в нашем художественном)  кол­лективе,  где  между  прочим подвергались  (как  брак)  кри­тике  работы  Иоффе,  Фикса, Шестакова,  Пруцкого, Мочалова,  Фехнера,  а  так­же  и  моя  «Старая  Челяба». «Старую  Челябу»  некоторые (Сабуров, Мочалов) старались низвести  до  протаскивания вредной идеологии  - мол там много показано крепких стен, хорошо  живущих  и даже  нет мол  там  полицейского,  упи­танный  купец,  хорошо  живу­щий железнодорожник  и т. п. (Мочалов).



Апрель 1946 года



Май 1946 года



Июнь 1946 года



Июнь 1946 года

















Бывшая мельница Степановых





Улица Социалистическая

Юрий Рязанов. Ледолом: 1946 год, апрель. Наверное, этот апрельский день конца детства и врезался в меня, оставшись немеркнущей живой картиной, на всю жизнь - Челябинск, привычный маршрут: дом - школа на улице какого-то местного революционера Елькина… Что за революционер, чем прославился - неизвестно. И улиц с чьими-то чуждыми, ничего не говорящими фамилиями - уйма. Назвали - и забыли. …Однако шаг за шагом ко мне приближалась мёртвая кирпичная коробка - громадина с десятками одинаковых квадратных слепых окон, и я доплелся бы до порога своего пятого «б» класса, испытав очередную нудную процедуру с расспросами и допросами, высокомерными гневными нотациями и дневниковыми приговорами, не подлежащими обжалованию. Но добрёл я лишь до каменного моста, соединяющего центр города с Заречьем. Даже не перебежав тротуар и дорогу, я свернул направо с улицы Труда, поражённый и сразу всецело захваченный тем действом, что творилось под быками моста.

Я сразу увидел нечто необыкновенное: река движется, словно огромное - взглядом не охватишь - ожившее существо, огромнейшее чудовище, но не сказочное, а всамделишное, и это зрелище меня пронизало и примагничивало. Я почти поверил в это осмысленное движение, окинув взглядом неохватное шевелящееся пространство, зажатое берегами. Миасс был похож на спавший зиму и вдруг очнувшийся от оков сна живой организм. Пока я видел не сам организм, а панцирь, закрывавший его. А под ним движется, медленно и грозно, сама стихия, неукротимая силища, всемогущая, неудержимая. Там и сям двух-трёхметровые - не меньше! - куски льда вставали вертикально, зловеще отблёскивая сталью сломов, и в таком положении медленно ползли навстречу мосту, словно стремясь сокрушить, сдвинуть его с фундамента и даже вместе с ним поплыть дальше.

Дух захватило необъяснимым желанным страхом: а если они сорвут и потащат, толкая перед собой, железобетонное сооружение, а вместе с ним и строения на берегу?! Выворачиваясь, становясь на дыбы, с невероятной мощности напором наползая на быки моста, они однако с оглушительным грохотом рушились, раскалывались, крошились под напором таких же массивных глыбин.

Подобного буйства речной стихии мне ещё ни разу не выпало счастье наблюдать: льдины разных размеров, толщины и очертаний, а также крошево неслись по другую, противоположную, правую, сторону моста, если посмотреть через чугунные перила, вниз по течению сплошной массой, то быстро, то замедляя движение, то рывками и с невероятной скоростью, сталкивались, вползая друг на дружку, с шлёпаньем и плеском плюхались в бездонные чёрные водовороты, приоткрывавшиеся на секунду-другую. Грохот и скрежетания звучали грозным музыкальным сопровождением неукротимого буйства природы, битвы ледяной рати со всем и вся и с самой собой.

В этом сражении не определишь победителей или побежденных, всё перемолотое неудержимо несло за гранитные быки моста, мимо каменных оков берега.

Я повернул голову налево и стал со страхом и наслаждением любоваться колоссальным ледяным нашествием, вседробящим, казалось, неукротимым, бесконечным, нёсшим на себе, на своём колышущемся панцире, обломки грандиозного побоища: бревна, обломки досок, щепки и куски каких-то сооружений, побеждённых, раздробленных, раскромсанных, расплющенных, разбитых вдребезги в дикой схватке, произошедшей где-то там, выше по течению. Даже одноместный, с распахнутой, висящей на верхнем шарнире дверью и уцелевшим стульчаком, сортир сорвал озверевший ледяной зверь-хулиган, не выпуская его из своих невидимых насмешливых лап, и волок неведомо куда.

Все замеченные мною обломки чего-то сооружённого руками людей недавно были заборами, сараями, баньками в приречных посёлках. Сейчас, изломанное, исковерканное, это нечто, временами выплывая, появлялось на поверхности вздыбившегося ледяного поля, задавленное, зажатое и раздавленное, кусками - всего на секунду, на момент сверкнувших под солнцем огранённых кристаллов, скрывавших это сокрушённое в тёмной, жуткой пучине, может быть навсегда опустив на дно, в вязкий ил, как в могилу. Словно загипнотизированный этим могучим буйством, я вцепился в чугунные брусья перил моста, не чувствуя онемевших пальцев.

…Вода прибывала на глазах и, когда льдины, словно доисторические животные, страшные чудища, наскакивали, напирали со скрежетом на быки, выплёскивая струи и выплёвывая мелкое крошево на площадь моста, мне становилось не по себе: казалось, что ледяные горы - рукой дотянуться можно - недвижимы, а мост вместе со мной стремглав несётся вниз по течению.

Эта фантасмагория длилась до тех пор, пока я опять не повернул голову и вдруг всё-таки почувствовал, что мои лёгкие обутки промокли насквозь и пора драпать с опасного, пугающего, словно заколдовавшего меня моста: углы некоторых накренившихся в мою сторону льдин, ослепительно блистая гранями изломов под ярким солнцем, проносились и проползали совсем рядом. Сдёрнув скрюченные пальцы с перила, одеревеневшие от холода, я быстро, насколько позволяли негнувшиеся в коленях ноги, пошлёпал по лывам, залившим тротуар, на противоположную часть улицы, не отрывая зачарованного взгляда от ледолома, - меня всё ещё влекло туда, где продолжала буйствовать всёсокрушающая зовущая стихия.











1946 год, осень. До двухэтажной бани с третьей, технической, надстройкой на улице Красноармейской добрались молча. …Народу на первом этаже скопилось - не протолкнёшься. Шебутливые, горластые женщины с эмалированными тазами, цинковыми ванночками и малолетними ребятишками, смиренные старушки и старики с вениками и авоськами, шныряющая туда-сюда пацанва… Все места на скамейках, расставленных вдоль стен, плотно заняли жаждущие помыться. Многие ждут стоя. Некоторые сидят на бетонном, с белой мраморной крошкой, полу и в углах, на карточках.

- Бежим на второй, - предлагает Генка, и мы с трудом протискиваемся на следующий этаж.

И здесь такая же давка. Громкие споры, кто за кем занимал очередь. Нам удаётся просочиться сквозь душную толпу до лестницы, ведущей на третий, технический, этаж, в котельную. Оттуда, сверху, раздаются словно бы винтовочные выстрелы, резко ударяющие в ушные перепонки, - там работают котлы нагрева воды. Загадочные с детства звуки. Сколько лет я пытался разгадать, что там такое взрывается?

Поскольку свободного времени впереди простиралось бесконечно много, а цели пребывания здесь не видно никакой, то я охотно поднялся, и мы, извиняясь и расплющиваясь в толпе, протиснулись к буфету, находившемуся в зале первого этажа. Даже несколькими ступеньками ниже, как бы в полуподвале, залитом густым, влажным воздухом, насыщенным терпкими запахами нечистых человеческих тел.









Челябинский цинковый завод