Побуждение и принуждение. История о том, почему не встретились Чайковский и Прокофьев
Поставить в одну программу Чайковского с Прокофьевым вообще-то дело нехитрое. Вот-де утонченно-сентиментальное, а вот оглушительно-нахрапистое. Дивитесь, мол: Россия - родина контрастов! А вот извлечь корень, из коего произросла музыка одного и другого, - задача, подвластная исключительно мастеру.
4.12.2022. Малый зал Московской государственной консерватории. П.Чайковский. «Думка» (русская сельская сцена). Вальс-безделушка. Размышление. Ната-вальс. «Нежные упреки». Вальс, соч.40. Вариации фа мажор. С.Прокофьев. Сарказмы. Соната №5. Этюд №3. «Сказки старой бабушки». Токката.
Яков Кацнельсон, фортепиано.
Кажется, что между одной и другой музыкой пролегла вечность или, по меньшей мере, долгая и насыщенная эпоха. А ведь не так! Прокофьев Чайковского хоть коротко, но даже застал. И с некоторой натяжкой можно даже сказать - принял от него эстафету.
И Чайковского, и Прокофьева Яков Кацнельсон исполняет единым потоком. Предусмотрительно исключив дробление выхлопами из зала.
И тем самым создает АТМОСФЕРУ. Арка для Чайковского сооружена из «Думки» и Вариаций. Ключ к его музыке содержится именно здесь, а внутри конструкции - пояснения, детали.
«Думка» начинается уныло, тягостно, беспросветно. А дальше вдруг что-то зарождается. Если исходить из авторской ремарки - русская сельская сцена, то это может быть что угодно: мечта о вольной сытной жизни, или удалая богатырская забава, или ладная песня. Но приключение пережито - и возвращается черная депрессия, под аккомпанемент жгучих басовых ударов: так жить нельзя…
Вариации же, самое раннее сочинение Чайковского из выбранных, обильно пересыпаны импульсами - эдак на европейский манер. Эта пьеса прямо-таки дышит Шуманом, и его формами, и его наполнением. Происходит последовательная активация самоощущения, и в финале образуется прямо круговерть.
Но прежде чем от Чайковского повеет Шуманом, пианист даст важные пояснения. И здесь-то - первое откровение.
Внезапно ощущаешь: Кацнельсон наводит фокус на побуждение как таковое. «Фактура» пьесы как бы и не столь важна - будь то спасительная просветленная мысль в Размышлении (устроенном, к слову, почти как «Думка», но несравнимо более рефлекторном-пульсирующем) или кружение в вальсах. Побуждение, потом вспышка - и остановка: дескать, было и прошло - а стоило ли увлекаться…
Такой вот микс русского с европейским. Словно в фортепианной лирике Чайковского побуждает к сдержанности не только тип темперамента, но и многознание: русские-то такой народ - если уж заведутся, то не остановить…
Но еще более интересным мне показался акцент Кацнельсона на этом самом моменте побуждения.
Потому хотя бы, что дальше, у Прокофьева, само это понятие - волеизъявление, пусть хоть бы и нерешительное, попросту стерто из употребления!
И на смену побуждению приходит абсолютная вынужденность. И вот в этом главное откровение исполняемой программы.
Скажете, ранний Прокофьев питался буйством молодой своей энергии? Ах, если бы…
Нет, не так! Его бешеная, умопомрачительная, ядерная музыка зародилась словно в самых недрах накрывших мир пертурбаций!
Так вот, у Прокофьева Кацнельсон помещает в основания арки самый-пресамый экстрим: Сарказмы и Токкату.
Первый же Сарказм - грохот, лязг; все полыхает вокруг так, что живого места не остается. Всеобщая судорога - и едкая гримаса кого-то невидимого.
И дальше в том же духе. Сотрясение всего и вся, мир трещит по швам на разрыв… Во втором Сарказме человек в ужасе словно прижимает оставшиеся пожитки к груди; в четвертом - впервые в этот вечер - вводится некая сказочная тема, из другого измерения и из другой реальности; в пятом - человек, резко сжавшийся в размере, пробует как-то обустроиться, пережив кошмар, на духовных руинах.
А что в Токкате? Здесь - художественное воплощение начавшегося процесса. Он разворачивается, набирает размах-всеохватность, наливается всемогущей упругостью. Страшно даже слушать… И чуть в правой руке пианиста шевельнется иллюзия - а может, мол, все как-то устроится?, - как жуткой силы взрыв разносит иллюзии в щепки…
А теперь прислушаемся к тому, что звучит внутри этой арки.
5-ю сонату Кацнельсон исполняет изумительно! Именно что АТМОСФЕРНО. Это своего рода окопная война маленького человека против захватившей власть темной и таинственной силы. Это тонкое искусство выживания. И это, если угодно, манифест смирения. Басовых раскатов тут даже и не слышно до поры. ТАМ - наблюдают и контролируют. НАВИСАЯ.
И все равно - катастрофа в финале. Будто плотину прорвало. И накрыло лавой. И явлена то ли бульдожья, то ли циклопья железная хватка.
Раннему этюду и «Сказкам бабушки» осталось привнести несколько тонких штрихов. Замечательны перебежки партии правой руки в этюде - как бы подступиться к этим всевластным басам; но бегом обратно… И милая отстраненность «бабушки». Долго живет, всякое, понимаешь, повидала. И здесь фоном тот самый волчок, который чуть что схватит за бочок и который делает у Прокофьева весь финал великого 2-го фортепианного концерта. И еще здесь тень отважной и участливой Красной шапочки… Но в общем и целом бабушка учит уму-разуму: не ложитесь на краю.
На бис - еще один сантимент П.И. и знаменитый марш С.С. из «Трех апельсинов» - скособоченный, фальшивый и задорно навязчивый.
Законченное полотно художника рояля.
