Комплементаризм в гедонистической перспективе
Все искусства смотрят на мир и друг на друга в свете решаемых ими задач. Посмотрим на искусство сочетания искусств сквозь призму искусства удовольствия.
Как и многие искусства, искусство удовольствия проявило склонность стать всеохватным мировоззрением, которое безраздельно владело бы человеческим существом. Таким образом нормативная система извлечения удовольствий обернулась гедонизмом, согласно которому удовольствие есть высшая цель человеческой жизни и всё на свете следует оценивать исключительно с точки зрения его отношения к удовольствию.
Гедонизм, однако, очень быстро столкнулся со своей недостаточностью и нуждой в иных искусствах, а значит в иных целях и оценках. Противоречие, известное как парадокс гедонизма, состоит в том, что тот, кто ставит удовольствие высшей целью, становится наименее способным его получать. Он оказывается очень уязвимым как с точки зрения слабости в борьбе за удовольствия, так и с точки зрения внутренней омрачённости различными тревогами. Помимо этого оказывается, что наиболее популярные и простые удовольствия обладают рядом недостатков: за них слишком острая конкуренция, они слишком скоротечны, они слишком быстро приедаются и за них в конечном счёте приходится платить слишком высокую цену. А для более тонких удовольствий нужно развивать себя, вновь прибегая к каким-то посторонним искусствам. Само представление о некоторых видах удовольствия открывается лишь в перспективе этих искусств, многие из которых относятся к гедонизму как стратегии скорее отрицательно.
Прогресс, однако, воскресил гедонизм как позицию. Хотя вершителями прогресса стали вовсе не гедонисты, а скорее наоборот, среди обществ, наиболее активно пожинающих его плоды, вновь стало распространяться гедонистическое мировоззрение. Поэтому критерий удовольствия не только вернул своё значение, но даже обрёл невиданное влияние, ведь прогресс создал небывалые условия для наслаждения жизнью. И когда современный человек оценивает что-либо, он зачастую пользуется как превалирующей именно такой оценкой: "А какой мне от этого будет кайф?".
Падение интереса к старым конфессиональным искусствам в значительной мере обусловлено именно новыми свойствами простых удовольствий. Они стали доступнее и конкуренция на них резко смягчилась; индустрия развлечений многократно умножила их разнообразие, пусть и кажущееся; современная медицина укрепила способности потреблять удовольствия; и всё это вместе уменьшило расплату. В богатых обществах лишь малочисленные чудаки, испорченные образованием, ищут чего-то особенного. Тем не менее разные древние системы всё ещё обладают некоторой ценностью с точки зрения того удовольствия, которое они способны дать. И не исключено, что в будущем, когда простые удовольствия всё-таки начнут приедаться или когда конкуренция на них резко возрастёт за счёт менее испорченных и более выносливых жителей бедных обществ, эта ценность возрастёт.
Гедонистическая ценность религиозных практик состоит в том, что, во-первых, они, как правило, не разрушают наслаждающегося, его психическое и физическое здоровье, во-вторых, предлагают удовольствия невиданные, как по качеству, так и по интенсивности, то есть которые, в частности, не приедаются и не исчерпываются каким-то другим способом, в-третьих, не отягощены борьбой с конкурентами, в-четвёртых, зачастую делают человека во многих смыслах сильнее, что крайне важно для производства и потребления всё тех же более простых удовольствий.
Главный минус подобных систем в их сложности и неудобстве. Искатель "духовных удовольствий" должен следовать множеству обязательств, во многом ограничивать себя на протяжении довольно долгого времени, прежде чем он достигнет первых искомых эффектов, и то безо всякой гарантии. Многие попросту не верят подобным обещаниям, полагая, что игра не стоит свеч, и видят в любых проповедниках обыкновенных шарлатанов. Кроме того, подобные системы чаще всего связаны с отказом от многих простых удовольствий, несовместимы с их свободным потреблением. Попытки же всё упростить и механически отделить технологии "духовных удовольствий" от подобных запретов, столь популярные в 50-90-х годах, обычно демонстрируют свою неэффективность. Крайне затруднительно стяжать блаженство единения со Христом, не порывая с сексуальной свободой, или блаженство предания себя Богу, не порывая со свободой употребления пьянящих веществ.
С гедонистической точки зрения, под углом зрения искусства удовольствия, сочетание искусств оказывается технической проблемой, подобной тем, какие этой стратегии приходилось решать на заре своего существования. Гедонистическая перспектива, конечно, открывает определённую картину мира, или, иначе говоря, определённый план бытия открывается в свете задачи удовольствия, но, с другой стороны, ищущий удовольствий может верить во что угодно, лишь бы эта вера доставляла ему удовольствие. Поэтому двойственность или даже множественность картин мира гедонисту вполне понятна. Всё теперь предстаёт именно как техническая задача, похожая на те, которые стоят перед любителями трудносовместимых удовольствий: например, спорта и объедения, славы и ничегонеделания, алкогольного и наркотического опьянения, риска и безмятежности.
Истинный ценитель удовольствий хочет всё. Он не может ничего упустить. А уж коль скоро проблема приобретает технический характер, больше нет ничего невозможного: всё оказывается "делом техники". Тем более что гедонисты уже привыкли к тому, что эффективный путь к удовольствиям лежит через отказ от удовольствий как высшей ценности. Соответственно, комплементаризм оказывается крайне важным с гедонистической точки зрения. И в той мере, в какой искатели удовольствий смогут усвоить иные перспективы, в этом заинтересованы и соответствующие конфессии, могущие приобрести новых и, казалось, навсегда потерянных адептов.
Как и многие искусства, искусство удовольствия проявило склонность стать всеохватным мировоззрением, которое безраздельно владело бы человеческим существом. Таким образом нормативная система извлечения удовольствий обернулась гедонизмом, согласно которому удовольствие есть высшая цель человеческой жизни и всё на свете следует оценивать исключительно с точки зрения его отношения к удовольствию.
Гедонизм, однако, очень быстро столкнулся со своей недостаточностью и нуждой в иных искусствах, а значит в иных целях и оценках. Противоречие, известное как парадокс гедонизма, состоит в том, что тот, кто ставит удовольствие высшей целью, становится наименее способным его получать. Он оказывается очень уязвимым как с точки зрения слабости в борьбе за удовольствия, так и с точки зрения внутренней омрачённости различными тревогами. Помимо этого оказывается, что наиболее популярные и простые удовольствия обладают рядом недостатков: за них слишком острая конкуренция, они слишком скоротечны, они слишком быстро приедаются и за них в конечном счёте приходится платить слишком высокую цену. А для более тонких удовольствий нужно развивать себя, вновь прибегая к каким-то посторонним искусствам. Само представление о некоторых видах удовольствия открывается лишь в перспективе этих искусств, многие из которых относятся к гедонизму как стратегии скорее отрицательно.
Прогресс, однако, воскресил гедонизм как позицию. Хотя вершителями прогресса стали вовсе не гедонисты, а скорее наоборот, среди обществ, наиболее активно пожинающих его плоды, вновь стало распространяться гедонистическое мировоззрение. Поэтому критерий удовольствия не только вернул своё значение, но даже обрёл невиданное влияние, ведь прогресс создал небывалые условия для наслаждения жизнью. И когда современный человек оценивает что-либо, он зачастую пользуется как превалирующей именно такой оценкой: "А какой мне от этого будет кайф?".
Падение интереса к старым конфессиональным искусствам в значительной мере обусловлено именно новыми свойствами простых удовольствий. Они стали доступнее и конкуренция на них резко смягчилась; индустрия развлечений многократно умножила их разнообразие, пусть и кажущееся; современная медицина укрепила способности потреблять удовольствия; и всё это вместе уменьшило расплату. В богатых обществах лишь малочисленные чудаки, испорченные образованием, ищут чего-то особенного. Тем не менее разные древние системы всё ещё обладают некоторой ценностью с точки зрения того удовольствия, которое они способны дать. И не исключено, что в будущем, когда простые удовольствия всё-таки начнут приедаться или когда конкуренция на них резко возрастёт за счёт менее испорченных и более выносливых жителей бедных обществ, эта ценность возрастёт.
Гедонистическая ценность религиозных практик состоит в том, что, во-первых, они, как правило, не разрушают наслаждающегося, его психическое и физическое здоровье, во-вторых, предлагают удовольствия невиданные, как по качеству, так и по интенсивности, то есть которые, в частности, не приедаются и не исчерпываются каким-то другим способом, в-третьих, не отягощены борьбой с конкурентами, в-четвёртых, зачастую делают человека во многих смыслах сильнее, что крайне важно для производства и потребления всё тех же более простых удовольствий.
Главный минус подобных систем в их сложности и неудобстве. Искатель "духовных удовольствий" должен следовать множеству обязательств, во многом ограничивать себя на протяжении довольно долгого времени, прежде чем он достигнет первых искомых эффектов, и то безо всякой гарантии. Многие попросту не верят подобным обещаниям, полагая, что игра не стоит свеч, и видят в любых проповедниках обыкновенных шарлатанов. Кроме того, подобные системы чаще всего связаны с отказом от многих простых удовольствий, несовместимы с их свободным потреблением. Попытки же всё упростить и механически отделить технологии "духовных удовольствий" от подобных запретов, столь популярные в 50-90-х годах, обычно демонстрируют свою неэффективность. Крайне затруднительно стяжать блаженство единения со Христом, не порывая с сексуальной свободой, или блаженство предания себя Богу, не порывая со свободой употребления пьянящих веществ.
С гедонистической точки зрения, под углом зрения искусства удовольствия, сочетание искусств оказывается технической проблемой, подобной тем, какие этой стратегии приходилось решать на заре своего существования. Гедонистическая перспектива, конечно, открывает определённую картину мира, или, иначе говоря, определённый план бытия открывается в свете задачи удовольствия, но, с другой стороны, ищущий удовольствий может верить во что угодно, лишь бы эта вера доставляла ему удовольствие. Поэтому двойственность или даже множественность картин мира гедонисту вполне понятна. Всё теперь предстаёт именно как техническая задача, похожая на те, которые стоят перед любителями трудносовместимых удовольствий: например, спорта и объедения, славы и ничегонеделания, алкогольного и наркотического опьянения, риска и безмятежности.
Истинный ценитель удовольствий хочет всё. Он не может ничего упустить. А уж коль скоро проблема приобретает технический характер, больше нет ничего невозможного: всё оказывается "делом техники". Тем более что гедонисты уже привыкли к тому, что эффективный путь к удовольствиям лежит через отказ от удовольствий как высшей ценности. Соответственно, комплементаризм оказывается крайне важным с гедонистической точки зрения. И в той мере, в какой искатели удовольствий смогут усвоить иные перспективы, в этом заинтересованы и соответствующие конфессии, могущие приобрести новых и, казалось, навсегда потерянных адептов.