К. Д. Кавелин. "Мысли и заметки о русской истории"
Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885)
Главной задачей образованного человека Константин Дмитриевич Кавелин считал распространение европейского опыта и европейской культуры в России. "Что за беда, что многие ростки, будучи пересаженными на неподходящую почву, погибнут без следа! - говорил он. - Но ведь какие-то выживут, а значит хоть какое-то движение вперёд будет. А иначе - грязь, дикость, запустение, мракобесие и самодовольство - и больше ничего"…
Эти мысли были почти двадцать лет спустя приведены в систему и нашли отражение в его статье, которая так и называлась - "Мысли и заметки о русской истории" (Вестник Европы, 1866, т. 2):
Если мы - европейский народ и способны к развитию, то и у нас должно было обнаружиться стремление индивидуальности высвободиться из-под давящего её гнёта; индивидуальность есть почва всякой свободы и всякого развития, без неё немыслим человеческий быт.
Безличность быта не была нам навязана, наложена насильственно. Она была в нравах большинства. Масса свободных людей добровольно шла в кабалу.
В обществе, построенном на крепостном начале, личность могла заявить себя не иначе, как с ненавистью к порядку дел, который её давил, со всею необузданностью и гневом угнетённой силы, рвущейся на простор, с пристрастием к цивилизованной Европе, где личность служит основанием общественного быта и права, где свобода её признана и освящена.
В сложившемся таким образом быту личное начало могло быть вызвано, пробуждено к нравственному, духовному развитию только извне. Это пробуждение выразилось, в начале XVIII века, в Петре Великом. Пётр - первая свободная великорусская личность, со всеми её характеристическими чертами: практичностью, смелостью, широтою, и со всеми недостатками, обусловленными тою средою и теми обстоятельствами, при которых она появилась. Личность могла выступить только со всею неопытностью, мечтательностью, пренебрежением к действительности, каковым является всякое новое начало, верующее только в себя и в свою силу. Все эти черты мы находим в Петре: он с ненавистью смотрит на старину, все его убеждения - в пользу европейского просвещения. С неудержимой, ужасающей силой и верой в свой идеал, он пересоздаёт весь наш быт от азбуки - до бороды и платья, от ассамблеи - до Сената. Никакие препятствия его не останавливают. Во всех его действиях лежит в основании убеждение, что нет ничего невозможного, что можно всё пересоздать сразу, и он спешит сделать в своё царствование то, что в обыкновенном порядке исторического развития есть дело веков и поколений. Своему делу, своей мысли Пётр посвятил себя безгранично, с полным самопожертвованием. Его искренность и самоотвержение так же велики, как его дела. Он заявляет, что его наследником должен быть тот, кто наследует ему по духу, а не по плоти. Он страшный, неумолимый деспот, но не во имя своего лица, а во имя принципа, и потому деспотизм его просветлён идеей. Пётр - новое, небывалое, чрезвычайное явление в русской истории. Он - целая революция и (как всякая революция) - программа для будущего, которую пришлось выполнить последующему времени.
Но было бы ошибочно думать, что Пётр - какая-то случайность в русской истории. Можно доказать положительными данными, что все его преобразования подготовлены предшествующим временем и развитием.
Пётр стал на грани между двумя периодами русской истории и заслонил собою прошедший. Он выражал собою стремление прогрессивного меньшинства, которое тяготилось бытом тогдашнего времени, и стоял во главе его. Страна, создавшая такого человека, не может не иметь будущности. Эта мысль служила нам утешением в самые тяжкие, безотрадные минуты…
С Петром Великим начало личной свободы было поставлено в России как программа, как требование, которое должно было постепенно осуществиться в действительности.
Наше движение историческое - совершенно обратное с европейским. Последнее началось с развития индивидуального начала, которое более и более вдвигалось в условия государственного быта; у нас история началась с совершенного отсутствия личного начала, которое мало-помалу пробудилось и под влиянием европейской цивилизации начало развиваться. Конечно, должно наступить рано или поздно время, когда оба развития пересекутся в одной точке и тем выравняются. Но сегодня это глубокое различие задатков развития есть одна из главнейших причин того, что мы друг друга мало понимаем.
Мы теперь относимся очень отрицательно к нашей истории, видим в ней только дикость, только варварство. Справедливо ли это? Я не думаю. Наша история длится с появления великорусского элемента, с XII века, и продолжается 700 лет.
А если иметь в виду историю политически независимого русского государства (с 1480-го года), то и того меньше: на тот момент - меньше 400 лет!
В эти годы мы успели колонизировать огромное пространство, образовать огромное государство. Не имея предшественников на своей почве, которые бы передали нам по наследству какую-нибудь цивилизацию, мы вынуждены были жить своим умом, должны были вобрать в себя множество варварских элементов.
Очень верное наблюдение! Многие европейские государства возникли на обломках Римской империи и унаследовали от римлян развитый письменный язык, литературу, законы и правовые понятия, не говоря уже о технических знаниях, необходимых для строительства кораблей и крепостей, дорог и водопроводов…
Дальнейший ход нашей истории и внутреннего развития есть тайна для нас самих. Почва приготовлена. Что на ней вырастет, что она принесёт в сокровищницу всемирной истории - это покажет будущее. На наших глазах второй период русской истории окончился, исчерпан совсем, и для нас начинается другое время, другая жизнь…
Когда-то история привлекала людей как любопытная сказка о старине. Быль могла тогда безнаказанно перемешиваться в ней с небылицей. История в этом виде тешила воображение и подстрекала интерес повестью о прошлых временах и отдалённых предках. Позднее - история стала поучением и справкой. Что и как происходило прежде - служило указанием и советом в практической деятельности, История обратилась в архив старых политических и государственных дел. Напоследок история делается источником и зеркалом народного самосознания. Торная дорога кончилась; предстоит идти наугад, ощупью, и тогда-то наступает время глубокого раздумья…
Примкнув к семье романских и германских народов, мы твёрдо уверились, что нам предстоит двигаться в круге идей и направлений, выработанных их жизнью и трудами; а на поверку оказывается, что общего у нас с этими народами одни только свойственные всем людям стремления и задачи, всё же остальное - вовсе не похоже на европейское. Мы теперь невольно начинаем спрашивать самих себя: что же мы такое, что нас такими сделало и куда мы идём? Эти вопросы поднимаются у нас теперь со всех сторон; во всём, что у нас думается и делается, видны попытки отвечать на эти вопросы. В литературе и искусстве одинаково слышится задача понять себя, уяснить себе смысл и значение нашего исторического существования.
Думать и учиться мы начали поздно, гораздо позднее других народов. Это дало нам возможность пользоваться, без больших усилий, тем, до чего другие народы дошли тяжким трудом и горьким опытом. Но именно по этой причине мы не привыкли думать и, принимая чужие мысли за свои, не выходим из духовного малолетства. Оттого наш собственный опыт остаётся непродуманным и жизнь наша есть стихийная, неосмысленная. Наши взгляды, убеждения выведены нами не из нас самих и не из нашей истории, а приняты целиком от других народов. Оттого мы и не умеем связать прошедшего с настоящим.
Самые неотложные потребности гражданского общежития и благоустройства ещё удовлетворяются кое-как в двух-трёх центрах громадного нашего царства, а вне их как будто вовсе не существуют. Сколько же столетий нужно нам прожить ещё, чтоб стать хоть тем, чем была Европа в XVIII веке? А она, между тем, будет идти вперёд…
В каком же виде представляется общий ход русской истории? Где её главные узлы? Каково значение важнейших её эпох и событий? На эти вопросы приходится теперь отвечать несколько иначе, чем думалось ещё недавно.
Мы сравниваем своё настоящее не со своим же прошедшим, а с посторонним образцом, который у нас перед глазами. Вот наша общая, всегдашняя ошибка, которая перепутывает все наши понятия. Судя о том, что мы сделали, не по тому, что вообще может человек сделать хорошего на свете, а по тому, что мы могли сделать при данных обстоятельствах, мы были бы справедливее к нашим предкам. Нельзя не изумляться, сколько мы успели сделать в сравнительно короткое время! Невольно приходишь к мысли, что мы не только не ленились, а, напротив, работали без устали. Чтобы достигнуть того, чего мы достигли в прожитые нами века, нужны были чрезвычайные, нечеловеческие усилия.
Ещё не так давно люди высокого образования думали, что православие, отделив нас от остального образованного европейского мира, задержало наше развитие и было главной, если не единственной причиной нашей видимой отсталости в культуре от прочих народов. На самом же деле, мы сильно отстали в культуре от Европы потому, что жизнь Великороссии началась с азбуки, с самой первой ступени оседлого быта при самых неблагоприятных условиях.
Молодечество, безграничная удаль, не знающая ни цели, ни предела, разгул, стремление к безграничной свободе, которая манит человека из гражданской обстановки в поля и леса, на приволье, есть лишь оборотная сторона того ритуала, которым человек без культуры обставляет каждый свой шаг из боязни, чтоб ему не приключилось какой беды. Им не руководит внутреннее сознание, полагающее границы деятельности и указывающее способы, как действовать; его извне опутывает обычай. Натура не особенно сильная сдерживается этой внешней уздой; но сила с ней не уживается; она разрывает гнетущие её внешние оковы и, не умеряемая внутренним содержанием, истощается в безграничном и беспредметном разгуле. Глубоко проходит эта черта чрез всю русскую жизнь, беспрестанно отзывается она в ней. В образованных слоях нашего общества удаль и разгул переносятся в сферу мысли и духовной деятельности…
Один и тот же материал (славянское племя), поставленный только в разные условия, даёт на западе и востоке России совершенно различные результаты. В течение столетий все силы Великороссии были обращены на грубый материальный труд заселения дикой страны при самых враждебных человеку природных условиях, нравственная и умственная сторона в ней дремала. Наша подражательность, наша падкость к чужому ставятся нам в укор, но такая восприимчивость и впечатлительность доказывают отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался, - впитыванием образовательных элементов извне.
Отсюда множество явлений в нашей жизни, на которые мы теперь горько жалуемся, потому что время их проходит. Внешний характер образования, раздвоенность общества, отчуждение высших слоёв народа от низших и высокомерное отношение первых к последним - всё это обусловливалось стремлением грубой среды к культуре. Нам не нравятся формы, в которых оно выразилось; но они были такие, а не другие, именно потому, что такова была среда. Иной ход образования, иные формы стремления к нему для неё были невозможны.
Пассивное восприятие чужой культуры, по преимуществу дисциплинарная роль церкви и первобытные формы государства - всё это свидетельствует о крайне слабом развитии духовного, нравственного элемента, который немыслим там, где индивидуальное развитие ещё не начиналось. Величайшая невоздержность, вероломство, обман, насилие, воровство, грабежи и разбои, плутовство во всех возможных видах - вот в чём, на разные лады и с самых различных точек зрения, упрекается великорусский люд всех общественных разрядов и положений. Те же упрёки, с небольшими вариациями, слышатся и до сих пор. Странно было бы считать эти пороки русского общества прирождёнными и на этом основании отчаиваться в возможности их искоренения. Мы страдали и страдаем нравственной и духовной неразвитостью; наши пороки - признак грубого, недозрелого общества. Чувствуя свою несостоятельность, оно крепко держится за свой государственный строй, обеспечивающий его политическую целость и независимость…