Сталин и ветер истории.
Главный маршал авиации А.Е. Голованов в своей книге «Дальняя бомбардировочная» упомянул такой эпизод: «5 или 6 декабря 1943 года мне позвонил Сталин и попросил приехать к нему на дачу. Явившись туда, я увидел, что ходит он в накинутой на плечи шинели. Был он один. Поздоровавшись, Верховный сказал, что, видимо, простудился и опасается, как бы не заболеть воспалением легких, ибо всегда тяжело переносит это заболевание. Походив немного, он неожиданно заговорил о себе.
- Я знаю, - начал он, - что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. - И, походив немного, продолжал: - Но я уверен, что ветер истории все это развеет...
Нужно сказать прямо, я был удивлен. В то время мне, да, думаю, не только мне, не представлялось вероятным, что кто-либо может сказать о Сталине плохое. Во время войны все связывалось с его именем, и это имело явно видимые основания».
Но вот в 1988 году в "Литературной газете" от 2 сентября вышла статья О. Мороза "Последний диагноз". В ней рассказывалось о том, как осенью 1971 года психиатр М. И. Буянов, работавший в это время преподавателем Центрального института усовершенствования врачей, беседовал с В. Н. Мясищевым, который в 1939 году возглавил Психоневрологический институт, основанный академиком Бехтеревым в Ленинграде. Сам Мясищев умер в 1972 году.
"В декабре 1927 года, - рассказывает Мясищев, - Бехтерев отправился в Москву для участия в съезде психиатров и невропатологов, а также в съезде педологов… Перед самым отъездом из Ленинграда он получил телеграмму из Лечсанупра Кремля с просьбой по прибытии в Москву срочно туда позвонить. Бехтерев позвонил, а затем отправился в Кремль.
На заседание Бехтерев приехал с большим опозданием, кто-то из делегатов спросил его, отчего он задержался. На это Бехтерев - в присутствии нескольких людей - раздражённо ответил:
- Смотрел одного сухорукого параноика“.
„То ли кто-то из присутствующих доложил куда следует, - замечает по этому поводу М. И. Буянов, - то ли судьба Бехтерева была уже предрешена, но вскоре после этих слов он неожиданно скончался. Был он физически очень крепок, ни на что не жаловался.
Его неожиданная смерть поразила всех, многие заподозрили что-то неладное“.
Но в 1995 году в сентябрьском номере газеты "Аргументы и факты" (№ 32) было опубликовано интервью с Натальей Петровной Бехтеревой, внучкой того самого академика Бехтерева, который, якобы, рассказал Мясищеву то, что он потом поведал Буянову, а Буянов - Морозу.
«Кор.- ...Кстати, действительно Владимир Михайлович Бехтерев вышел от Сталина и сказал, что тот - параноик, за что вашего деда и отравили?
- Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг.
Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от любого больного и сказать, что тот - параноик? Он не мог этого сделать".
Сама Наталья Петровна Бехтерева, считала, что виновником смерти учёного была его супруга. Она заявила: «У нас в семье всем было известно, что отравила Владимира Михайловича его вторая жена...».
А вот что говорит заведующий кафедрой психиатрии Военно-медицинской академии профессор A.A. Портнов в беседе с М. Дмитруком:
«Что касается легендарной фразы, то Бехтерев, уверен, не мог её сказать. И вовсе не потому, что испугался бы расправы. Владимир Михайлович действительно был очень смелым человеком и говорил нелицеприятные вещи невзирая на лица, - об этом справедливо пишут авторы версии.
Сухорукий параноик… Так сказать о пациенте не может даже начинающий психиатр. А Бехтерев был крупнейшим специалистом, признанным во всем мире. Он отличался исключительным тактом, деликатностью, тонкостью в отношениях с людьми, призывал коллег соблюдать врачебную тайну, щадить самолюбие больных.
Если бы Бехтерев и поставил Сталину диагноз, то никогда не стал бы говорить об этом в кулуарах, да ещё в оскорбительных выражениях. Я убеждён, что их приписывают учёному люди, которые не знают его образа мыслей, нравственной позиции».
Из интервью Игоря Губермана:
«Я знаю эту версию - чушь собачья. Эту версию принесли, очевидно, в 1956 году врачи, возвращавшиеся из лагерей… Бехтерев действительно обследовал Сталина как невролог… В ту же ночь он умер, отравившись. Однако у Сталина тогда ещё не было достаточной команды для такого тайного убийства. И главное - Бехтерев был настоящий врач, дававший некогда клятву Гиппократа и учивший студентов свято её придерживаться. Поэтому, если бы даже он обнаружил у Сталина паранойю, он бы никогда не сказал об этом вслух».
В своих “Наблюдениях над исторической жизнью народов” русский историк С. Соловьев, писал: “Не будучи в состоянии отрешиться от сознания, что история есть объяснительница настоящего и потому наставница (magistra vitae), человек, однако, хлопочет часто из всех сил, чтобы высвободиться от руководства этой наставницы. Покорствуя интересам настоящей минуты, он старается исказить исторические явления, затемнить, извратить законы их. Понимая важность истории, он хочет ее указаниями освятить свои мнения, свои стремления и потому видит, ищет в истории только того, что ему нужно, не обращая внимания на многое другое: отсюда односторонность взгляда, часто ненамеренная. Но когда ему указывают на другую сторону дела, неприятную для него, он начинает всеми силами отвергать или по крайней мере ослаблять ее: здесь уже искажение истины. История - это свидетель, от которого зависит решение дела, и понятно стремление подкупить этого свидетеля, заставить его говорить только то, что нам нужно. Таким образом, из самого стремления искажать историю всего яснее видна ее важность, необходимость; но от этого науке не легче”.
- Я знаю, - начал он, - что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. - И, походив немного, продолжал: - Но я уверен, что ветер истории все это развеет...
Нужно сказать прямо, я был удивлен. В то время мне, да, думаю, не только мне, не представлялось вероятным, что кто-либо может сказать о Сталине плохое. Во время войны все связывалось с его именем, и это имело явно видимые основания».
Но вот в 1988 году в "Литературной газете" от 2 сентября вышла статья О. Мороза "Последний диагноз". В ней рассказывалось о том, как осенью 1971 года психиатр М. И. Буянов, работавший в это время преподавателем Центрального института усовершенствования врачей, беседовал с В. Н. Мясищевым, который в 1939 году возглавил Психоневрологический институт, основанный академиком Бехтеревым в Ленинграде. Сам Мясищев умер в 1972 году.
"В декабре 1927 года, - рассказывает Мясищев, - Бехтерев отправился в Москву для участия в съезде психиатров и невропатологов, а также в съезде педологов… Перед самым отъездом из Ленинграда он получил телеграмму из Лечсанупра Кремля с просьбой по прибытии в Москву срочно туда позвонить. Бехтерев позвонил, а затем отправился в Кремль.
На заседание Бехтерев приехал с большим опозданием, кто-то из делегатов спросил его, отчего он задержался. На это Бехтерев - в присутствии нескольких людей - раздражённо ответил:
- Смотрел одного сухорукого параноика“.
„То ли кто-то из присутствующих доложил куда следует, - замечает по этому поводу М. И. Буянов, - то ли судьба Бехтерева была уже предрешена, но вскоре после этих слов он неожиданно скончался. Был он физически очень крепок, ни на что не жаловался.
Его неожиданная смерть поразила всех, многие заподозрили что-то неладное“.
Но в 1995 году в сентябрьском номере газеты "Аргументы и факты" (№ 32) было опубликовано интервью с Натальей Петровной Бехтеревой, внучкой того самого академика Бехтерева, который, якобы, рассказал Мясищеву то, что он потом поведал Буянову, а Буянов - Морозу.
«Кор.- ...Кстати, действительно Владимир Михайлович Бехтерев вышел от Сталина и сказал, что тот - параноик, за что вашего деда и отравили?
- Это была тенденция объявить Сталина сумасшедшим, в том числе с использованием якобы высказывания моего дедушки, но никакого высказывания не было, иначе мы бы знали. Дедушку действительно отравили, но из-за другого. А кому-то понадобилась эта версия. На меня начали давить, и я должна была подтвердить, что это так и было. Мне говорили, что они напечатают, какой Бехтерев был храбрый человек и как погиб, смело выполняя врачебный долг.
Какой врачебный долг? Он был прекрасный врач, как он мог выйти от любого больного и сказать, что тот - параноик? Он не мог этого сделать".
Сама Наталья Петровна Бехтерева, считала, что виновником смерти учёного была его супруга. Она заявила: «У нас в семье всем было известно, что отравила Владимира Михайловича его вторая жена...».
А вот что говорит заведующий кафедрой психиатрии Военно-медицинской академии профессор A.A. Портнов в беседе с М. Дмитруком:
«Что касается легендарной фразы, то Бехтерев, уверен, не мог её сказать. И вовсе не потому, что испугался бы расправы. Владимир Михайлович действительно был очень смелым человеком и говорил нелицеприятные вещи невзирая на лица, - об этом справедливо пишут авторы версии.
Сухорукий параноик… Так сказать о пациенте не может даже начинающий психиатр. А Бехтерев был крупнейшим специалистом, признанным во всем мире. Он отличался исключительным тактом, деликатностью, тонкостью в отношениях с людьми, призывал коллег соблюдать врачебную тайну, щадить самолюбие больных.
Если бы Бехтерев и поставил Сталину диагноз, то никогда не стал бы говорить об этом в кулуарах, да ещё в оскорбительных выражениях. Я убеждён, что их приписывают учёному люди, которые не знают его образа мыслей, нравственной позиции».
Из интервью Игоря Губермана:
«Я знаю эту версию - чушь собачья. Эту версию принесли, очевидно, в 1956 году врачи, возвращавшиеся из лагерей… Бехтерев действительно обследовал Сталина как невролог… В ту же ночь он умер, отравившись. Однако у Сталина тогда ещё не было достаточной команды для такого тайного убийства. И главное - Бехтерев был настоящий врач, дававший некогда клятву Гиппократа и учивший студентов свято её придерживаться. Поэтому, если бы даже он обнаружил у Сталина паранойю, он бы никогда не сказал об этом вслух».
В своих “Наблюдениях над исторической жизнью народов” русский историк С. Соловьев, писал: “Не будучи в состоянии отрешиться от сознания, что история есть объяснительница настоящего и потому наставница (magistra vitae), человек, однако, хлопочет часто из всех сил, чтобы высвободиться от руководства этой наставницы. Покорствуя интересам настоящей минуты, он старается исказить исторические явления, затемнить, извратить законы их. Понимая важность истории, он хочет ее указаниями освятить свои мнения, свои стремления и потому видит, ищет в истории только того, что ему нужно, не обращая внимания на многое другое: отсюда односторонность взгляда, часто ненамеренная. Но когда ему указывают на другую сторону дела, неприятную для него, он начинает всеми силами отвергать или по крайней мере ослаблять ее: здесь уже искажение истины. История - это свидетель, от которого зависит решение дела, и понятно стремление подкупить этого свидетеля, заставить его говорить только то, что нам нужно. Таким образом, из самого стремления искажать историю всего яснее видна ее важность, необходимость; но от этого науке не легче”.