К выходу новой книги о Борисе Рыжем
Продолжаю знакомиться со сборником «Борис Рыжий: исследования и материалы» (М., Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2022). Редакторы-составители Т.А. Арсенова и Н.Л. Быстров включили в книгу интервью с Борисом, которое я сделал в 1994 году для «Екатеринбургской недели». Это было его первое интервью. В книге, помимо научных работ о Б. Рыжем, рассматривающих различные аспекты его поэтики, републикованы документы, связанные, как указано в аннотации, с поэтическим дебютом Бориса Рыжего.
Журнальным дебютом Б. Рыжего стала публикация в «Уральском следопыте» (1993). Журнал выходил тиражом свыше 60 тыс. экз., распространялся на всей территории бывшего СССР. В редсовет входили непохожие друг на друга люди, например, Виктор Астафьев и Аркадий Стругацкий, представлявшие разные литературно-общественные лагеря. Их присутствие в редсовете служило как бы символом общественного примирения. По тем временам это дорогого стоило. Журнал изначально был скроен так, что обслуживал, пытаясь примирить, две категории читателей: западников и славянофилов, традиционалистов и новаторов, русопятов и космополитов... На одну группу работал «почвеннический» отдел краеведения, питавшийся соками родной земли, другую обслуживал отдел фантастики, реявший в космополитических высотах. И когда главред С.Ф. Мешавкин перевел меня в отдел прозы (март 1990), никакого особого концептуального сомнения у меня не было. Всё было ясно: проза и поэзия должны объединить непохожие друг на друга журнальные части, демонстрируя все свои грани и отражая творческие методы и стилевые находки разных лагерей. Достаточно долгое время такой подход соблюдался. И лагерь новаторский, экспериментальный (а еще и молодежный) как раз и представляла поэзия Бориса Рыжего.
Журнальным дебютом Б. Рыжего стала публикация в «Уральском следопыте» (1993). Журнал выходил тиражом свыше 60 тыс. экз., распространялся на всей территории бывшего СССР. В редсовет входили непохожие друг на друга люди, например, Виктор Астафьев и Аркадий Стругацкий, представлявшие разные литературно-общественные лагеря. Их присутствие в редсовете служило как бы символом общественного примирения. По тем временам это дорогого стоило. Журнал изначально был скроен так, что обслуживал, пытаясь примирить, две категории читателей: западников и славянофилов, традиционалистов и новаторов, русопятов и космополитов... На одну группу работал «почвеннический» отдел краеведения, питавшийся соками родной земли, другую обслуживал отдел фантастики, реявший в космополитических высотах. И когда главред С.Ф. Мешавкин перевел меня в отдел прозы (март 1990), никакого особого концептуального сомнения у меня не было. Всё было ясно: проза и поэзия должны объединить непохожие друг на друга журнальные части, демонстрируя все свои грани и отражая творческие методы и стилевые находки разных лагерей. Достаточно долгое время такой подход соблюдался. И лагерь новаторский, экспериментальный (а еще и молодежный) как раз и представляла поэзия Бориса Рыжего.