По морю моей памяти - 2: Семья
Семья
Умышленно не буду делать точного описания состава семьи, это не важно, не для первого отдела пишу, не претендую на библиографическую и историческую строгость изложения, пишу потому, что я хочу, чтобы память о моих родных, которых я люблю, после меня не ограничивалась бы всего лишь табличками на кладбище, но чтобы мои дети и внуки, которые их и не видели, знали что они не только когда-то жили, но были бы для них и узнаваемы и почитаемы, как полагается!
Бабушка - юзовская девочка начала прошлого двадцатого века, из многодетной еврейской семьи, работавшая с 9 лет и платившая 5 копеек гимназистке, учившей её грамоте. Красивая, зеленоглазая, с чисто национальными - загривком и ножками, ровным небольшим носиком, кроткая, но гордая, души не чаявшая во внуке: «Весь в меня!»
Дедушка - полковник, во многих отношениях загадочная личность. Деревенский русский мальчик, бывший "дружкой" (ребёнок, которого нанимали зажиточные семьи в друзья для своих чад), окончивший три класса церковно-приходской школы, преподавание в которой, наверное, было на заоблачной высоте, так как имел каллиграфический почерк, абсолютную грамотность, мог исполнить на рояле Шопена или Баха, в совершенстве владел польским и хранил нательный серебряный крест лейб-гвардии Преображенского полка - в коробочке с орденами. Невысокий, сухощавый, сероглазый, по-военному организованный и выносливый. Был справедлив, рассудителен и как никто другой умел держать данное им слово.
Детство проходило в 60-егоды, когда уже перестали прислушиваться к ночным шагам на лестнице, к рокоту мотора в ночи, когда бабушка, с переделанным паспортом, где вместо Бетти Самуиловны - Белла Семеновна, могла спокойно, не очень опасаясь за карьеру мужа, раз-два в месяц, посещать синагогу, а дед - самозабвенно спорить с друзьями о "культе личности", перегибах и заград-отрядах. Частенько слышал из уст деда "ругательства" типа "сексот", в отношении какой- нибудь из соседок и удивлялся спокойной реакции на "ругательства" бабушки, но еще больше удивлялся и не мог понять, как эти старушки-соседки могли заинтересовать кого-то, с точки зрения дел сердечных. Помню рассказы деда о войне, после чего зачитывался толстенной, в малиновом переплете, книгой "За Родину, за Сталина". Я вырос на примерах Гастелло, Талалихина, Вани Голикова, брата и сестры Космодемьянских, так как в книге были очерки о всех героях Советского Союза, где были описаны их геройские поступки. Я восхищался трижды героями Покрышкиным и Кожедубом с их 59-ю 62-мя сбитыми самолетами и не знал, что в немецкой армии Герхард Баркхорн имел 301 сбитый самолет, а Вильгельм Батц - 237… - ну да ладно, свои - всегда большими героями!
Все это, не проходило стороной, и сыграло не малую роль в становлении меня как личности.
Попав между "двух противоположностей" - обожания, вседозволенности, покровительства и умиления бабушки, с одной стороны и суровым, отрезвляющим, взглядом, личного примера в области патриотизма и долга, чтения, бесчисленных книжек Перельмана - Занимательные астрономия, физика, геометрия... - деда, я рос добрым, открытым, любознательным, с обостренным чувством справедливости долга и патриотизма, но в тоже, время - упрямым, своенравным и самостоятельным в поступках.
И все бы ничего, но вот напасть: был я отчаянным озорником, из-за чего, между опекавшими сторонами, разгорались порой нешуточные бои местного значения, где иногда в ход шли даже предметы посуды, но бабушка в основном одерживала победу и чего стоило её знаменитое изречение, когда я не хотел идти в школу и притворялся больным:
- Ничего страшного, пусть день посидит дома, на день позже станет профессором... - в чем она, конечно, ни на минуту не сомневалась!
Под крылом у бабушки, я вдоволь мог предаваться любимым шалостям, коих было превеликое множество и если день был прожит правильно, значит - он был потерян!
Одной из таких шалостей, было строительство штаба из обеденного стола, стульев, раскладушки - все покрывалось одеялами, а внутри на ковре, на котором стоял стол, клались: подушка, несколько любимых игрушек, дедовский полевой бинокль (морской, цейсовский висел на шее), охотничий патронташ со стреляными гильзами, котелок и... настольная лампа с зеленым абажуром, которая была обычно включена, так как под столом было темновато и... страшновато! В узкие щели-амбразуры выставлялись два дедовских охотничьих, ружья, а пространство вокруг, опутывалось "колючей проволокой" из бабушкиных шерстяных клубков. Кто бы ни проходил мимо штаба, гости, в том числе (миновать его было невозможно), обязаны были предъявлять пропуск, самому начальнику штаба в полковничьем кителе, бывшем на моих плечах, как шинель, в яловых, сапогах 42-го размера на не сгибающихся ногах и грудью, полной регалий, коих насчитывалось 28 штук и планшетом. Орден Ленина и два Ордена Красного Знамени, трогать было нельзя - святое!
Самыми же любимыми бабушкой из моих игр были: "хождение в школу", это когда, брался старый портфель и я шел на черную лестницу, где просиживал час или два на уроках. В это время, бабушка спокойно занималась домашними делами, не волнуясь, за меня. "Партизанские вылазки за продовольствием" - тут мне подсовывалось все, что мне надо было съесть. Многие мои игры, бабушка с ловкостью фокусника использовала в необходимом ей обрамлении. Но были и те, которые бабушка выносила только из безграничной ко мне любви, это: разбавление керосина в керосинке - водой, после чего, приходилось менять фитили, спаивание кота Васьки валерьянкой, оккупация швейной машинки Зингер... - многое она стоически из-за меня терпела.
Были и штучные шедевры. У нас был балкон с решеткой, сквозь которую, моя голова, обычно не пролазила, но однажды я все же изловчился и просунул-таки голову меж прутьев. Радость была неописуемая, так как я мог увидеть не только то, что делалось под балконом, но и то, что было у соседки снизу, которая только и делала, что била шваброй в свой потолок. Бабушка говорила, что она это делает, так как у неё нет детей. Но скоро радость сменилась растерянностью, так как обратно голова не пролазила - мешали... уши. Кричать о помощи, я, не решался, так как понимал, что сыромятный ремень деда, мог пройтись по заднице раньше, чем вынут из прутьев мою голову. Так, в согнутом положении, я простоял минут 10, пока бабушка не почувствовав подозрительную тишину, не заглянула на балкон. Всплеснув, руками и причитая что-то непонятное, она попыталась мне помочь, но не тут-то было: "очки не действовали никак", тогда она принесла мне детский стульчик, на который я с превеликой радостью уселся. Голова торчала наружу с третьего этажа.
Дед про ремень и не вспомнил, так как минут 5 хохотал до слез. Я успокоился и даже поел, через решетку яблоко. Никакие ухищрения не поморгали: ни смазывание прутьев маслом, ни попытки раздвинуть толстые прутья руками. Постепенно подтягивались соседи. Принесли второй стул, для бабушки, и периодически поили её валерианой: голова моя по-прежнему была снаружи. Решения предлагались разные, от ножовки до сварки, ножовка звучала чаще, просто её не было. Спасение пришло неожиданно, приехал сосед - единственный владелец "Москвича" во дворе - и домкратом раздвинул решетку. Если присмотреться с улицы, то и теперь можно увидеть раздвинутые прутья.
Сейчас просто удивляюсь, как толькго меня терпели, видимо всеже очень любили и я конечно платил тем же.
Мои дети и сотой доли не вытворяли того, что делаллалось мной: одевались на талию, металлические теткины пяльца, привезенные аж из Москвы, и потом долго шли острые дебаты - бабушка предлагала резать пяльца, тетка - резать меня, уверяя всех, что ее предложение избавило бы семью от всех проблем разом. Но так как обе стороны не соглашались на предложение другой стороны, в ход шло сливочное масло, которым жирно смазывали мое тело и всеобщими стараниями и я и пяльца оставались целыми. Прибивались к полу в прихожей деда калоши, запускались ракеты - дымовушки из старой кинопленки в раскрытые соседские окна - и многие другие проказы, за которые особо на орехи не доставалось, просто заставляли один час читать что-нибудь вслух. Потом, я, стал читать и без наказания. Лишь две вещи в доме были для меня неприкасаемые и поэтому, желанные донельзя: это пишущая машинка, на которой дед подрабатывал, корректируя кандидатские и докторские диссертации и трофейный дарсенвалевский аппарат. Из-за аппарата приходилось раз-два в неделю ныть от "болей в ногах" и тогда, с торжественностью и осторожностью, достойной яиц Фаберже, спускался аппарат со шкафа и, с потрескиванием и покалыванием, проводился покусывающий массаж, стекляшками, завораживающие горящими внутри разноцветным неоновым свечением. Конечно, я добирался и до них, но когда это обнаруживалось (заклинившая каретка или сломанная стекляшка), "орехами" дело не ограничивалось, и даже отчаянные маневры бабушки не спасали мой зад от ремня.
Но не только отчаянным озорством был озарён этот безоблачный промежуток моего детства. Были, конечно, и менее приятные для меня, однако не менее постоянные ситуации, без которых трудно было обойтись:
1. стрижка волос старой, ручной, безумно тупой, машинкой
2. приём по воскресеньям рыбьего жира
3. купание в "кипятке" с многократным намыливанием головы щипучим мылом.
Стрижка длилась в течение нескольких дней, так как за один заход, удавалось постричь лишь небольшую часть головы, после чего, я как вождь краснокожих, обычно вырывался из дедовских объятий и сбегал на спасительную улицу. Вид, клочками выстриженной, моей головы был делом обычным, а потому это ни у кого не вызывало особых эмоций.
Рыбий жир - ну кто его не помнит? Он с послевоенных голодных лет, видимо, был единственной возможностью пополненить организм необходимыми элементами, хорошо его помню и я!!! После долгих споров и попыток бабушки смягчить рыбьи страдания соленым огурцом, лимоном и даже вареньем, дедом было предложено мудрое решение проблемы - воскресенье в 9:00 пьем ложку ненавистного рыбьего жира и идем на 10-ти часовой, воскресный просмотр, научно-популярных фильмов в малом зале кинотеатра "Руставели" с обязательной промежуточной остановкой у гастронома, в здании по пр. Руставели №1, где на углу, при входе в гастроном, стоял лоток, похожий на лоток для мороженного и продавались маленькие булочки с заварным кремом внутри (может, кто помнит?...) - какие же они были вкусные, никакой рыбий жир не мог затмить их божественный вкус, смачно сдобренный порцией кинофильма! И даже, когда рыбий жир иссяк, воскресные посещения кинотеатра, остались надолго, за, что я, деду премного благодарен, как много интересного и поучительного, узнал за эти годы просмотров документальных фильмов, а мог ведь и не увидеть, не будь на свете рыбьего жира!
Купание - это была единственная процедура, где я постоянно и безнадежно проигрывал! Этой, обычно приятной, процедурой командовал - дед, и умудрился превратить её в полковую экзекуцию. Да, забыл самое главное: дом у нас был коммунальный, коридорного типа, об этом, в полной красе, ниже. Условия тоже были минимальные, вернее, их вообще не было! Ванная комната в нашем доме была понятием иррациональным, чем-то средним, между, буржуазным пережитком, чего при нас уже не было, и радостью из светлого коммунистического будущего, которое, неизвестно когда еще наступит, поэтому, роцедура проходила на кухне, в корыте многоцелевого назначения, вода грелась в ведре, на ...(вдумайтесь в эти слова!... Через пару лет, человек полетел в космос) кирпичной, дровяной печке, на третьем этаже столичного города Тбилиси, и - потом разбавлялась до нужной температуры. Температуру воды, для купания ребенка, мамаши обычно определяют нежным локотком, дед же, свой указательный палец считал термометром не хуже, из-за чего температура воды была, обычно, выше приемлемой градусов на десять, в связи с чем купание и превращалось в некое подобие муштры на плацу, где царил армейский девиз - не можешь, научим, не хочешь, заставим. Но, если в двух предыдущих случаях был простор для маневра, и как то можно было или вырваться, или договориться, то в последнем случае положение было безвыходное: в чем мать родила - не сбежишь, и договариваться было особо не о чем, поэтому оставался один выход - орать, орать как можно дольше и громче, чтоб перед соседями деду "было мучительно больно" за причиняемые ребёнку муки. Поэтому, когда в доме раздавался вой иерихонской трубы, все жильцы знали - КУПАЮТ!
Продолжение следует