АГ: виктимность
Политического экстремизма не бывает без виктимности - желания видеть в себе жертву, а в насилии - справедливость и самозащиту. Постоянно находясь на переднем крае ими же развязанной войны, террористы претендуют на роль гонимых, слабых и преследуемых.
В представлении российских революционеров, на них ополчился весь мир, они видели себя жертвами постоянных гонений. Такой взгляд вполне отражает их «бесплодный, параноидальный» склад ума. «Если бы вы только знали, как они издевались надо мной и как пострадало от этого мое самоуважение, - жаловался один из них. - Я жажду (…) террора и мщения»
В наши дни исламисты прибегают к тем же аргументам для оправдания зверств, творимых ими против США, Европы и Израиля.
При этом те, кто посылает террористов-самоубийц, хоть и «избрали для себя роль бешеных фанатиков,» редко «видят в своей деятельности последний шанс уйти от поражения». Лидеры экстремистских организаций, играющие в безнадежность и отчаяние, тем не менее «используют живые бомбы обдуманно, как часть стратегии, а отнюдь не безрассудно».
Ощущение самоотчуждения, собственной бесполезности и, как результат, презрения к самим себе террористы переносят на окружающий мир, на ненавистного другого. Эти другие назначаются на роль козлов отпущения, на которых можно валить любые обвинения и придирки, прикрывая этим внутреннюю пустоту нападающего, каковая трансформируется во внешнюю агрессивность. Реальная вина или ответственность за реальные или выдуманные обиды не имеют при этом значения. Если же враг и в самом деле проявляет жестокость, «это только укрепляет их [террористов] паранойю». Политический экстремизм - это отвратительный стилизованный спектакль, в котором ненавидящие и презирающие себя отщепенцы играют отведенную им роль вынужденных головорезов, ищущих выход пропитывающей их агрессии.
Всякий раз, когда где-нибудь в мире смертник совершает теракт, нас поражает необычайная легкость, с которой он отказывается от своего существования. Для нас невообразимо, чтобы дышащий, мыслящий, живой человек, который через секунду превратится в кровавые куски мяса, не попытался бы восстать против самоуничтожения; это ненормально, прежде всего, с биологической точки зрения.
Входя в автобус или кафе готовый взорваться террорист прячется под личиной живого существа. Его утомляет постоянная необходимость изображать то, чем он не является: существующим. Он счастлив умереть. Или, словами Блока, «Как тяжко мертвецу среди людей / Живым и страстным притворяться!»
В представлении российских революционеров, на них ополчился весь мир, они видели себя жертвами постоянных гонений. Такой взгляд вполне отражает их «бесплодный, параноидальный» склад ума. «Если бы вы только знали, как они издевались надо мной и как пострадало от этого мое самоуважение, - жаловался один из них. - Я жажду (…) террора и мщения»
В наши дни исламисты прибегают к тем же аргументам для оправдания зверств, творимых ими против США, Европы и Израиля.
При этом те, кто посылает террористов-самоубийц, хоть и «избрали для себя роль бешеных фанатиков,» редко «видят в своей деятельности последний шанс уйти от поражения». Лидеры экстремистских организаций, играющие в безнадежность и отчаяние, тем не менее «используют живые бомбы обдуманно, как часть стратегии, а отнюдь не безрассудно».
Ощущение самоотчуждения, собственной бесполезности и, как результат, презрения к самим себе террористы переносят на окружающий мир, на ненавистного другого. Эти другие назначаются на роль козлов отпущения, на которых можно валить любые обвинения и придирки, прикрывая этим внутреннюю пустоту нападающего, каковая трансформируется во внешнюю агрессивность. Реальная вина или ответственность за реальные или выдуманные обиды не имеют при этом значения. Если же враг и в самом деле проявляет жестокость, «это только укрепляет их [террористов] паранойю». Политический экстремизм - это отвратительный стилизованный спектакль, в котором ненавидящие и презирающие себя отщепенцы играют отведенную им роль вынужденных головорезов, ищущих выход пропитывающей их агрессии.
Всякий раз, когда где-нибудь в мире смертник совершает теракт, нас поражает необычайная легкость, с которой он отказывается от своего существования. Для нас невообразимо, чтобы дышащий, мыслящий, живой человек, который через секунду превратится в кровавые куски мяса, не попытался бы восстать против самоуничтожения; это ненормально, прежде всего, с биологической точки зрения.
Входя в автобус или кафе готовый взорваться террорист прячется под личиной живого существа. Его утомляет постоянная необходимость изображать то, чем он не является: существующим. Он счастлив умереть. Или, словами Блока, «Как тяжко мертвецу среди людей / Живым и страстным притворяться!»