То самое
Я родилась в маленьком сибирском Ачинске - городе серых пятиэтажек, городе, возвращение в который спустя годы не вызывает щемящего чувства ностальгии.
Жизнь в родительском доме дала мне ценный опыт: я точно знаю, какой не должна быть семья, какими не должны быть отношения между близкими людьми. К счастью, теперь я понимаю, насколько важно для девочки безусловное родительское приятие и сколько ошибок способен совершить человек, которому всегда приходилось доказывать, что он достоин любви.
В первом классе мы строились по утрам на линейку, носили октябрятские звездочки, рисовали Красную площадь с мавзолеем и пели патриотические песни. Но однажды нам сказали, что звездочки можно снять, портреты Ленина со стен тихо убрали, а стихи о пионерах и добром Ильиче в учебнике стали стыдливо пролистывать. Казалось, что взрослые что-то поняли, что теперь они знают, КАК ПРАВИЛЬНО, но забыли объяснить нам это. В те годы по квартирам начали ходить сектанты с цветными брошюрками, в киосках стали продавать календари с фотографиями шлюховатых моделей, а слова "голубой" и "трахнуть" как-то неожиданно сделались неприличными. Чудовищного вкуса химическую ерунду из пакетиков разводили водой и пили вместо фруктового сока, обожали корейскую лапшу быстрого приготовления; пределом же мечтаний было наесться до отвала сникерсов, в которые, как уверяла учительница русского, американцы добавляют какое-то вещество, чтобы мы все отупели.
В школе я писала стихи - это давало мне какое-то чувство собственной исключительности, которое мгновенно улетучилось после поступления на филфак: там стихи писали ВСЕ, читая их потом с судорожным встряхиванием руками и закатыванием глаз. Самые даровитые поэты были никчемными студентами, сидели на лекциях с младшими курсами в конце аудитории: стильный шарфик обернут вокруг шеи, томный взгляд, легкая улыбка.
С детства я танцевала - это здорово занимало голову и в то же время добавляло поводов для недовольства собой: не взяли в номер, поставили в последнюю линию, надо худеть, с вращениями у тебя неважно, с дробями тоже. Танцевальный зал - это запах влажного деревянного пола и кожаной обуви, это зеркала во всю стену, в которых никогда себе не нравишься, это вечное преодоление себя, радость и отчаяние, надежды и разочарования.
Танцы, кстати, тоже позволяли почувствовать свою «особость», ведь у тебя есть то, чего нет у всех остальных (чего стоят хотя бы «хорошая выворотность», поперечный шпагат и юбка из ленточек!), а еще ты знаешь, что такое ботман «фондю» и «препарасьон», ты иногда уходишь с уроков на концерты и страшно гордишься этим.
Я выбрала филфак из нелюбви к математике и еще потому, что мне всегда нравилось рассказывать о прочитанном. Студенческая жизнь, увы, не соответствовала моим романтическим о ней представлениям. Не было почему-то всего того, что, как мне казалось, должно быть в эти годы: дружбы, походов, душевных посиделок с гитарой. «Вы пишете стихи? Не пишите. Вы же читали Блока, Ахматову, Цветаеву? Не пишите стихов». К третьему курсу филфак показался «факультетом ненужных вещей»: что делать с плюсквамперфектом, первой палатализацией заднеязычных и псевдоинклюзивом императива в мире, где нужны менеджеры по продажам и пиарщики?.. Студенческие годы остались в памяти прокуренными коридорами общаги, веселым безденежьем и вечным чувством голода, сосновым воздухом Академгородка, часами в библиотечных залах и всегдашним страхом, что жизнь вот-вот пройдет мимо. У меня не было ни секунды свободного времени, но сейчас я понимаю, как много было потрачено не на то и - не на тех.
Я пробовала себя в журналистике и сумела понять, что это совсем-совсем мне не близко. Сейчас, когда я встречаю сверстниц, которые стряпают статьи про сумки и помаду для гламурных журналов, когда я вижу по ТВ репортажи своих сокурсников (я - в школе, а они - в телевизоре!), я не завидую их успеху.
Мне довелось поработать в «Океане» - большом детском центре, который строился в советское время на Дальнем Востоке по образцу «Артека» и «Орлёнка». Я вела уроки русского и литературы в океанской школе, преподавала хореографию, пела и танцевала, написала несколько детских песен, которые, я знаю, и сейчас звучат в лагере. Это были годы упоения молодостью, поиска себя, удивления от встреч с людьми, детьми и - с морем. Владивостоку многое можно простить за то, что там есть море: его видно отовсюду, везде пахнет морской капустой, влажным песком и дымом прибрежных кафе - так пахнет вечный праздник.
Я уехала, потому что праздник, как казалось, не может продолжаться вечно, потому что появилось ощущение, будто надо идти дальше. Есть сон, который снится мне снова и снова: я вернулась, я иду вдоль моря, с облегчением вдыхая запах водорослей и нагретой солнцем земли.
Я мечтала работать в документальном кино и даже сделала пробный фильм, собрав небольшую команду из оператора, монтажера и звукорежиссера. Я разослала диски во множество студий и всё ждала, когда же посыплются восторженные отзывы и приглашения сотрудничать. Спустя год мне ответил только один человек - режиссер Петр Солдатенков. Он написал - и я благодарна ему за это, - что фильм довольно посредственный и что при всем желании он не предложил бы мне работы, потому что студия переживает не лучшие времена.
Моя жизнь в Петербурге - это отдельная и довольно непростая история. Все сюжетные повороты в ней бледны по сравнению с главным: здесь мы похоронили Нику и Сашку.
Мне случилось целый месяц наблюдать за тем, как работают врачи и медсестры в отделении детской реанимации. После этого я, наверное, не смогу придумывать никчемные тексты для телеэфира или газет, не смогу быть менеджером, играющим весь день в «косынку», чиновником, вприпрыжку сбегающим ровно в восемнадцать ноль-ноль с крыльца здания администрации, не смогу быть мерчендайзером, расставляющим по науке товары в супермаркете.
Я живу в Красноярске и по-прежнему работаю учителем. Работа заставляет меня (или дает мне возможность?) много-много читать и в нетерпении представлять, как я буду рассказывать о прочитанном. Иногда мне по-настоящему везет на интересных и добрых, живых и отзывчивых детей, благодаря которым так и не получается уйти из профессии. Мне очень интересны языки: сейчас я учу китайский и испанский. У меня есть съёмная квартира с видом на реку в сосновом лесу, гитара, вистл - на нем я пока только учусь играть - и книжная полка. Мне удивительно повезло с мужем и сыном.
Книга обо мне - это рассказ Уэллса "Дверь в стене". Это я тот самый человек, не открывший когда-то свою зеленую дверь на белой стене с мыслью о том, что еще не время и получится сделать это позже.
Я люблю Чехова: его герои близки мне своей вечной тоской по другой жизни. Что бы я ни делала, где бы ни находилась, мне всегда кажется, что должно быть как-то иначе. И что где-то живут необыкновенные люди своей особой, необыкновенной жизнью.