Я была уверена, что уже это рассказывала, но пролистав тег "О нас" (и поржав), нашла только
трогательный пост, начинающийся словами "Рону сегодня подарили двух таких девочек:" Напомню, это были самые крупные собаки, на которых тогда удалось раскрутить сурового папу - Смуся.
Первый же комментатор осторожно поинтересовался, уверены ли мы, что они девочки, а то знаете, бывали случаи...
Мы были уверены. Нам их подарила Леночка ветеринар. А кто как ни она... Леночка сказала - надо дать им носок, хомяки любят залезать в носки. Рон незамедлительно снял носок и вручил девочкам. Девочки сказали - ага! и спрятались в носке. Выходили только пожрать. Мы заподозрили неладное.
Короче, не прошло и трех недель, как наши девочки родили в ронькин носок четырех розовеньких хомячат. Как тонко отметил Смусь, "под счастливой звездой родился критик Латунский" - Леночка как раз накануне укатила в Эйлат. Вероятно, это спасло ей жизнь.
Знатоки сказали - надо срочно отселить папу, да и мелочь поскорее раздать, а то у нас будет как в
этой итории. Ну, быстро - не быстро, но мы начали процесс, даже добыли еще одну клетку, но чего-то там в ней не хватало: поилки, кормушки...
Дальше события развивались так. У меня конференция. Я где-то в гостинице. Звонит девочка Мирочка, вся в слезах: "Из-за ваших дурацких хомяков Рон плачет! Приезжай скорей! Они опять родили!" Я потребовала Рона к телефону, уверенным голосом сказала: "не волнуйся, всех вырастим, всем дадим образование", объяснила коллегам, что меня срочно вызвали принимать роды у хомяков, и поехала домой. Вхожу, на руках у Мирочки безутешно рыдает Рон, я твердой походкой прохожу мимо них, направляюсь к хомякам... "Не ходи туда!- жалобно стонет Мирка, - Там хомяки!" Ну? Я как бы в курсе? "Нет, мама, ты не понимаешь, там везде хомяки!" Ну, все же хомяки - не акулы, захожу. По полу ровным слоем разбросаны розовые червячки с лапками. Две девочки привычно родили в носок следующую партию. Старшие братики такого безобразия стерпеть не смогли и повыкидывали всех младшеньких куда добросили. Ну чо, обещала вырастить, теперь не возьмешь веник и не подметешь этих розовеньких. Первым делом я отселила папу - после разберемся, где там кормушка-поилка. Потом взяла высокую банку из под печенья и накидала туда старшеньких. Есть какая-то теория, что если детенышей потрогать руками, то мама может от них отказаться, поэтому я подбирала эти полупрозрачные казюльки туалетной бумагой и швыряла в тот самый злополучный носок. Хомячиха тем временем с безумным видом металась по клетке. Бросить она их не бросила, но событие не могло не отразиться на ее психике, и с тех пор, как только к клетке кто-нибудь подходил, она бежала перепрятывать свое потомство. Вынимала из носка и тащила в места, наименее преспособленные для воспитания подрастающего поколения, например на крышу домика. Оттуда они неизменно скатывались вниз и просеивались сквозь решетку на пол. Раз в полчаса я ходила собирать урожай, отработанным движением зашвыривая их в носок. В один из хомячихиных рейдов по спасению потомства, она повредила ногу одному из малышей, но никого из них не съела, что удивительно. Впрочем, мы их не считали. Четырех старшеньких мы в тот же день сбагрили. Причем пришла Катька и некоторый папа с мальчиком. Папа поинтересовался, кто из них какого пола, мы только саркастически засмеялись в ответ. Катька повертела их в руках и сказала: "я не знаю, кто тут кто, но эти два разных, а эти два одинаковых" Все сложилось как нельзя лучше Папа с сыном хотели одинаковых, Катька хотела разных. Продолжили ли размножаться одинаковые, следуя родительскому примеру, история умалчивает. Разные не заставили себя долго ждать. Наших мелких надо было дорастить до размера, который берут в зоомагазин. Папину клетку мы поставили вторым этажом на мамину. Мы приноровились подсыпать корм и подливать воду заходя с маме-хомячихе со спины и в темноте, так что собирать опавших хомяков приходилось все реже. Но однажды мама-хомячиха сошла с ума. она бегала по потолку в буквальном смысле. Мы сначала хихикали, мол скучает по папе, но потом все же решили проверить. Ровно в середине папиной клетки лежал на спине и дрыгал лапками этот розовенький. Как попал - неизвестно. Видимо падал, срекошетил... не спрашивайте.
В один счастливый день мы понесли сдавать в магазин всю эту братию. Хромого Рон оставил: "его же никто не захочет брать". Мы назвали его Сильвером и подселили к папе. С вероятностью одна вторая он мог бы быть и Сильвией, но нам повезло.
Хомячиха, оставшись одна, даром время не теряла. Она нашла дырку над замком в клетке и каждую ночь застревала в ней головой. Каждое утро нас встречали выкатившиеся из орбит огромные глаза, мы вытаскивали страдалицу и она обратно сдувалась. Мы затыкали дырку ластиком, но она выталкивала ластик и с энтузиазмом бежала снова вешаться.
Папа же с Сильвером, казалось, жили дружно, но в один прекрасный Сильвер папу загрыз. Мы застали только результат, он был неистетичен весьма. Рон на Сильвера обиделся, но кормить не перестал. Сильвер дожил до одинокой старости, облысел, хромал, но держался. И тут у нас появилась собака Луна. Я сказала, теперь надо Сильвера отпустить на волю. В этот день у нас гостил мальчик Боб, ему страшно понравилась идея, он схватил клетку и с криками: "На волю! На волю!" побежал к двери. Но Рон заслонил дверь своим хрупким телом. Клетку вернули на место. Луна не нападала и не лаяла. Она просто села перед клеткой и заворожено смотрела, как Сильвер подползал к краю клетки, цепляясь за прутья вставал на задние лапы, смотрел на Луну, жалкие остатки шерсти его поднимались дыбом и он падал навзничь. Лежал с полминуты и вновь подползал, поднимался, видел Луну и падал. Луна не двигалась. Где-то после седьмого падения Сильвер больше не встал. Так закончилась в нашем доме эра хомяков и началась эра собаки.