Глаза
К 37-ому проекту в Заповеднике
Вселенная моя, ограниченная раньше деревянным забором кроватки, однажды раздвинулась и вместила в себя зелёный ковёр, который неприятно покалывал ладони; стол - огромное коричневое небо на четырёх столбах, и стул, по которому я вскоре научился карабкаться и подниматься на ноги, чтобы зловредный ковёр не дотянулся до моих рук. Иногда меня сажали на что-то высокое. "Аааа-м! Как вкусно!" - неизменно говорила тогда моя мама, впихивая огромной чайной ложкой в меня очередную протёртую гадость. Деревянного неба оттуда не было видно. Зато было другое - голубое, оно висело в оконной раме на белой стене прямо передо мной. Иногда меня сажали в коляску и везли "подышать свежим воздушком". Там было много голубого неба, но потрогать его тоже было нельзя. Потом меня опускали обратно в мою вселенную, где меня ждали стол, стул, ковёр и пёстрые, но бесполезные игрушки, некоторые из которых издавали пугающий всхлип, если случайно наступить на них коленкой. Ещё в моей вселенной иногда обитали ноги. В серых клетчатых тапочках - папины, и в розовых пушистых - мамины.
Потом я научился перебегать от стула к столу, но все же иногда, не удержав равновесия, плюхался с размаху попой, обернутой в подгузник, на зелёный ковёр. И тогда опять приходилось взбираться по стулу.
Однажды в моей вселенной появились глаза. Огромные чёрные глаза, которые, вместе с их хозяином, чёрным, мягким и тёплым - опустила на ковёр моя мама. Я смотрел на них, они смотрели на меня. Вдруг чёрный, пушистый новый житель моей вселенной отпрыгнул в сторону, и я увидел хвост, такой же чёрный и ещё более пушистый. Я встал на четвереньки, оббежал незнакомца и опять заглянул в его чёрные глаза. Я никогда не видел глаза так близко, мне очень нравилось в них смотреть. Ему, похоже, тоже нравилась наша игра. Он опять отскочил, я опять засеменил и остановился напротив его глаз. И опять! И ещё! Мы прыгали и бегали, смеялись и кувыркались, зелёный ковёр приятно щекотал мне ладони и щеки. Набегавшись и обессилев, мы заснули в обнимку прямо на ковре. Мама переложила нас обоих в кровать.
Во сне пришла мама, только поменьше и с крылышками. "Я фея, - сказала она, - я могу исполнить любое твоё желание. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?"
"Я хотел бы научиться говорить ротом, - ответил я, - потому что я умею говорить только глазами, а глазами не все понимают."
"Нет ничего проще, малыш! А на каком языке?"
"На его!" - не задумываясь ответил я и показал на своего нового друга.
Фея взмахнула палочкой, смешно тявкнула и исчезла.
"Ты кто?" - спросил я, чтобы опробовать свежеполученный подарок.
"Я щенок, меня зовут Джей-иди-сюда, - ответил мой друг, - а ты?"
"А я мальчик, меня зовут Талик, Талечка и ещё Упрямый молчун," - ответил я, прислушиваясь к собственному голосу. Он мне очень нравился.
Мы сидели в кровати прижавшись друг к дружке, смотрели из-за забора на нашу общую вселенную и болтали обо всем на свете: о том, что вселенная, несомненно, больше, потому что есть ещё прихожая и собачий приют, о том, что хочется потрогать облака, о том, что ковёр похож на траву на свежем воздушке и о том, что у моих папы и мамы тоже есть глаза, но они очень высоко, а у собачьих пап и мам глаза гораздо ближе... Мы могли бы болтать так целую вечность.
Утром пришли мама и папа.
"Ав!" - сказал я им радостно. Я хотел рассказать про своего нового друга, про глаза и небо, но вспомнил, что не знаю их языка, и просто улыбнулся.
"Вот видишь, - сказала мама папе, - до чего довела твоя дурацкая идея: вчера он перестал ходить и начал опять ползать на четвереньках, а сегодня он уже и гавкает! Надо немедленно забрать у него эту псину!" И она протянула руки в кроватку.
"Нееет!" - заорал я и отчаянно вцепился в Джея-иди-сюда.
Вдруг в глазах у мамы появились слезы. А я думал, что слезы бывают только у меня. Ну, и ещё немного у бабушки Тани.
"Талечка! Солнышко! Скажи это ещё раз!"
"Нет! Нет! Нет!" - твердил я, прижимая к себе друга.
Мама плакала, а папа радовался и говорил: "Вот видишь?!" Я не понимал, почему плакала мама и почему радовался папа, я только понял, что я их победил, и что никто больше не хочет забирать от меня Джея-иди-сюда.
Вселенная моя, ограниченная раньше деревянным забором кроватки, однажды раздвинулась и вместила в себя зелёный ковёр, который неприятно покалывал ладони; стол - огромное коричневое небо на четырёх столбах, и стул, по которому я вскоре научился карабкаться и подниматься на ноги, чтобы зловредный ковёр не дотянулся до моих рук. Иногда меня сажали на что-то высокое. "Аааа-м! Как вкусно!" - неизменно говорила тогда моя мама, впихивая огромной чайной ложкой в меня очередную протёртую гадость. Деревянного неба оттуда не было видно. Зато было другое - голубое, оно висело в оконной раме на белой стене прямо передо мной. Иногда меня сажали в коляску и везли "подышать свежим воздушком". Там было много голубого неба, но потрогать его тоже было нельзя. Потом меня опускали обратно в мою вселенную, где меня ждали стол, стул, ковёр и пёстрые, но бесполезные игрушки, некоторые из которых издавали пугающий всхлип, если случайно наступить на них коленкой. Ещё в моей вселенной иногда обитали ноги. В серых клетчатых тапочках - папины, и в розовых пушистых - мамины.
Потом я научился перебегать от стула к столу, но все же иногда, не удержав равновесия, плюхался с размаху попой, обернутой в подгузник, на зелёный ковёр. И тогда опять приходилось взбираться по стулу.
Однажды в моей вселенной появились глаза. Огромные чёрные глаза, которые, вместе с их хозяином, чёрным, мягким и тёплым - опустила на ковёр моя мама. Я смотрел на них, они смотрели на меня. Вдруг чёрный, пушистый новый житель моей вселенной отпрыгнул в сторону, и я увидел хвост, такой же чёрный и ещё более пушистый. Я встал на четвереньки, оббежал незнакомца и опять заглянул в его чёрные глаза. Я никогда не видел глаза так близко, мне очень нравилось в них смотреть. Ему, похоже, тоже нравилась наша игра. Он опять отскочил, я опять засеменил и остановился напротив его глаз. И опять! И ещё! Мы прыгали и бегали, смеялись и кувыркались, зелёный ковёр приятно щекотал мне ладони и щеки. Набегавшись и обессилев, мы заснули в обнимку прямо на ковре. Мама переложила нас обоих в кровать.
Во сне пришла мама, только поменьше и с крылышками. "Я фея, - сказала она, - я могу исполнить любое твоё желание. Чего бы тебе хотелось больше всего на свете?"
"Я хотел бы научиться говорить ротом, - ответил я, - потому что я умею говорить только глазами, а глазами не все понимают."
"Нет ничего проще, малыш! А на каком языке?"
"На его!" - не задумываясь ответил я и показал на своего нового друга.
Фея взмахнула палочкой, смешно тявкнула и исчезла.
"Ты кто?" - спросил я, чтобы опробовать свежеполученный подарок.
"Я щенок, меня зовут Джей-иди-сюда, - ответил мой друг, - а ты?"
"А я мальчик, меня зовут Талик, Талечка и ещё Упрямый молчун," - ответил я, прислушиваясь к собственному голосу. Он мне очень нравился.
Мы сидели в кровати прижавшись друг к дружке, смотрели из-за забора на нашу общую вселенную и болтали обо всем на свете: о том, что вселенная, несомненно, больше, потому что есть ещё прихожая и собачий приют, о том, что хочется потрогать облака, о том, что ковёр похож на траву на свежем воздушке и о том, что у моих папы и мамы тоже есть глаза, но они очень высоко, а у собачьих пап и мам глаза гораздо ближе... Мы могли бы болтать так целую вечность.
Утром пришли мама и папа.
"Ав!" - сказал я им радостно. Я хотел рассказать про своего нового друга, про глаза и небо, но вспомнил, что не знаю их языка, и просто улыбнулся.
"Вот видишь, - сказала мама папе, - до чего довела твоя дурацкая идея: вчера он перестал ходить и начал опять ползать на четвереньках, а сегодня он уже и гавкает! Надо немедленно забрать у него эту псину!" И она протянула руки в кроватку.
"Нееет!" - заорал я и отчаянно вцепился в Джея-иди-сюда.
Вдруг в глазах у мамы появились слезы. А я думал, что слезы бывают только у меня. Ну, и ещё немного у бабушки Тани.
"Талечка! Солнышко! Скажи это ещё раз!"
"Нет! Нет! Нет!" - твердил я, прижимая к себе друга.
Мама плакала, а папа радовался и говорил: "Вот видишь?!" Я не понимал, почему плакала мама и почему радовался папа, я только понял, что я их победил, и что никто больше не хочет забирать от меня Джея-иди-сюда.