Про темные глубины
После прочтения моего прошлого рассказа "Про печень" у некоторых моих читателей могло возникнуть непонимание того, что некоторые люди, то есть как бы по определению Homo sapiens, способны на такие вещи, как поедание печени себе подобных. Хотя этот вопрос, скорее, к психологам и психиатрам, а не к следователям, они смогут больше поведать о таких вещах, как деградация личности и так далее. Но касательно данной проблемы хочу заметить, что мне на практике приходилось сталкиваться с совершенно необъяснимыми с точки зрения обычной логики вещами, которые вытворяли вроде бы вполне безобидные люди. Об одном таком случае и пойдет речь в очередной правдивой истории из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры. Предупреждаю, что особо впечатлительным рекомендуется прекратить прием и приготовление пищи, и желательно не давать читать это детям (от греха подальше).
Случай имел место быть во второй половине 90-х годов, когда я только несколько месяцев как пришел работать в отдел по расследованию особо важных дел прокуратуры области. Было жаркое лето, да еще и пятница. То есть два фактора, особенно не позволяющие сосредоточиться на работе, совместились. День недели я запомнил особенно хорошо, потому что намечалась так называемая «проставная» пятница. Дело в том, что в отделе с незапамятных времен сложился обычай «проставляться» перед коллегами по какому-либо серьезному житейскому поводу, как то: день рождения, присвоение очередного классного чина, назначение на вышестоящую должность, рождение детей, приобретение автомобиля, и так далее, причем доходило даже до «проставы» за уход в отпуск. Обычно «проставы» происходили по пятницам, причем несколько сотрудников, у кого выпадали на данной неделе поводы, скидывались и «проставлялись» вместе. Впрочем, если никаких поводов на текущей неделе не выпадало (да, бывали и такие непростые жизненные ситуации), то следователи отдела выкручивались очень просто: бухали по пятницам без всякого повода.
Так вот, в ту самую пятницу намечалась большая «простава» по нескольким мощным поводам (несколько дней рождения и присвоение классного чина), а поскольку летнее время позволяло, то намечалась вылазка на природу с утилизацией барана в виде шашлыков и шурпы. Поэтому уже с утра в отделе царило некоторое нездоровое оживление в предвкушении праздника. И тут внезапно поступило указание прокурора области: поскольку в Шумелкамышинском районе совершено маньякское убийство, необходимо организовать туда выезд старшего следователя отдела вместе с группой сотрудников «убойного» отдела областного уголовного розыска. Поскольку я в отделе тогда был самый молодой, то начальник отдела недолго определялся с выбором жертвы, и вот я, прокурор-криминалист Григорий и опера из «убойного» через пару часов уже приехали в районный поселок Шумелкамышинск.
Само место происшествия находилось километрах в десяти от райцентра. По дороге местные опера сообщили, что утром на небольшом карьере был обнаружен труп женщины, местной жительницы. Но подняли областной аппарат совсем не поэтому, а точнее, не совсем поэтому: у трупа были отрезаны груди и вырезана промежность.
Прибыв на место, где нас уже ждал следователь местной прокуратуры, приступили к осмотру. Место происшествия представляло собой водоем типа «карьер», расположенный в живописном месте, с одной стороны к карьеру примыкал сосновый бор, а с другой стороны - поле. По полю от карьера грунтовая дорога уходила в ближайшую деревню Киселевка, до которой было километра три. Труп женщины, на вид лет тридцати пяти - сорока, лежал на берегу карьера, в положении на спине, одет только в плавки. Из телесных повреждений на трупе имелись три колото-резаные раны в области грудной клетки, многочисленные резаные раны на кистях рук, то есть, судя по всему, жертва перед убийством защищалась от ножа руками. Ну и самое главное: у трупа действительно были отрезаны молочные железы и вырезана промежность, причем отрезанные части на месте обнаружения трупа отсутствовали. Давность смерти была меньше суток на момент осмотра.
Было замечено, что на песке берега имелись следы колес транспортного средства, которые местные опера идентифицировали, как телегу на резиновом ходу. Судя по следам, телега от берега продолжила движение в сторону деревни Киселевка по грунтовой дороге. Парни с «убойного» и пара местных оперов выдвинулись на «Ниве» по этим следам, а мы приступили к детальному осмотру.
В то время считалось хорошим тоном фиксировать обстановку на месте происшествия по делам об убийствах не только письменным протоколом, но и видеозаписью. В данном случае съемку осуществлял прокурор-криминалист Гриша, который сразу предупредил всех присутствующих, что видеокамера «Панасоник» представляет собой агрегат вражеский, необученный, и в силу этого пишет всё, что попало, не фильтруя, в том числе и звук. Поэтому Гриша убедительно попросил в ходе осмотра громко не выражать свои эмоции с применением элементов нецензурной брани, потому что если вдруг потом придется просматривать эту видеозапись в суде, то ему будет очень неудобно. Воцарилась тишина, и мы приступили. Осмотрев берег, мы продолжили осмотр по следам, и метрах в двухстах от трупа у обочины дороги в поле обнаружили отрезанные молочные железы, а еще в ста метрах - промежность.
Но потом на место происшествия стал прибывать бомонд. Сначала приехал начальник местного райотдела, который витиевато выразил свои впечатления от увиденного в весьма цветистых оборотах, при этом снимающий Гриша активно морщился. Потом высказался приехавший прокурор района, он тоже не стеснялся в выражениях. Добил начальник управления уголовного розыска УВД области, который прибыл, когда мы уже осматривали вырезанную промежность. Он подошел, посмотрел и коротко спросил: «А это что, пи**да?». «Да, Виктор Иванович, пи**да», - обреченно ответил ему Гриша, поняв, что культуру осмотра места происшествия на видеозаписи уже ничем не спасти.
Тем временем вернулась группа оперов, которые поехали на «Ниве» по следам телеги. Собой он привезли какого-то мужчика, который обреченно смотрел в землю и молчал. Опера пояснили, что следы довели до двора этого мужичка, телега стояла там же, во дворе. На вопросы о том, где он был накануне вечером, мужичок отвечал путано, в связи с чем было принято решение с ним поработать.
Мужичка звали Федор, ему было лет сорок пять, он был местным жителем, работал трактористом, ни разу не судимый, в целом очень даже положительный. Особо запираться он не стал и сразу рассказал, что помнил. А помнил он вот что:
Накануне вечером он поехал на карьер на своей телеге с лошадью (или на лошади с телегой, не знаю, как будет правильнее). Жене он привел какую-то отмазку (лошадь он хотел помыть, что ли, или веников березовых нарезать), а на самом деле у него заранее была назначена встреча со своей возлюбленной, тоже местной жительницей, по имени Нина. Когда он приехал, Нина уже была там, с собой у него была бутылка водки и бутылка вина. Немного выпив, приступили к делу. Потом еще выпили, потом еще приступили. В общем, проводили время с пользой. Но в какой-то момент, судя по всему, на почве выпитого, Федор не смог принять дальнейшего участия в радостях жизни. Нинка подняла его на смех и оскорбляла околомедицинскими терминами. Тут, по словам Федора, на него что-то нашло. Он схватил ножик, который брал с собой, чтобы порезать нехитрую закуску, и накинулся на Нинку. Она пыталась отбиваться от него руками, но он все равно нанес ей несколько ударов ножом в туловище. Что было потом, он помнил смутно, говорил, что помнит, как ехал в ночи на телеге в сторону дома и разбрасывал по сторонам какие-то куски мяса. Зачем он изрезал труп Нинки, Федор не смог пояснить не то, чтобы ничего внятного, а вообще ничего. Мне даже казалось, что он сам ужаснулся, когда узнал, что натворил.
Остальное было делом техники. С телеги мы изъяли следы бурого цвета, а потом провели осмотр места происшествия с участием Федора, в ходе которого он показал место, где выбросил тот самый ножик. Федора я задержал в качестве подозреваемого в порядке статьи 122 УПК РСФСР. Потом я позвонил начальнику своего отдела, доложил обстановку, он дал указание уголовное дело оставить следователю Шумелкамышинской районной прокуратуры, поскольку ничего маньякского в данном убийстве не было, и никаких сложностей в дальнейшем расследовании оно не представляло. Так что выдвинулись обратно в областной центр, причем я успел на окончание «проставы», и даже похлебал шурпы.
Сколько точно дали Федору, я сейчас не помню, так как его судьба была мне малоинтересна. Знаю только, что ему проводили судебно-психиатрическую экспертизу, которая признала его вменяемым и никаких признаков душевного расстройства у него не обнаружила.
Так что для меня навсегда останется загадкой, что именно толкнуло Федора, не представителя рефлексирующей интеллигенции, не закоренелого маньяка, совсем не криминальную личность, а простого деревенского работягу, совершить подобное надругательство над трупом. Что происходило в его голове, когда он обычным кухонным ножичком методично отпиливал части тела своей уже мертвой любовницы? Видимо, это было одно из проявлений подсознательной звериной сущности, что таится в темных глубинах человеческого рассудка.
Случай имел место быть во второй половине 90-х годов, когда я только несколько месяцев как пришел работать в отдел по расследованию особо важных дел прокуратуры области. Было жаркое лето, да еще и пятница. То есть два фактора, особенно не позволяющие сосредоточиться на работе, совместились. День недели я запомнил особенно хорошо, потому что намечалась так называемая «проставная» пятница. Дело в том, что в отделе с незапамятных времен сложился обычай «проставляться» перед коллегами по какому-либо серьезному житейскому поводу, как то: день рождения, присвоение очередного классного чина, назначение на вышестоящую должность, рождение детей, приобретение автомобиля, и так далее, причем доходило даже до «проставы» за уход в отпуск. Обычно «проставы» происходили по пятницам, причем несколько сотрудников, у кого выпадали на данной неделе поводы, скидывались и «проставлялись» вместе. Впрочем, если никаких поводов на текущей неделе не выпадало (да, бывали и такие непростые жизненные ситуации), то следователи отдела выкручивались очень просто: бухали по пятницам без всякого повода.
Так вот, в ту самую пятницу намечалась большая «простава» по нескольким мощным поводам (несколько дней рождения и присвоение классного чина), а поскольку летнее время позволяло, то намечалась вылазка на природу с утилизацией барана в виде шашлыков и шурпы. Поэтому уже с утра в отделе царило некоторое нездоровое оживление в предвкушении праздника. И тут внезапно поступило указание прокурора области: поскольку в Шумелкамышинском районе совершено маньякское убийство, необходимо организовать туда выезд старшего следователя отдела вместе с группой сотрудников «убойного» отдела областного уголовного розыска. Поскольку я в отделе тогда был самый молодой, то начальник отдела недолго определялся с выбором жертвы, и вот я, прокурор-криминалист Григорий и опера из «убойного» через пару часов уже приехали в районный поселок Шумелкамышинск.
Само место происшествия находилось километрах в десяти от райцентра. По дороге местные опера сообщили, что утром на небольшом карьере был обнаружен труп женщины, местной жительницы. Но подняли областной аппарат совсем не поэтому, а точнее, не совсем поэтому: у трупа были отрезаны груди и вырезана промежность.
Прибыв на место, где нас уже ждал следователь местной прокуратуры, приступили к осмотру. Место происшествия представляло собой водоем типа «карьер», расположенный в живописном месте, с одной стороны к карьеру примыкал сосновый бор, а с другой стороны - поле. По полю от карьера грунтовая дорога уходила в ближайшую деревню Киселевка, до которой было километра три. Труп женщины, на вид лет тридцати пяти - сорока, лежал на берегу карьера, в положении на спине, одет только в плавки. Из телесных повреждений на трупе имелись три колото-резаные раны в области грудной клетки, многочисленные резаные раны на кистях рук, то есть, судя по всему, жертва перед убийством защищалась от ножа руками. Ну и самое главное: у трупа действительно были отрезаны молочные железы и вырезана промежность, причем отрезанные части на месте обнаружения трупа отсутствовали. Давность смерти была меньше суток на момент осмотра.
Было замечено, что на песке берега имелись следы колес транспортного средства, которые местные опера идентифицировали, как телегу на резиновом ходу. Судя по следам, телега от берега продолжила движение в сторону деревни Киселевка по грунтовой дороге. Парни с «убойного» и пара местных оперов выдвинулись на «Ниве» по этим следам, а мы приступили к детальному осмотру.
В то время считалось хорошим тоном фиксировать обстановку на месте происшествия по делам об убийствах не только письменным протоколом, но и видеозаписью. В данном случае съемку осуществлял прокурор-криминалист Гриша, который сразу предупредил всех присутствующих, что видеокамера «Панасоник» представляет собой агрегат вражеский, необученный, и в силу этого пишет всё, что попало, не фильтруя, в том числе и звук. Поэтому Гриша убедительно попросил в ходе осмотра громко не выражать свои эмоции с применением элементов нецензурной брани, потому что если вдруг потом придется просматривать эту видеозапись в суде, то ему будет очень неудобно. Воцарилась тишина, и мы приступили. Осмотрев берег, мы продолжили осмотр по следам, и метрах в двухстах от трупа у обочины дороги в поле обнаружили отрезанные молочные железы, а еще в ста метрах - промежность.
Но потом на место происшествия стал прибывать бомонд. Сначала приехал начальник местного райотдела, который витиевато выразил свои впечатления от увиденного в весьма цветистых оборотах, при этом снимающий Гриша активно морщился. Потом высказался приехавший прокурор района, он тоже не стеснялся в выражениях. Добил начальник управления уголовного розыска УВД области, который прибыл, когда мы уже осматривали вырезанную промежность. Он подошел, посмотрел и коротко спросил: «А это что, пи**да?». «Да, Виктор Иванович, пи**да», - обреченно ответил ему Гриша, поняв, что культуру осмотра места происшествия на видеозаписи уже ничем не спасти.
Тем временем вернулась группа оперов, которые поехали на «Ниве» по следам телеги. Собой он привезли какого-то мужчика, который обреченно смотрел в землю и молчал. Опера пояснили, что следы довели до двора этого мужичка, телега стояла там же, во дворе. На вопросы о том, где он был накануне вечером, мужичок отвечал путано, в связи с чем было принято решение с ним поработать.
Мужичка звали Федор, ему было лет сорок пять, он был местным жителем, работал трактористом, ни разу не судимый, в целом очень даже положительный. Особо запираться он не стал и сразу рассказал, что помнил. А помнил он вот что:
Накануне вечером он поехал на карьер на своей телеге с лошадью (или на лошади с телегой, не знаю, как будет правильнее). Жене он привел какую-то отмазку (лошадь он хотел помыть, что ли, или веников березовых нарезать), а на самом деле у него заранее была назначена встреча со своей возлюбленной, тоже местной жительницей, по имени Нина. Когда он приехал, Нина уже была там, с собой у него была бутылка водки и бутылка вина. Немного выпив, приступили к делу. Потом еще выпили, потом еще приступили. В общем, проводили время с пользой. Но в какой-то момент, судя по всему, на почве выпитого, Федор не смог принять дальнейшего участия в радостях жизни. Нинка подняла его на смех и оскорбляла околомедицинскими терминами. Тут, по словам Федора, на него что-то нашло. Он схватил ножик, который брал с собой, чтобы порезать нехитрую закуску, и накинулся на Нинку. Она пыталась отбиваться от него руками, но он все равно нанес ей несколько ударов ножом в туловище. Что было потом, он помнил смутно, говорил, что помнит, как ехал в ночи на телеге в сторону дома и разбрасывал по сторонам какие-то куски мяса. Зачем он изрезал труп Нинки, Федор не смог пояснить не то, чтобы ничего внятного, а вообще ничего. Мне даже казалось, что он сам ужаснулся, когда узнал, что натворил.
Остальное было делом техники. С телеги мы изъяли следы бурого цвета, а потом провели осмотр места происшествия с участием Федора, в ходе которого он показал место, где выбросил тот самый ножик. Федора я задержал в качестве подозреваемого в порядке статьи 122 УПК РСФСР. Потом я позвонил начальнику своего отдела, доложил обстановку, он дал указание уголовное дело оставить следователю Шумелкамышинской районной прокуратуры, поскольку ничего маньякского в данном убийстве не было, и никаких сложностей в дальнейшем расследовании оно не представляло. Так что выдвинулись обратно в областной центр, причем я успел на окончание «проставы», и даже похлебал шурпы.
Сколько точно дали Федору, я сейчас не помню, так как его судьба была мне малоинтересна. Знаю только, что ему проводили судебно-психиатрическую экспертизу, которая признала его вменяемым и никаких признаков душевного расстройства у него не обнаружила.
Так что для меня навсегда останется загадкой, что именно толкнуло Федора, не представителя рефлексирующей интеллигенции, не закоренелого маньяка, совсем не криминальную личность, а простого деревенского работягу, совершить подобное надругательство над трупом. Что происходило в его голове, когда он обычным кухонным ножичком методично отпиливал части тела своей уже мертвой любовницы? Видимо, это было одно из проявлений подсознательной звериной сущности, что таится в темных глубинах человеческого рассудка.