Спасибо
shenbuv.
Моше Гончарок
Как мы рожали
А сегодня у моей дочки день рождения, - сказал я, входя в офис. - Восемь лет.
С тебя причитается, - сказала секретарша. - Я помню тот день, когда она родилась. Ты был тогда безумен.
Я был безумен, это верно. Я пришел на работу очень рано и ходил из угла в угол. В семь часов Софа позвонила мне и сказала, что едет в больницу, потому что, кажется, началось. Я немножечко заметался. В таких случаях второстепенные, с моей точки зрения, вещи отступают на третий план. Это у меня с детства.
Я вошел к директору (дверь была закрыта), у него сидели важные люди из правительства: пара министров, полдюжины депутатов Кнессета, с десяток культурных меценатов - американских миллионеров. Они собрались с утра пораньше, чтобы обсудить финансовые вливания в наш архив. Пинком распахнув дверь, я сказал:
- Еду в больницу, у меня жена рожает.
Все посмотрели на меня немного удивленно.
- У нас совещание, - не очень врубаясь в то, что я говорил, с неудовольствием произнес министр культуры.
Министры вообще не очень врубаются в ситуацию, которую им доходчиво разъясняют рядовые граждане. Для министров существуют директивы и циркуляры, спускаемые сверху, а слов рядовых граждан они как-то не слышат. Это надо в него выстрелить, чтобы он проникся.
- Какое мне дело до твоего совещания, - сказал я (я отбивал правой ногой шейк-твист - это непроизвольное, и тоже с детства), - какое мне дело, если у меня жена рожает.
- Ну подожди, милый, - с чудным англо-южноафриканским акцентом сказала замдиректора по науке, - так чего ты хочешь? Мы все очень рады, но чего ты влез в...
- Вот дура, - сказал я по-русски, ни к кому особенно не обращаясь, - у меня жена рожает.
- Поздравляю, - величественно сказал миллиардер из Техаса, - однако, господин директор, какие у вас непосредственные сотрудники!..
- В них бурлит кровь царей, - громко объяснил депутат Кнессета от правящей партии своему соседу, депутату от партии оппозиции, наклонившись к его уху (тот держал ладонь лодочкой, ему было тогда восемьдесят семь лет, упокой, Господи, его грешную душу, он когда-то был партизаном, а потом стал казнокрадом, это выяснилось впоследствии, этим кончает большинство депутатов, тогда мы этого не представляли себе в полном объеме).
- Что? - громко переспросил депутат.
- Кровь царей!!! - заорали ему в уши с двух сторон представители сообщества культурных миллионеров.
- А-а, - сказал он и ласково покивал министру финансов, - у меня дочка тоже на бирже играет, да...
- У меня жена рожает! - заявил я, вклиниваясь в наступившую паузу.
- Ты кончай препираться, а бери такси и езжай в приемный покой, - сказала пресс-секретарь правительства, приглашенная на совещание, чтобы потом осветить его в газетах и на радио. - Чего ты влез, видишь - у нас решается, даст ли господин Хапкинс пять миллионов, а тут ты влез…
- Какой, однако, экспрессивный народ живет в этом государстве, - сказал в пространство господин Хапкинс. - У нас в Луизиане чернокожие и то так себя не ведут, хотя и они тоже... экспрессивные, как дети, да. Но...
- У меня жена рожает! - на всякий случай объявил я еще раз и повернулся, чтобы уходить.
- Секундочку погоди, Мойшеле, - сказал мне в спину директор, который до сих пор молчал. - Господин Хапкинс, так вы даете пять миллионов или нет?
- Десять даю, - величественно ответствовал могучий техасец. - В честь жены этого вашего, э-э-э... сотрудника. Я понял так, что если в этой стране рядовой гражданин может ворваться на совещание с участием правительственных инстанций по той лишь причине, что его жена рожает, то, э-э-э... то не все еще с этой страной потеряно, как я раньше, признаться, думал.
- О-о, а у меня жена рожает! - с вызовом напомнил я еще раз.
- Пошли, - сказал директор, поднялся со своего места и взял меня за локоть. - Все свободны, господа, большое спасибо всем, и господину Хапкинсу в первую очередь, чек передайте секретарю, а мы поехали.
- Куда? - спросила пресс-секретарь правительства (все зашевелились, стали отодвигать кресла, депутаты Кнессета отправились наливать себе кофе, а господин Хапкинс уже выписывал чек).
- В больницу, естественно, раз его жена рожает, - пожал плечами директор, и мы выскочили на улицу.
- Привет жене, и поздравляем! - запоздало крикнул нам вслед министр финансов.
Директор вел машину на скорости, наверное, километров двести в час.
- Эфраим, огромное тебе спасибо, - сказал я, - я просто сам не свой был, у меня...
- ...жена рожает, - подхватил он, энергично кивнув головой. - На самом же деле это тебе спасибо, ты сегодня в две минуты выбил для нашего бюджета ровно вдвое больше, чем мы рассчитывали взять у этого дяди Сэма.
Мы были в приемном покое через десять минут. Эфраим бегал со мной по всем этажам. Потом я вошел в родилку, а он остался снаружи и ждал до самого конца. Два раза в процессе родов я приноравливался упасть в обморок, но раздумывал, потому что нужно было помогать Софе тужиться. Софа рычала, главврач одобрительно покрякивал. Из-за двери доносился бодрый голос моего директора, читавшего подходящие к этому случаю псалмы. В 10.55 утра, в палате № 6 иерусалимской университетской клиники «Адасса Ар-а-Цофим», третий этаж, на свет появилась Буся, которая по паспорту Двора-Берта. В тот момент она не была похожа на Двору-Берту, она вообще тогда была не знаю на что похожа. Мы перерезали пуповину, и мне сунули в трясущиеся руки спеленатый комок. Я разглядел черные волосы и синие глаза.
- Э-э, так никуда не годится, - сказала сестра, ты ее сейчас задушишь, дай сюда.
И она расцепила мои намертво сжатые руки, и взяла младенца, и пошла куда-то, а я пошел за ней. Вихляющей походкой, как выламывающийся под рэп афроамериканец в Луизиане. Она шла впереди меня по коридору, и я помню, как луч солнца, вынырнувший откуда-то из-за Иордана, упал на лицо моей дочки, и она сморщилась. Сестра была чернокожая, родом из пустыни к западу от Аддис-Абебы. Врач, принимавший роды, был из города Лодзь, Польская народная республика. Мой директор родился уже здесь, и папа его был из Гейдельберга, Германия, а мама из Куала-Лумпура. Сестра величественно шла по коридору, и свет лился на нее из окон, и я мельком подумал, что это прямо какая-то черная Мадонна с младенцем, у меня тряслись ноги, но я старался не отставать.
- ... Вот, значит, восемь лет прошло, - с английским акцентом задумчиво сказала замдиректора по науке.
- Как один день, - сказал я с русским акцентом.
- А все-таки ты психом был в тот день, - сказал еще кто-то с курдским прононсом.
- Да, - сказал я.
- Давайте его тогда поздравлять, что ли, - с тяжелым акцентом потомков древних викингов сказала библиотекарь Гита, Копенгаген, Датское королевство.
- Ув-ва! - сказал техник Джино, Касабланка, королевство Марокко, и достал бутылку. Я задумчиво скосил на нее глаза.
- Поздравляем! - сказали все хором, и я откупорил бутылку зубами.
- Класс! - сказала черная Авигайль. - И мне налей.
- Девочки, - сказала Рахель, Кейптаун, Южно-Африканская республика, - давайте сегодня скажем Профессору что-нибудь хорошее.
- Ты мирный и добрый, как кот, - застенчиво сказала Авигайль.
- Но психованный, как Мартовский заяц, - сказала Гита.
- А иногда ты - Болванщик, - добавила Рахель, - не понимаешь самых очевидных вещей. Иногда.
- Нет, Профессор - Белый рыцарь, - расставила точки над i Гили.
Она свирепая и неукротимая, как Багира, наша Гили, родом из Хамадана, Исламская республика Иран, и с ней никто не решается спорить.
- Это у которого кастрюля на голове была надета и который с коня все время падал? - спросил я. - Спасибо.
- Зато он всем ставил шах, - нежно сказала она.
- Ну ладно, - вмешался одноглазый уборщик Мустафа, г Мустафа, говоривший с чудовищным арабским акцентом, - почему бы ему с ним не говорить, раз он араб. - А фотографии ты принес? Мы хотим в этот день посмотреть на Бусю, какая она была и какая стала, храни ее Аллах...
- Храни, - согласился я и достал фотографии.
И мы стали их разглядывать.