Тянется дорога, дорога, дорога…
Воспоминания (оглавление)
Эта песня на мелодию из бразильского кинофильма о шоферах когда-то была очень популярна: «катятся колеса в далекую даль» - это же так романтично! Путешествия всегда кажутся чем-то заманчивым, видимо охота к перемене мест у нас в крови. Рутина видится серой и тусклой, а приключения яркими и многоцветными. Монохромность нагоняет тоску, но ведь и чрезмерная пестрота часто утомляет и раздражает. «Нужно что-то среднее, да где ж его взять?»
В моей жизни путешествий было очень мало, так уж сложилось. Но одно из них я вспоминаю с особой нежностью. Это было очень необычное, я бы даже сказала - авантюрное путешествие. Нет-нет, не на Дальний Восток и не в джунгли Амазонки. Оказалось, что экзотика иногда подкарауливает нас практически за углом, по крайней мере, в европейской части бывшего союза советских. Но начну по порядку.
Летом 1965-го года, после окончания десятого класса и перед началом одиннадцатого мы с родителями отправились в путешествие по Закарпатью. Мне было шестнадцать, родителям около сорока (папе уже да, маме еще нет). Поехали мы втроем, Лена была еще слишком маленькой для того, что мы задумали. Точнее, задумал все папа, это в его голову пришла идея путешествовать автостопом. Но сперва немного официальной истории (взято отсюда):
«В Советском Союзе был официально разрешенный и поощряемый автостоп... В далеком 1964 году постановлением Центрального совета по туризму данная форма путешествия была введена повсеместно во всех союзных республиках, краях и областях огромной страны. Предполагалось, что такой способ путешествия позволит тысячам людей интересно провести свой отпуск, каникулы или выходные. Согласно документу, автостоп - «это очень удобная и требующая минимальных затрат на проезд форма путешествия».
Ездить автостопом разрешалось путешественникам, достигшим шестнадцати лет и зарегистрировавшихся в местной туристической организации. Но регистрацией все дело не обходилось, ведь даже людей, путешествующих таким довольно свободным образом, нужно было контролировать и держать на учете.
Для этого человек, решивший путешествовать, должен был получить специальную книжку с талонами «Автостопа», которая выдавалась туристическим клубом или туристической секцией на производстве. Талон, который служил документом, разрешавшим подвозить человека абсолютно бесплатно, заполнялся следующей информацией: фамилия и имя туриста, маршрут его следования, номерной знак, тип и марка машины, а так же автохозяйство к которому она принадлежала. А сами талоны стоили денег, хотя и довольно смешных по нынешним меркам. Так за пятьсот километров пути турист должен был заплатить один рубль. Таким образом, поездка из Киева в Ленинград стоила 3 рубля, а проехать из Ленинграда в Москву обошлось бы в один рубль пятьдесят копеек. Остановив машину, турист-автостопщик должен был заполнить и отдать часть талона водителю, который обязывался сохранить талон у себя.
Уже в 1967 году для водителей, подвозивших туристов, были организованы розыгрыши ценных призов. Так водители, перевезшие по талонам «Автостопа» не менее десяти туристов на расстояние в сто километров и более, могли соревноваться за звание «Наиболее активного водителя Автостопа». Победители конкурсов получали призы: телевизоры, мотороллеры, пылесосы и домашнюю мебель. Подобные конкурсы должны были стимулировать водителей подбирать голосующих на дороге туристов. Участвовать в них не могли только водители рейсовых автобусов и такси, которым запрещено было подвозить подобных туристов.
Республиканские советы по туризму вели учет достижениям советских туристов, а также выпускали различную символику в виде значков и вымпелов. Официальным знаком автостопа в СССР был вписанный в круг треугольник, вершина которого была направлена вниз.
Данный вид туризма в СССР официально просуществовал до середины семидесятых годов, а потом был, вычеркнут из допустимых способов передвижения по стране, видимо в связи с доступностью и развитием железнодорожного и автобусного сообщения. И хотя автостоп продолжал существовать в среде неформальной молодежи, официальный статус и признание этот ретро способ путешествия так и не получил.»
В 1965-ом году, о котором идет речь, дело это было еще совсем новым и мало кому известным, а потому довольно зыбким и не совсем понятным, в чем нам предстояло убедиться на собственном опыте. Папа купил несколько специальных книжечек с талонами на разный километраж. Правда, поскольку привлекало нас именно Закарпатье, то чтобы не терять время, решено было дотуда доехать поездом, а уже там пуститься во все тяжкие. Итак, в один распрекрасный день мы сели в поезд, идущий в Мукачево.
В принципе, это была единственная конкретная деталь нашего плана. Что мы будем делать дальше, даже то, где мы будем ночевать в этом самом Мукачеве, куда нам предстояло прибыть поздно вечером, было покрыто флером романтической неизвестности. Вообще, самым удивительным в этой истории было то, что папа по характеру был всегда очень организованным и практичным человеком, он все обычно продумывал заранее до мелочей, а тут вдруг решил пустить все на самотек. Однако как выяснилось, если люди ничего не планируют, то план составляется высшими силами. И наши ангелы-хранители не дремали. Нашими соседями в поезде оказалась милая интеллигентная женщина с дочерью. Они, в отличие от нас, ездили в Мукачево каждый год, договорившись заранее с одной и той же квартирной хозяйкой. Звали нашу попутчицу, если мне не изменяет память, Ева Соломоновна, ну или что-то в этом роде.
- Где вы собираетесь искать гостиницу на ночь глядя?, - спросила она, - Знаете что? Нас будет встречать Маруся, наша хозяйка. Она что-нибудь обязательно придумает, вот увидите!
И мы решили положиться на разумный совет и неведомую Марусю.
Маруся оказалась худенькой невысокой женщиной лет сорока с небольшим. Она с мужем и шестью детьми жила в большом добротном доме, который муж-плотник построил сам. Летом комнаты сдавались многочисленным дачникам.
- У нас все занято, - задумалась она, - но на эту ночь я вас как-нибудь пристрою, а завтра придумаем, как быть.
Она накормила нас ужином и поставила топчаны прямо в гостиной. Все попытки заплатить ей за ночь были с возмущением отвергнуты: «ни копейки! как вы могли даже подумать такое!». Между делом она рассказала нам свою историю.
Родилась она в Польше. Когда началась война, и евреев загнали в гетто, ей было семнадцать.
- Тебе надо бежать, - решили родители, ты не очень похожа на еврейку. Ты должна спастись и жить долго - за нас.
Она пролезла в дыру в колючей проволоке и побрела куда глаза глядят, без документов и без денег. Ходила по деревням, нанималась на временную поденную работу. Через какое-то время попала на мельницу, где требовалась работница. Мельник оказался очень набожным человеком, адвентистом седьмого дня. Жил он в соседней деревне, куда уходил каждый вечер ночевать, а Маруся оставалась на мельнице одна. Как-то раз, когда он уже ушел, нагрянули немцы - то ли с рутинной проверкой, то ли кто-то стукнул. Какой-то липовый документ хозяин ей достал, но видно не очень убедительный. Проверявшие ушли, забрав бумаги для выяснения, но ясно было, что ей надо немедленно уходить. По дороге она встретила мельника, который почему-то вернулся - то ли по наитию, то ли кто-то рассказал ему о проверке.
- Не уходи, - сказал он, - я добуду более надежные бумаги.
- Нет, - выдохнула она безнадежно, - я еврейка…
- Все мы происходим от одной семьи Адамовой, - возразил он, - я тебе помогу.
Он бросил мельницу, дом, все свое имущество, оформил фиктивный брак, и до конца войны прятал ее у своих единомышленников-адвентистов, переезжая вместе с ней с места на место при малейшей угрозе. А когда война кончилась, сказал ей, что она свободна, никаких обязательств у нее перед ним нет. Но тут уже не согласилась она. Семья ее погибла, не спаслись ни родные, ни друзья, единственными близкими ей людьми оказались скрывавшие ее, рискуя жизнью, адвентисты, и этот человек, бескорыстно пожертвовавший ради ее спасения всем своим имуществом и налаженной жизнью. Так их фиктивный брак стал эффективным. Маруся стала ревностной адвентисткой. Ни муж, ни сыновья никогда не работали и не ходили в школу в субботу, несмотря на советскую власть с ее жесткими антирелигиозными санкциями. Даже всем своим многочисленным дачникам мягкая и деликатная Маруся в субботу запрещала зажигать огонь и кипятить чайник, и все мирились с этим ее диктатом, потому что любили ее и возвращались к ней из года в год. Они с мужем организовали у себя адвентистский молельный дом, где стоял покрытый зеленым сукном стол и фисгармония, а на стенах висели плакаты с заповедями на двух языках - на том, что в Закарпатье называлось украинским, и на обязательном там венгерском (до войны Мукачево было венгерским городом). Впрочем, все это мы увидели не в первый день, а позднее.
Наутро Маруся отвела нас к своим соседям Лейзеру и Голде, у которых была свободная комната. Если бы Лейзер жил в России, то был бы записан как Лазарь Ионович, но в Закарпатье еврейские имена переиначивались на венгерский лад, так что в документах он значился Людвигом Ионасовичем, а их племянник Ицик - Игнатом. У Лейзера и Голды был сын Яков, которого они звали Йỏйне.
Оба они прошли Освенцим и Дахау. Впервые в жизни увидела я вытатуированные на руках лагерные номера, столь привычные теперь для нас в Израиле. У обоих это была вторая семья, первые их семьи с маленькими детьми погибли в Катастрофе. Как известно, пока у власти в Венгрии был Хорти, евреев не депортировали, только на какое-то время призывали в трудовые батальоны, но после переворота 1944-го года депортацией занялся лично Эйхман. Лейзер рассказывал нам, как их утрамбовывали в вагоны для отправки в Освенцим: людей сажали, заставляли раздвигать ноги, и вплотную между раздвинутыми ногами усаживали следующего, и так впритык набивали вагоны. Поезд шел несколько дней, и все это время невозможно было пошевелиться, люди умирали, и трупы оставались впаянными в общее месиво до самого конца пути. Лейзер был молод и выжил и прошел селекцию, даже тиф он умудрился перенести на ногах в Освенциме. А в январе 1945-го, когда советские войска уже подходили к лагерю, немцы стали перегонять узников в другие лагеря. Это были печально знаменитые марши смерти. Вот что говорит по этому поводу Википедия:
«На 17 января 1945 года в Освенциме содержалось 66 020 заключённых. 18 января колонны заключённых в количестве около 60 тысяч человек вышли из лагеря, подгоняемые эсэсовцами. Они страдали от голода и холода, а охрана расстреливала отстающих. 15 тысяч узников погибли. Выжившие были размещены в лагерях на территории Германии и Австрии, в частности в Флоссенбюрге, Заксенхаузене, Гросс-Розене, Бухенвальде, Дахау и Маутхаузене.»
Лейзер выжил и попал в Дахау, а в апреле 1945-го был освобожден американскими войсками.
Сейчас можно услышать и прочесть множество таких свидетельств и документов, но тогда, в середине шестидесятых в Советском Союзе эта тема максимально замалчивалась. Разумеется, мы знали о Катастрофе - о Бабьем Яре, Понарах, том же Освенциме. Но когда слышишь, как люди, пережившие весь этот ад, рассказывают о нем корявым, так и не выученным русским языком, спотыкаясь на недостающих словах и то и дело с виноватой улыбкой сбиваясь на идиш, это ошеломляет и врезается в память на всю жизнь.
Кстати, о языках: несмотря на то, что Закарпатье к тому моменту уже 20 лет входило в состав СССР, русский был для большинства жителей чужим. Они худо-бедно говорили на некоей чудовищной смеси русского и украинского, но настоящим языком общения в Мукачеве оставался венгерский. На нем говорили на улицах, в магазинах, все вывески тоже были на двух языках. Радио в домах было настроено на Будапешт. И хотя Закарпатье искусственно включили в московский часовой пояс, жить местное население продолжало по будапештскому времени, которое отличалось от московского на два часа. Помню, как когда мы собирались уезжать, Голда спросила, когда нам утром вставать.
- В шесть часов, - ответили мы.
- Как - в четыре утра?! Так рано?, - ужаснулась она.
Еще в ходу были немецкий (между двумя мировыми войнами Закарпатье входило в состав Чехословакии, где немецкий был одним из языков общения), польский и румынский языки - Закарпатье граничило с этими странами. Маленькие дети знали весь этот языковый букет (а еврейские еще и идиш) и свободно переходили с языка на язык. Как-то в субботу к Голде с Лейзером пришла пятилетняя соседская девочка. Свой приход она объяснила так:
- Я сперва хотела пойти к Кате (подружке), но вспомнила, что у Кати надо будет говорить по-русски, а сегодня шабат, вот я и решила пойти к вам, чтобы разговаривать по-еврейски.
К нам наши хозяева отнеслись как к родным. Как-то, когда я вышла распаренная после бани, Голда испугалась, что «ребенок» простудится, принесла шерстяные носки, и сама надела их мне на ноги. Йойне, родившийся после войны, был лишь немногим старше меня.
Я уже не помню, каким образом папа смог через много лет разыскать их в Израиле. Лейзер до этого не дожил, Йойне жил в Чехословакии, а Голду и ее племянника Игната (я уже писала, что по-настоящему его звали Ицхак) с семьей папа нашел в Кирьят-Яме под Хайфой.
Мама, Йойне и я.
Прошу прощения за качество фотографий, вернее за отсутствие такового, но что есть, то есть. По этой фотографии, увы, невозможно понять, что Йойне был удивительным красавцем. Впрочем, я тоже была ничего, но тут этого абсолютно не видно.
Все казалось нам экзотикой. По воскресеньям нарядные толпы с торжественно притихшими разодетыми детьми - католики, лютеране, баптисты, адвентисты - чинно устремлялись во всевозможные церкви и молельные дома. Церкви стояли одна напротив другой, и всюду шла служба. Уже потом, путешествуя, мы постоянно натыкались на стоящие на перекрестках дорог раскрашенные статуи богородицы и распятия.
Исключением были евреи: до войны в Мукачеве было около тридцати синагог, в середине шестидесятых - ни одной. Не потому, что евреи стали поголовными атеистами, и даже не потому, что после войны их осталось мало - в то время в городе проживало около двух тысяч евреев, хотя до середины ΧΧ века это была крупнейшая этническая община этого города, составлявшая около половины его населения. Синагоги закрывались властями, на месте последней выстроили универмаг. В Берегове, например, мы видели изумительно красивое здание синагоги, превращенное в склад с выбитыми стеклами и закопченными стенами.
Не менее экзотичной была для нас и мукачевская барахолка. На пустыре прямо на грязной земле среди луж на каких-то картонках и мешках было разложено такое, от чего наши глаза разбегались и лезли на лоб. После войны границы проводили из каких-то политических соображений, разрезая деревни и разделяя семьи. Поэтому у всех жителей города были родственники за границей, точнее за границами. И эти родственники посылали своим близким посылки с невиданными для нас вещами, и все это великолепие лежало у наших ног. Увы, состояние наших финансов не позволяло купить то, что хотелось. Помню, что родители купили детские колготки для Ленки - в Ленинграде о таких тогда и не слыхивали.
Удивительно соблазнительным был и рынок. Там продавались невероятной красоты персики, сливы, груши, и все это стоило стандартно - рубль килограмм. «Рубѐль!», - зазывно надрывались торговцы - именно так эта денежная единица звалась на «закарпатском» языке.
В Мукачеве мы провели около недели и оттуда отправились в путь. Было решено, что маршрут наш будет круговым, то есть в конце его мы опять вернемся к Голде и Лейзеру. И вот рано утром мы вышли на большую дорогу - в самом прямом смысле этого слова, и встали на обочину, папа - наш рулевой - впереди. Голосовал он поднятой книжечкой автостопа. Надо сказать, что судя по всему, кроме нас, никто в Закарпатье ничего про автостоп и его талоны не знал. Многие водители останавливались, очевидно, чтобы понять, чем это папа им машет. И он каждого просвещал про грядущие конкурс, лотерею и ждущие их соблазнительные призы. Нас довольно охотно подвозили - скорее не ради призов, хотя и пожимая плечами, брали у нас эти диковинные бумажки, наверняка понимая при этом, что им никак не светит насобирать минимальное для участия в розыгрыше количество талонов: ведь вряд ли они когда-нибудь еще встретят таких же, как мы, психов с книжечками. Чаще нас соглашались подвести не корысти ради, а исключительно с целью общения. Подбирали нас и легковушки и грузовики. Сидеть приходилось не только в кабине, но иногда и в кузове с ветерком.
Зато каких только историй мы не наслушались в дороге! Особенно запомнился мне один рассказ.
Этот милый дядечка подвозил нас, кажется, до Берегова (откуда - не помню). Он оказался учителем, работал в одной из школ. Сам он не местный, приехал откуда-то из России за несколько лет до того. История его относилась именно к тому времени. Как-то нескольких учителей, и его в том числе, пригласили в соседнее село на какое-то торжество. Он не знал, как туда доехать, зато оказался единственным в компании обладателем машины. В его «Москвич» набилось намного больше пассажиров, чем предусматривалось конструкторами. Туда доехали быстро, спутники вовремя подсказывали нужные повороты.
Отпраздновали хорошо, так что когда выехали в обратный путь, все тут же заснули, и наш водитель остался наедине с дорогой. Была зима, стемнело, повалил снег, все везде было одинаково белым и незнакомым. И тут впереди он увидел стоявшего посреди белого безмолвия возле непонятного столбика одинокого замерзшего солдатика, а в нескольких метрах за ним виднелся какой-то шлагбаум. Когда наш герой проезжал мимо солдата, тот как-то безнадежно махнул рукой, но машина была забита под завязку, сажать еще одного пассажира было абсолютно некуда. Однако уже возле шлагбаума учителя заела совесть: замерзнет же солдатик в такую холодрыгу и метель! Была не была, авось как-нибудь втиснется, в тесноте, да не в обиде - решил он и просигналил тому: давай, мол, так и быть подвезу.
Служивый подбежал радостно, вскочил на подножку, отдал честь и торжественно сообщил:
- Вы нарушили границу Союза Советских Социалистических Республик!
- Что???, - прибалдел горе-водитель.
- Да, вы находитесь на нейтральной полосе, перед вами румынский шлагбаум.
- А наш шлагбаум где?
- Наш на ремонте, один столбик остался.
- Что же мне теперь делать?
- Как хотите. Можете проследовать дальше в Румынию, а можете вернуться обратно на родину.
Пока он задним ходом возвращался на родину, солдатик стоял на подножке. Но в какой-то, одному ему известной точке соскочил, снова козырнул и заявил:
- Вы арестованы за нарушение границы Союза Советских Социалистических Республик!
Тут остальные пассажиры как-то разом проснулись и протрезвели. Их отвели на заставу, допросили, велели впредь не нарушать и… отпустили. В Закарпатье такие происшествия не редкость. Часто случалось, что пастух, разыскивая загулявшую корову, которой границы не указ, забредал в Венгрию, где его вылавливали тамошние пограничники. Такое ЧП уже было не замять, приходилось задействовать дипломатов, так что проходило несколько месяцев, пока бедолагу возвращали домой. Но на этот раз в чужую страну никто не заехал, а что нейтральную полосу потоптали, так снег все следы замел, да и за отсутствующий шлагбаум начальство по головке не погладит, если дойдет до разбирательств. Так что всем выгодно было разойтись полюбовно.
С нарушителем государственной границы.
Всюду, кроме Мукачева, мы останавливались в гостиницах, впрочем, больше, чем на сутки на одном месте не задерживались. Забавное приключение было у нас в Хусте. Мы сняли номер в гостинице, погуляли по городу и вечером пошли в ресторанчик поужинать. Оркестрик играл что-то венгерско-цыганское. Почти во всех ресторанах Закарпатья хотя бы часть оркестрантов была цыганами, а уж скрипачи - все поголовно. Кроме того, везде можно было встретить кочующий табор. Как-то на наших глазах на улице разразился скандал, суть которого мы уловить не смогли из-за незнания языка. Ярко и пестро одетые цыгане громко и угрожающе кричали, цыганки размахивали руками и возмущенно трясли длинными юбками. Одна из них неожиданно уселась отдохнуть прямо на урну. Мимо проходили два музыканта из оркестра в строгих черных костюмах с галстуками, они остановились, не вмешиваясь, и смотрели на волнующуюся толпу с какой-то пронзительной грустью и болью.
Но вернусь к тому ресторану в Хусте. За соседним столиком сидели две молодые пары. Папа всегда был очень общителен, так что довольно быстро мы разговорились, а потом и вовсе сдвинули столики. Это оказались два брата с женами. Одного из братьев звали Шандор. Запомнила я его потому, что вскоре заиграли чардаш, и он пригласил меня танцевать. Согласитесь, что сообщение «я танцевала чардаш с Шандором» - звучит элегантно и интригующе.
Наши новые знакомые заказали на общий стол бутылку вина. Сухое вино в Закарпатье было на редкость вкусным и лилось рекой, там на каждом углу стояли автоматы с вином, как у нас с газировкой. Бутылку тут же оприходовали, папа заказал ответную. Этот обмен любезностями длился довольно долго. Расстались мы лучшими друзьями. По дороге назад в гостиницу выяснилось, что глава нашей семьи здорово опьянел, что случалось с ним очень и очень редко, зато всегда смешно. Мы шли по абсолютно пустому ночному Хусту, и папа, пошатываясь, громко во всю силу своих легких декламировал абсолютно непристойные стихи собственного сочинения. Мы с мамой, умирая от хохота, поддерживали его с двух сторон. Наутро папа с большим интересом выслушал наш пересказ его ночного «устного народного творчества».
В Ужгороде нас поджидал неожиданный сюрприз. Мы с папой зашли в книжный магазин, и с изумлением обнаружили объявление, что там можно оформить подписку на «Библиотеку современной фантастики», которая как раз в том самом 1965-ом году начинала выходить. В Ленинграде подписаться на что-либо было огромной проблемой, люди выстаивали у магазинов сутками, а подписка на БСФ была попросту нереальной. Папа робко поинтересовался, есть ли возможность оформить подписку иногородним. «Почему нет?, - ответили нам, - мы можем высылать вам книги наложенным платежом». И высылали десять лет до самого последнего тома!
Мы повидали и много всяких красот природы - горные речки, кудрявые леса. Купались в реке Тиссе, которую сейчас почему-то принято называть Тисой. На другом ее берегу видна была Румыния. Впрочем, в Закарпатье границы со всех сторон, заглянем в Википедию:
«На юге область граничит с Сату-Маре и Марамуреш жудецами Румынии, на юго-западе - с Сабольч-Сатмар-Берег медье Венгрии, на западе - с Прешовским и Кошицким краями Словакии и на северо-западе - с Подкарпатским воеводством Польши. Это единственная область Украины, граничащая со Словакией и Венгрией. Таким образом, Закарпатская область является своеобразным украинским «окном в Европу».»
К сожалению, отпуск родителей был не резиновый, поэтому побывать всюду нам не удалось. До гуцульских сел мы не доехали, а жаль. Пришлось возвращаться в Мукачево. Оттуда мы - все так же на попутках - отправились во Львов. Львов поразил нас своей абсолютной европейскостью. Ну да, мы бывали до этого в Прибалтике, да и ранее виденные нами Мукачево и Ужгород были явной Европой. Дело не в архитектуре, ведь и Ленинград - европейский город. Но что-то такое витало в воздухе неуловимое, западное без примесей.
Погуляв день по Львову, мы отправились в тамошний аэропорт. Самолет на Ленинград должен был вылететь вечером, но что-то такое произошло, то ли погода была нелетная, то ли еще что-то, но вылет задержался до утра, и нам предоставили гостиницу на ночь за счет Аэрофлота. Назавтра мы были уже дома.
С того времени прошло уже сорок восемь лет, но воспоминания почти не потускнели от времени. В той поездке соединилось много разного: авантюрность и непредсказуемость, масса самых разных впечатлений и сведений, от страшных до забавных, от познавательных до леденящих.
И главное - шестнадцать лет, и веселые молодые родители в полном моем распоряжении…
Воспоминания (оглавление)
Эта песня на мелодию из бразильского кинофильма о шоферах когда-то была очень популярна: «катятся колеса в далекую даль» - это же так романтично! Путешествия всегда кажутся чем-то заманчивым, видимо охота к перемене мест у нас в крови. Рутина видится серой и тусклой, а приключения яркими и многоцветными. Монохромность нагоняет тоску, но ведь и чрезмерная пестрота часто утомляет и раздражает. «Нужно что-то среднее, да где ж его взять?»
В моей жизни путешествий было очень мало, так уж сложилось. Но одно из них я вспоминаю с особой нежностью. Это было очень необычное, я бы даже сказала - авантюрное путешествие. Нет-нет, не на Дальний Восток и не в джунгли Амазонки. Оказалось, что экзотика иногда подкарауливает нас практически за углом, по крайней мере, в европейской части бывшего союза советских. Но начну по порядку.
Летом 1965-го года, после окончания десятого класса и перед началом одиннадцатого мы с родителями отправились в путешествие по Закарпатью. Мне было шестнадцать, родителям около сорока (папе уже да, маме еще нет). Поехали мы втроем, Лена была еще слишком маленькой для того, что мы задумали. Точнее, задумал все папа, это в его голову пришла идея путешествовать автостопом. Но сперва немного официальной истории (взято отсюда):
«В Советском Союзе был официально разрешенный и поощряемый автостоп... В далеком 1964 году постановлением Центрального совета по туризму данная форма путешествия была введена повсеместно во всех союзных республиках, краях и областях огромной страны. Предполагалось, что такой способ путешествия позволит тысячам людей интересно провести свой отпуск, каникулы или выходные. Согласно документу, автостоп - «это очень удобная и требующая минимальных затрат на проезд форма путешествия».
Ездить автостопом разрешалось путешественникам, достигшим шестнадцати лет и зарегистрировавшихся в местной туристической организации. Но регистрацией все дело не обходилось, ведь даже людей, путешествующих таким довольно свободным образом, нужно было контролировать и держать на учете.
Для этого человек, решивший путешествовать, должен был получить специальную книжку с талонами «Автостопа», которая выдавалась туристическим клубом или туристической секцией на производстве. Талон, который служил документом, разрешавшим подвозить человека абсолютно бесплатно, заполнялся следующей информацией: фамилия и имя туриста, маршрут его следования, номерной знак, тип и марка машины, а так же автохозяйство к которому она принадлежала. А сами талоны стоили денег, хотя и довольно смешных по нынешним меркам. Так за пятьсот километров пути турист должен был заплатить один рубль. Таким образом, поездка из Киева в Ленинград стоила 3 рубля, а проехать из Ленинграда в Москву обошлось бы в один рубль пятьдесят копеек. Остановив машину, турист-автостопщик должен был заполнить и отдать часть талона водителю, который обязывался сохранить талон у себя.
Уже в 1967 году для водителей, подвозивших туристов, были организованы розыгрыши ценных призов. Так водители, перевезшие по талонам «Автостопа» не менее десяти туристов на расстояние в сто километров и более, могли соревноваться за звание «Наиболее активного водителя Автостопа». Победители конкурсов получали призы: телевизоры, мотороллеры, пылесосы и домашнюю мебель. Подобные конкурсы должны были стимулировать водителей подбирать голосующих на дороге туристов. Участвовать в них не могли только водители рейсовых автобусов и такси, которым запрещено было подвозить подобных туристов.
Республиканские советы по туризму вели учет достижениям советских туристов, а также выпускали различную символику в виде значков и вымпелов. Официальным знаком автостопа в СССР был вписанный в круг треугольник, вершина которого была направлена вниз.
Данный вид туризма в СССР официально просуществовал до середины семидесятых годов, а потом был, вычеркнут из допустимых способов передвижения по стране, видимо в связи с доступностью и развитием железнодорожного и автобусного сообщения. И хотя автостоп продолжал существовать в среде неформальной молодежи, официальный статус и признание этот ретро способ путешествия так и не получил.»
В 1965-ом году, о котором идет речь, дело это было еще совсем новым и мало кому известным, а потому довольно зыбким и не совсем понятным, в чем нам предстояло убедиться на собственном опыте. Папа купил несколько специальных книжечек с талонами на разный километраж. Правда, поскольку привлекало нас именно Закарпатье, то чтобы не терять время, решено было дотуда доехать поездом, а уже там пуститься во все тяжкие. Итак, в один распрекрасный день мы сели в поезд, идущий в Мукачево.
В принципе, это была единственная конкретная деталь нашего плана. Что мы будем делать дальше, даже то, где мы будем ночевать в этом самом Мукачеве, куда нам предстояло прибыть поздно вечером, было покрыто флером романтической неизвестности. Вообще, самым удивительным в этой истории было то, что папа по характеру был всегда очень организованным и практичным человеком, он все обычно продумывал заранее до мелочей, а тут вдруг решил пустить все на самотек. Однако как выяснилось, если люди ничего не планируют, то план составляется высшими силами. И наши ангелы-хранители не дремали. Нашими соседями в поезде оказалась милая интеллигентная женщина с дочерью. Они, в отличие от нас, ездили в Мукачево каждый год, договорившись заранее с одной и той же квартирной хозяйкой. Звали нашу попутчицу, если мне не изменяет память, Ева Соломоновна, ну или что-то в этом роде.
- Где вы собираетесь искать гостиницу на ночь глядя?, - спросила она, - Знаете что? Нас будет встречать Маруся, наша хозяйка. Она что-нибудь обязательно придумает, вот увидите!
И мы решили положиться на разумный совет и неведомую Марусю.
Маруся оказалась худенькой невысокой женщиной лет сорока с небольшим. Она с мужем и шестью детьми жила в большом добротном доме, который муж-плотник построил сам. Летом комнаты сдавались многочисленным дачникам.
- У нас все занято, - задумалась она, - но на эту ночь я вас как-нибудь пристрою, а завтра придумаем, как быть.
Она накормила нас ужином и поставила топчаны прямо в гостиной. Все попытки заплатить ей за ночь были с возмущением отвергнуты: «ни копейки! как вы могли даже подумать такое!». Между делом она рассказала нам свою историю.
Родилась она в Польше. Когда началась война, и евреев загнали в гетто, ей было семнадцать.
- Тебе надо бежать, - решили родители, ты не очень похожа на еврейку. Ты должна спастись и жить долго - за нас.
Она пролезла в дыру в колючей проволоке и побрела куда глаза глядят, без документов и без денег. Ходила по деревням, нанималась на временную поденную работу. Через какое-то время попала на мельницу, где требовалась работница. Мельник оказался очень набожным человеком, адвентистом седьмого дня. Жил он в соседней деревне, куда уходил каждый вечер ночевать, а Маруся оставалась на мельнице одна. Как-то раз, когда он уже ушел, нагрянули немцы - то ли с рутинной проверкой, то ли кто-то стукнул. Какой-то липовый документ хозяин ей достал, но видно не очень убедительный. Проверявшие ушли, забрав бумаги для выяснения, но ясно было, что ей надо немедленно уходить. По дороге она встретила мельника, который почему-то вернулся - то ли по наитию, то ли кто-то рассказал ему о проверке.
- Не уходи, - сказал он, - я добуду более надежные бумаги.
- Нет, - выдохнула она безнадежно, - я еврейка…
- Все мы происходим от одной семьи Адамовой, - возразил он, - я тебе помогу.
Он бросил мельницу, дом, все свое имущество, оформил фиктивный брак, и до конца войны прятал ее у своих единомышленников-адвентистов, переезжая вместе с ней с места на место при малейшей угрозе. А когда война кончилась, сказал ей, что она свободна, никаких обязательств у нее перед ним нет. Но тут уже не согласилась она. Семья ее погибла, не спаслись ни родные, ни друзья, единственными близкими ей людьми оказались скрывавшие ее, рискуя жизнью, адвентисты, и этот человек, бескорыстно пожертвовавший ради ее спасения всем своим имуществом и налаженной жизнью. Так их фиктивный брак стал эффективным. Маруся стала ревностной адвентисткой. Ни муж, ни сыновья никогда не работали и не ходили в школу в субботу, несмотря на советскую власть с ее жесткими антирелигиозными санкциями. Даже всем своим многочисленным дачникам мягкая и деликатная Маруся в субботу запрещала зажигать огонь и кипятить чайник, и все мирились с этим ее диктатом, потому что любили ее и возвращались к ней из года в год. Они с мужем организовали у себя адвентистский молельный дом, где стоял покрытый зеленым сукном стол и фисгармония, а на стенах висели плакаты с заповедями на двух языках - на том, что в Закарпатье называлось украинским, и на обязательном там венгерском (до войны Мукачево было венгерским городом). Впрочем, все это мы увидели не в первый день, а позднее.
Наутро Маруся отвела нас к своим соседям Лейзеру и Голде, у которых была свободная комната. Если бы Лейзер жил в России, то был бы записан как Лазарь Ионович, но в Закарпатье еврейские имена переиначивались на венгерский лад, так что в документах он значился Людвигом Ионасовичем, а их племянник Ицик - Игнатом. У Лейзера и Голды был сын Яков, которого они звали Йỏйне.
Оба они прошли Освенцим и Дахау. Впервые в жизни увидела я вытатуированные на руках лагерные номера, столь привычные теперь для нас в Израиле. У обоих это была вторая семья, первые их семьи с маленькими детьми погибли в Катастрофе. Как известно, пока у власти в Венгрии был Хорти, евреев не депортировали, только на какое-то время призывали в трудовые батальоны, но после переворота 1944-го года депортацией занялся лично Эйхман. Лейзер рассказывал нам, как их утрамбовывали в вагоны для отправки в Освенцим: людей сажали, заставляли раздвигать ноги, и вплотную между раздвинутыми ногами усаживали следующего, и так впритык набивали вагоны. Поезд шел несколько дней, и все это время невозможно было пошевелиться, люди умирали, и трупы оставались впаянными в общее месиво до самого конца пути. Лейзер был молод и выжил и прошел селекцию, даже тиф он умудрился перенести на ногах в Освенциме. А в январе 1945-го, когда советские войска уже подходили к лагерю, немцы стали перегонять узников в другие лагеря. Это были печально знаменитые марши смерти. Вот что говорит по этому поводу Википедия:
«На 17 января 1945 года в Освенциме содержалось 66 020 заключённых. 18 января колонны заключённых в количестве около 60 тысяч человек вышли из лагеря, подгоняемые эсэсовцами. Они страдали от голода и холода, а охрана расстреливала отстающих. 15 тысяч узников погибли. Выжившие были размещены в лагерях на территории Германии и Австрии, в частности в Флоссенбюрге, Заксенхаузене, Гросс-Розене, Бухенвальде, Дахау и Маутхаузене.»
Лейзер выжил и попал в Дахау, а в апреле 1945-го был освобожден американскими войсками.
Сейчас можно услышать и прочесть множество таких свидетельств и документов, но тогда, в середине шестидесятых в Советском Союзе эта тема максимально замалчивалась. Разумеется, мы знали о Катастрофе - о Бабьем Яре, Понарах, том же Освенциме. Но когда слышишь, как люди, пережившие весь этот ад, рассказывают о нем корявым, так и не выученным русским языком, спотыкаясь на недостающих словах и то и дело с виноватой улыбкой сбиваясь на идиш, это ошеломляет и врезается в память на всю жизнь.
Кстати, о языках: несмотря на то, что Закарпатье к тому моменту уже 20 лет входило в состав СССР, русский был для большинства жителей чужим. Они худо-бедно говорили на некоей чудовищной смеси русского и украинского, но настоящим языком общения в Мукачеве оставался венгерский. На нем говорили на улицах, в магазинах, все вывески тоже были на двух языках. Радио в домах было настроено на Будапешт. И хотя Закарпатье искусственно включили в московский часовой пояс, жить местное население продолжало по будапештскому времени, которое отличалось от московского на два часа. Помню, как когда мы собирались уезжать, Голда спросила, когда нам утром вставать.
- В шесть часов, - ответили мы.
- Как - в четыре утра?! Так рано?, - ужаснулась она.
Еще в ходу были немецкий (между двумя мировыми войнами Закарпатье входило в состав Чехословакии, где немецкий был одним из языков общения), польский и румынский языки - Закарпатье граничило с этими странами. Маленькие дети знали весь этот языковый букет (а еврейские еще и идиш) и свободно переходили с языка на язык. Как-то в субботу к Голде с Лейзером пришла пятилетняя соседская девочка. Свой приход она объяснила так:
- Я сперва хотела пойти к Кате (подружке), но вспомнила, что у Кати надо будет говорить по-русски, а сегодня шабат, вот я и решила пойти к вам, чтобы разговаривать по-еврейски.
К нам наши хозяева отнеслись как к родным. Как-то, когда я вышла распаренная после бани, Голда испугалась, что «ребенок» простудится, принесла шерстяные носки, и сама надела их мне на ноги. Йойне, родившийся после войны, был лишь немногим старше меня.
Я уже не помню, каким образом папа смог через много лет разыскать их в Израиле. Лейзер до этого не дожил, Йойне жил в Чехословакии, а Голду и ее племянника Игната (я уже писала, что по-настоящему его звали Ицхак) с семьей папа нашел в Кирьят-Яме под Хайфой.
Мама, Йойне и я.
Прошу прощения за качество фотографий, вернее за отсутствие такового, но что есть, то есть. По этой фотографии, увы, невозможно понять, что Йойне был удивительным красавцем. Впрочем, я тоже была ничего, но тут этого абсолютно не видно.
Все казалось нам экзотикой. По воскресеньям нарядные толпы с торжественно притихшими разодетыми детьми - католики, лютеране, баптисты, адвентисты - чинно устремлялись во всевозможные церкви и молельные дома. Церкви стояли одна напротив другой, и всюду шла служба. Уже потом, путешествуя, мы постоянно натыкались на стоящие на перекрестках дорог раскрашенные статуи богородицы и распятия.
Исключением были евреи: до войны в Мукачеве было около тридцати синагог, в середине шестидесятых - ни одной. Не потому, что евреи стали поголовными атеистами, и даже не потому, что после войны их осталось мало - в то время в городе проживало около двух тысяч евреев, хотя до середины ΧΧ века это была крупнейшая этническая община этого города, составлявшая около половины его населения. Синагоги закрывались властями, на месте последней выстроили универмаг. В Берегове, например, мы видели изумительно красивое здание синагоги, превращенное в склад с выбитыми стеклами и закопченными стенами.
Не менее экзотичной была для нас и мукачевская барахолка. На пустыре прямо на грязной земле среди луж на каких-то картонках и мешках было разложено такое, от чего наши глаза разбегались и лезли на лоб. После войны границы проводили из каких-то политических соображений, разрезая деревни и разделяя семьи. Поэтому у всех жителей города были родственники за границей, точнее за границами. И эти родственники посылали своим близким посылки с невиданными для нас вещами, и все это великолепие лежало у наших ног. Увы, состояние наших финансов не позволяло купить то, что хотелось. Помню, что родители купили детские колготки для Ленки - в Ленинграде о таких тогда и не слыхивали.
Удивительно соблазнительным был и рынок. Там продавались невероятной красоты персики, сливы, груши, и все это стоило стандартно - рубль килограмм. «Рубѐль!», - зазывно надрывались торговцы - именно так эта денежная единица звалась на «закарпатском» языке.
В Мукачеве мы провели около недели и оттуда отправились в путь. Было решено, что маршрут наш будет круговым, то есть в конце его мы опять вернемся к Голде и Лейзеру. И вот рано утром мы вышли на большую дорогу - в самом прямом смысле этого слова, и встали на обочину, папа - наш рулевой - впереди. Голосовал он поднятой книжечкой автостопа. Надо сказать, что судя по всему, кроме нас, никто в Закарпатье ничего про автостоп и его талоны не знал. Многие водители останавливались, очевидно, чтобы понять, чем это папа им машет. И он каждого просвещал про грядущие конкурс, лотерею и ждущие их соблазнительные призы. Нас довольно охотно подвозили - скорее не ради призов, хотя и пожимая плечами, брали у нас эти диковинные бумажки, наверняка понимая при этом, что им никак не светит насобирать минимальное для участия в розыгрыше количество талонов: ведь вряд ли они когда-нибудь еще встретят таких же, как мы, психов с книжечками. Чаще нас соглашались подвести не корысти ради, а исключительно с целью общения. Подбирали нас и легковушки и грузовики. Сидеть приходилось не только в кабине, но иногда и в кузове с ветерком.
Зато каких только историй мы не наслушались в дороге! Особенно запомнился мне один рассказ.
Этот милый дядечка подвозил нас, кажется, до Берегова (откуда - не помню). Он оказался учителем, работал в одной из школ. Сам он не местный, приехал откуда-то из России за несколько лет до того. История его относилась именно к тому времени. Как-то нескольких учителей, и его в том числе, пригласили в соседнее село на какое-то торжество. Он не знал, как туда доехать, зато оказался единственным в компании обладателем машины. В его «Москвич» набилось намного больше пассажиров, чем предусматривалось конструкторами. Туда доехали быстро, спутники вовремя подсказывали нужные повороты.
Отпраздновали хорошо, так что когда выехали в обратный путь, все тут же заснули, и наш водитель остался наедине с дорогой. Была зима, стемнело, повалил снег, все везде было одинаково белым и незнакомым. И тут впереди он увидел стоявшего посреди белого безмолвия возле непонятного столбика одинокого замерзшего солдатика, а в нескольких метрах за ним виднелся какой-то шлагбаум. Когда наш герой проезжал мимо солдата, тот как-то безнадежно махнул рукой, но машина была забита под завязку, сажать еще одного пассажира было абсолютно некуда. Однако уже возле шлагбаума учителя заела совесть: замерзнет же солдатик в такую холодрыгу и метель! Была не была, авось как-нибудь втиснется, в тесноте, да не в обиде - решил он и просигналил тому: давай, мол, так и быть подвезу.
Служивый подбежал радостно, вскочил на подножку, отдал честь и торжественно сообщил:
- Вы нарушили границу Союза Советских Социалистических Республик!
- Что???, - прибалдел горе-водитель.
- Да, вы находитесь на нейтральной полосе, перед вами румынский шлагбаум.
- А наш шлагбаум где?
- Наш на ремонте, один столбик остался.
- Что же мне теперь делать?
- Как хотите. Можете проследовать дальше в Румынию, а можете вернуться обратно на родину.
Пока он задним ходом возвращался на родину, солдатик стоял на подножке. Но в какой-то, одному ему известной точке соскочил, снова козырнул и заявил:
- Вы арестованы за нарушение границы Союза Советских Социалистических Республик!
Тут остальные пассажиры как-то разом проснулись и протрезвели. Их отвели на заставу, допросили, велели впредь не нарушать и… отпустили. В Закарпатье такие происшествия не редкость. Часто случалось, что пастух, разыскивая загулявшую корову, которой границы не указ, забредал в Венгрию, где его вылавливали тамошние пограничники. Такое ЧП уже было не замять, приходилось задействовать дипломатов, так что проходило несколько месяцев, пока бедолагу возвращали домой. Но на этот раз в чужую страну никто не заехал, а что нейтральную полосу потоптали, так снег все следы замел, да и за отсутствующий шлагбаум начальство по головке не погладит, если дойдет до разбирательств. Так что всем выгодно было разойтись полюбовно.
С нарушителем государственной границы.
Всюду, кроме Мукачева, мы останавливались в гостиницах, впрочем, больше, чем на сутки на одном месте не задерживались. Забавное приключение было у нас в Хусте. Мы сняли номер в гостинице, погуляли по городу и вечером пошли в ресторанчик поужинать. Оркестрик играл что-то венгерско-цыганское. Почти во всех ресторанах Закарпатья хотя бы часть оркестрантов была цыганами, а уж скрипачи - все поголовно. Кроме того, везде можно было встретить кочующий табор. Как-то на наших глазах на улице разразился скандал, суть которого мы уловить не смогли из-за незнания языка. Ярко и пестро одетые цыгане громко и угрожающе кричали, цыганки размахивали руками и возмущенно трясли длинными юбками. Одна из них неожиданно уселась отдохнуть прямо на урну. Мимо проходили два музыканта из оркестра в строгих черных костюмах с галстуками, они остановились, не вмешиваясь, и смотрели на волнующуюся толпу с какой-то пронзительной грустью и болью.
Но вернусь к тому ресторану в Хусте. За соседним столиком сидели две молодые пары. Папа всегда был очень общителен, так что довольно быстро мы разговорились, а потом и вовсе сдвинули столики. Это оказались два брата с женами. Одного из братьев звали Шандор. Запомнила я его потому, что вскоре заиграли чардаш, и он пригласил меня танцевать. Согласитесь, что сообщение «я танцевала чардаш с Шандором» - звучит элегантно и интригующе.
Наши новые знакомые заказали на общий стол бутылку вина. Сухое вино в Закарпатье было на редкость вкусным и лилось рекой, там на каждом углу стояли автоматы с вином, как у нас с газировкой. Бутылку тут же оприходовали, папа заказал ответную. Этот обмен любезностями длился довольно долго. Расстались мы лучшими друзьями. По дороге назад в гостиницу выяснилось, что глава нашей семьи здорово опьянел, что случалось с ним очень и очень редко, зато всегда смешно. Мы шли по абсолютно пустому ночному Хусту, и папа, пошатываясь, громко во всю силу своих легких декламировал абсолютно непристойные стихи собственного сочинения. Мы с мамой, умирая от хохота, поддерживали его с двух сторон. Наутро папа с большим интересом выслушал наш пересказ его ночного «устного народного творчества».
В Ужгороде нас поджидал неожиданный сюрприз. Мы с папой зашли в книжный магазин, и с изумлением обнаружили объявление, что там можно оформить подписку на «Библиотеку современной фантастики», которая как раз в том самом 1965-ом году начинала выходить. В Ленинграде подписаться на что-либо было огромной проблемой, люди выстаивали у магазинов сутками, а подписка на БСФ была попросту нереальной. Папа робко поинтересовался, есть ли возможность оформить подписку иногородним. «Почему нет?, - ответили нам, - мы можем высылать вам книги наложенным платежом». И высылали десять лет до самого последнего тома!
Мы повидали и много всяких красот природы - горные речки, кудрявые леса. Купались в реке Тиссе, которую сейчас почему-то принято называть Тисой. На другом ее берегу видна была Румыния. Впрочем, в Закарпатье границы со всех сторон, заглянем в Википедию:
«На юге область граничит с Сату-Маре и Марамуреш жудецами Румынии, на юго-западе - с Сабольч-Сатмар-Берег медье Венгрии, на западе - с Прешовским и Кошицким краями Словакии и на северо-западе - с Подкарпатским воеводством Польши. Это единственная область Украины, граничащая со Словакией и Венгрией. Таким образом, Закарпатская область является своеобразным украинским «окном в Европу».»
К сожалению, отпуск родителей был не резиновый, поэтому побывать всюду нам не удалось. До гуцульских сел мы не доехали, а жаль. Пришлось возвращаться в Мукачево. Оттуда мы - все так же на попутках - отправились во Львов. Львов поразил нас своей абсолютной европейскостью. Ну да, мы бывали до этого в Прибалтике, да и ранее виденные нами Мукачево и Ужгород были явной Европой. Дело не в архитектуре, ведь и Ленинград - европейский город. Но что-то такое витало в воздухе неуловимое, западное без примесей.
Погуляв день по Львову, мы отправились в тамошний аэропорт. Самолет на Ленинград должен был вылететь вечером, но что-то такое произошло, то ли погода была нелетная, то ли еще что-то, но вылет задержался до утра, и нам предоставили гостиницу на ночь за счет Аэрофлота. Назавтра мы были уже дома.
С того времени прошло уже сорок восемь лет, но воспоминания почти не потускнели от времени. В той поездке соединилось много разного: авантюрность и непредсказуемость, масса самых разных впечатлений и сведений, от страшных до забавных, от познавательных до леденящих.
И главное - шестнадцать лет, и веселые молодые родители в полном моем распоряжении…
Воспоминания (оглавление)