книжки. сентябрь
1. Х. Повяржина «Валсарб». «В слове „лето“ спрятано тело в коротких сарафанах и шортах, c голыми коленками, струпьями на локтях и неправдоподобно темным загаром. В весне прячутся наши сны, в осени - сено, и только зима предлагает мази - хоть что-то полезное, зима надевает белый халат и играет в доктора». Это история девочки, живущей в Браславе 1980-х - и живущей в мире слов, которые рады показывать ей свою тайную суть, стоит только прочесть их задом наперед или переставить местами слоги. По словам этим, как по камушкам, она уходит на незримую сторону мира. И ладно бы ей открывался там сказочный мир с волшебными феями - увы. Это не светлые духи являются ей, это приходят на порог «бывшие люди» - призраки тех, кто погиб на фронте или в браславском гетто. Совсем юная, девочка не знает почти ничего о войне - разговоры взрослых скупы, скомканны, непонятны. Но оказывается, чувствовать оказывается даже важнее, чем знать. Все, кто сидят ночами у нее в гостиной или жуткими тенями бродят по столовой - незнакомцы; и тем не менее судьбы этих безымянных мертвых сплетаются с ее жизнью крепче, чем земные дни вполне осязаемых родных. Это хорошая книга, она правда позволяет какое-то время побыть в мире букв и теней - а что вообще, как не это, делает с человеком хорошая книга.
2. А. Пронина «Ленка и мертвецы». По иронии судьбы вторая книга - опять девушка, видящая мертвецов! - стала отражением первой. Но отражение это - не в зеркале, а в видавшем виды пузатом самоваре. Прямо скажем, очень своеобразное отражение. Особенно контраст был заметен поначалу - там, где у Повяржиной слой иллюзорного тонок и изящен, как старинная кисея, у Прониной это суровая рогожка на некрашеном столе. Мертвецы будут, пожалуй, поделикатнее живых, зато живой деревенский народ дает жару! У книги есть и детективная подоплека, и сериально сложенная композиция: в каждой главе новая история, новые мертвецы. Ни один из них не останется без секрета, греха, семейной тайны. А пробирается сквозь эти ловушки Ленка на пару с недавно переехавшим в село из города следователем. И союз их, конечно, двигатель сюжета, но вместе со следователем в текст приходит какой-то неловкий и совершенно неуместный эротизм типа внезапного описания голых коленок, и это то и дело заставляет слегка поморщиться. Тут вообще такой любопытный момент: мне ни разу не хотелось отложить книгу в сторону, потому что все время было реально интересно, что там дальше, - но вместе с тем написана она неумело: диалоги натянутые (ну не говорят так люди), стилистика хромает. Уже закончив чтение, я прочла на задней обложке информацию об авторе: «автор сценариев более сотни документальных фильмов, выходивших в эфир на Первом, России 1, НТВ, ТВ-3, РЕН ТВ и других телеканалах» - и, кажется, разгадала и этот секрет.
3. В. Богданова «Сезон отравленных плодов». Вязкая, трудная история жизни одной семьи. Как все книги, которые начинаются с детства героев и уводят в их зрелость, она по мере продвижения сюжета увядает и тускнет (как и все мы, как и все мы...). Но здесь этот эффект проявлен особенно сильно, потому что единственный просвет в их жизни полыхнул именно тогда, в юные годы, - и немедленно было затоптан окружающими взрослыми. У взрослых даже были на то свои причины - ужас перед инцестом! Ну как инцестом - в любви оказались замешаны двоюродные брат и сестра. Ну, и еще одна сестра. То, что могло бы стать долгим счастьем - или счастьем кратким и своевременно себя исчерпавшим - становится трагедией уныния без конца и без края. И вот тут у меня вопросики ко взрослым: неужели они думали, что так лучше?
4. А. Бирс «Монах и дочь палача». Амброз Бирс - американский писатель и журналист, творивший на стыке XIX и XX веков, его историко-готическая повесть «Монах и дочь палача» вышла в свет в 1892-м. А повествует она о еще более ранних временах - конце XVII века, когда главный герой монах-францисканец Амброзий отправляется с монастырской миссией в гористую местность. Знакомится там с местным населением, решает спасти невинную деву, чей единственный грех - то, что она родилась в семье сельского палача, одним лишь этим заслужив небрежение. Святой его жар, жажда справедливости и искренность чувств заставляют его так загореться, - что сжигают дотла!.. О, я впечатлена. И пылкостью рассказчика, и почти средневековой атмосферой, и нехитрым, но оттого не менее непредсказуемым выворотом сюжета.
5. Л. Теру «Странные люди». С «Монахом и дочерью палача» я всю дорогу размышляла, как бы ее инсценировать (никто за 130 лет этого, кажется, не сделал, а зря!), а вот «Странные люди» с самых первых страниц вывели из чисто литературного поля, неожиданно, - в ролевое. Потому что это - ну отличная же заготовка для ролевой игры! Малобюджетной, благо играть можно прямо в заброшке. Для старшего школьного и раннего студенческого возраста. Взрослые в пролете, взрослых в книге не появится. Малолюдной - во всем этом странном лагере всего шестеро человек (хотя коек застелено больше и, думаю, игровым мастерам это даст возможность развернуться). Ну и самое главное - это очень терапевтический текст для всякого подростка. Этот заброшенный пионерлагерь «для странных людей», в который каждого из героев пригласили в неожиданный момент, - место без старших и без правил, без чужой власти, которая в отрочестве так душит, место абсолютного принятия - здесь все «странные» и все уважают друг в друге особенности личности или ограничения здоровья. Место без дефицита - впрочем, им немного-то и надо, но все что надо - появится в нужный момент; но и без лишнего аскетизма - кому нужен ноут, у того он с собой, и связь бесперебойна. В общем, вычеркиваем все лишнее, что в остатке? Отношения друг с другом, с собой и с миром. Здешний суженный, прополотый мир полон кошмариков - ну а чего вы хотели от пионерского лагеря, особенно в час, когда выходит луна. Но с ними ужиться все-таки проще, чем с самими собой.
6. Г. Чхартишвили «Писатель и самоубийство». Лучшая книга месяца и одна из лучших книг года (скоро уже буду подводить итоги, но без нее теперь этого года точно не смыслю, так она накормила мне голову). Это «не научный трактат, а эссе, то есть сочинение исключительно приватное», как настаивает автор - а на самом деле достаточно объемное и глубокое исследование самоубийства, «неизъяснимого феномена в нравственном мире» (Карамзин). Почему другое слово в заглавии «писатель»? Именно на примере писателей рассуждать о вопросе проще, чем на примере других людей. Жизнь знаменитых авторов происходит более или менее на виду у публики, что позволяет четче судить о причинах. Писатель обильно рефлексирует, как в личной переписке и дневниках, так и устами героев своих произведений. Кроме того, писатели являются одной из самых уязвимых по этой части профессий как люди глубокочувствующие, что нередко выливается в полную невозможность переносить собственные чувства впредь. Следующей по статистике «опасной профессией» являются врачи, уже по другим причинам (у врачей к состраданию и выгоранию добавляется момент «знаю как»).
Первая часть книги посвящена истории суицида и накопленному суицидологическому опыту. Реально захватывающий экскурс в то, как последовательно менялись мнения религий, культур и государственных властей относительно добровольного ухода человека из жизни. Вторая часть посвящена уже непосредственно писателям как примерным образцам. Чхартишвили собрал «Энциклопедию литературицида», которая содержит биографические сведения о 350 литераторах-самоубийцах разных стран и эпох (она размещена в третьей части), а здесь он постарался разделить их по определенным схожим признакам, в первую очередь по причинам самовольного ухода из жизни. «Юность», «Старость», «Болезнь», «Политика», «Любовь», «Эмиграция» и так далее. Раз за разом взвешивая чужие доводы за и против (мощная выборка - за историю всего человечества!), автор пытался сформировать устойчивое собственное мнение - и, раз до сих пор жив, думаю, нашел всех нас устраивающий ответ. Долгих ему лет жизни!