январь. книжки
1. Катарина Вестре «280 дней до вашего рождения». Сперматозоиды ориентируются на подобие обоняния! Тест на беременность раньше проводили, впрыскивая мышам мочу женщин и потом открывая мышь [в Британии использовали кроликов, поэтому там и сейчас жив эвфемизм для залёта «кролик сдох»]! Пальцы появляются в результате единомоментной массовой гибели клеток между ними, в сердце женщины можно найти клетки ее детей даже спустя много лет после их рождения, у кукурузы больше генов, чем у человека - и множество других удивительных фактов и просто ценных сведений о ходе внутриутробного развития. При этом обращается автор к читателю как непосредственно к растущему эмбриону: «Сегодня у вас появилось лицо». Хорошая и познавательная книжка, написанная весело и легко.
2. Эрика Фатланд «Советистан». Это книга-путешествие норвежской журналистки по пяти бывшим советским республикам Центральной Азии: Казахстану, Киргизстану, Таджикистану, Туркменистану и Узбекистану. Она изучает государственное устройство этих стран и общается с простыми людьми, исследует промышленность и пробует местные блюда. Где-то ее принимают радушно, как дорогого гостя, а где-то ведут едва ли не под конвоем: так, всепоглощающий туркменский тоталитаризм, с которого начинается книга, меня совершенно поразил. Ритм повествования получился весьма неровный от государства к государству - где-то у автора получилось больше личных переживаний, где-то взял верх экскурс в политическую историю. Мне, конечно, был интереснее непосредственный опыт, но зато и тем, кому интересно разобраться, как и почему все так сложилось, книга может прийтись по душе. А вот путешественникам - не уверена. Несмотря на всю неосуждающую нейтральность авторского тона, я открывала книгу с мечтой как-нибудь пройти вслед за писательницей этот маршрут, а закрывала уже без этой мечты.
3. Алексей Иванов «Псоглавцы». Это книга из нового цикла про дэнжерологов. Дэнжерология - это такая лженаука про магические артефакты - элементы человеческой культуры, «намоленные» и тем приобретшие сверхъестественную силу. Впрочем, так ли уж лже-? Иванов прекрасно играет на самой грани между обычным реализмом и магическим: призраки и чудовища всегда готовы с первым криком петуха превратиться в глюки, сны и обычную человеческую трусость, поэтому читатель тоже балансирует между тем, чтобы поверить в то, что псоглавец сходит ночью с фрески в старой церквушке, и тем, чтобы снова оказаться в материалистичном мире - пусть и не самом привычном для героев-москвичей, которых маловнятные для них самих дэнжерологические испытания закинули в унылую деревушку, но деревенский пьяница и вор стократ понятней песьеголового надзирателя, святого покровителя тюремной зоны. Очень интересно и живо.
4. Нарине Абгарян «Понаехавшая». Это, если я не ошибаюсь, автобиографические заметки - о том, как молодая армянка в девяностые приехала учиться в Москву, но учебы не вышло, а вышла вместо этого работа в валютном обменнике в гостинице «Интурист» среди, мягко говоря, специфического контингента. Несмотря на то, что книга читается легко, мне на всем ее протяжении не удавалось избавиться от неприязни к чувству юмора автора. Вот прямо начиная с заглавного слова, которое она использует в качестве имени для героини, и если впервые произнесенное диковатым сторожем, оно не вызывает особых чувств, то когда начинает повторяться с большой буквы на каждой странице в нейтральной авторской речи, ощутимо коробит. Равно как и другие шутеечки, над которыми читателю предлагается посмеяться вместе с героями, но если в 90-е реакция «гы-гы, лесбиянка!», «ха-ха, проститутка!» была вполне объяснимой для девушки, выросшей в горах, то тридцать лет спустя скорее отталкивает. И, в общем, понятно, что это сатира - на человеческую грубость, тупость, несдержанность, но так как сатирические ноты густо смешаны с ностальгическими, в результате получается послание сложное, но ядовитое, как веничкины коктейли.
5. Дмитрий Быков «Оправдание». Я с небывалой настойчивостью продолжила биться в «О-трилогию» Быкова, несмотря на то, что с двумя из трех книг не справилась - откровенно не удалось войти во вкус ни с первой, ни со второй попытки. Упорство мое было наконец вознаграждено! «Оправдание» оказалось совершенно замечательным, заворожившим с первых страниц и сюжетно, и идейно. Идея здесь в том, чтобы дать развернуться психологическим защитам людей, переживших репрессии: в чудовищных, не укладывающихся в голове обстоятельствах и защиты становятся непросты, рождая иррациональные, мистические объяснения. Неправдоподобные - но адекватные временам, когда неправдоподобно само происходящее: ну ведь не могут же сажать миллионы людей ни за что, ни для чего? Может быть, это такое испытание духа? Подготовка к подвигу? Инструмент коллективной эволюции? А может быть, и расстрелянные не так уж и мертвы? И еще для меня очень важной частью книги стала глава про лесную секту, полную неписаного закона: одного в ней казнят за то, что бросил окурок, другого - за то, что не бросил, и разобраться в этом законе - дело для заблудшего туда героя сложное и страшное. Как эти сюжеты связаны между собой, стоит призадуматься.
6. Андрей Курпатов «Красная таблетка. Посмотри правде в глаза». Не смогла вспомнить, как у меня оказалась эта книга. Может, сработало какое-то смутное недо-знание, мол, вроде знакомая фамилия Курпатов, а вот кто это, что это - ну, почитаем, посмотрим. О нет. Ничего более возмутительного я не открывала никогда. Это как бы такая кухонная философия, но с замахом на верхнюю истину. «Сейчас я расскажу вам, какие вы все идиоты». Причем этот лже-просветленный встает в оппозицию к читателю-идиоту не сразу, он пытается подобраться аккуратным «мы» - «всем нам в этой жизни недостает счастья, все мы хотели бы добиться большего…». И пока это вот такие общие фразы, с ними невольно соглашаешься, и, наверное, расчет на то, что это введет неопытного читателя в транс и он так и продолжит соглашаться со всем до конца проповеди. Но нейтральные слова слишком быстро превратились в агрессивные. «Все мы считаем, что начальник дурак, но никогда не задумываемся: если он такой дурак, почему он начальник?» Wat? Никогда я своих начальников дураками не считала и прекрасно понимаю причины, по которым одни делают карьеру, другие о ней только мечтают, а третьи сторонятся. «Мы ругаем своего супруга, не спрашивая себя, а зачем же тогда я за него выходила» - ну, без комментариев. Автор сперва вдалбливает читателю, что тот несчастен, а если думает, что счастлив, - значит, врет себе; убеждает его, что тот ни разу в жизни ни о чем не размышлял (да где ж он найдет столько недумающих читателей!), и все время размахивает еще одним крючком, на котором я, признаюсь, продержалась первую треть книжки - «Если вам противно это читать, значит, вы не готовы к переменам и недостойны их, закройте книгу и положите в мусорный бак». Но стоило и это осознать приемчиком удержания внимания (после третьего повтора, ага) - поступила именно так. Если мне противно это читать - то потому, что автор склонен к передергиванию, обесцениванию и пассивной агрессии. Надеюсь, я никогда не буду готова к восторженному принятию такого.
7. Анна Корниенко «Сектантство». Это сборник небольших ознакомительных статей о двадцати двух сектах, как средневековых, так и современных: во что верили розенкрейцеры, чего ждут адвентисты, кто создал Сознание Кришны... Сложно сказать, чем была обусловлена именно эта выборка, она выглядит достаточно рандомной. К тому же расположены секты в книге не по исторической принадлежности и не по сходству взглядов, а просто по алфавиту, и от этого ощущение перемешки только усиливается - но мне это оказалось даже по душе: выходит такое легкое и стремительное путешествие по человеческим заблуждениям разных стран и эпох.
8. Энн Тайлер «Удочеряя Америку». Купилась на историю об удочерении, а взамен получила описание жизни двух семей наподобие дневникового: хоть звучит оно и не от первого лица, но динамика событий в этом романе напоминает не художественную литературу, а рядовое и довольно безынтересное бытописательство: поели, поговорили, потом позвонил сосед, потом пошел дождь… Об адаптации приемных детей не будет практически ничего: младенцы прилетели и все сразу стало хорошо. Немножко больше - о культурной интеграции: одна из семей - американская, другая - иранская, а приемные дочери из Кореи и Китая. Но тоже весьма поверхностно и вяло.
9. Марина Абрамович «Пройти сквозь стены. Автобиография». Впервые о перфомарнсах Марины Абрамович (ударение на второе «а») я услышала в лесном лагере современного искусства, где нам показали немного самых ярких ее работ, и они вызвали у меня сложные чувства. С одной стороны, перформанс как таковой кажется мне любопытной затеей. С другой - каждый раз, когда я оказываюсь там в качестве зрителя, мне хочется зевать - чаще всего перформансы бессловесны, тянутся долго, происходящее развивается так неспешно, что для того, чтоб вычленить суть, не обойтись без монтажа. Узнав о существовании этой книги, я ухватилась за нее как за возможность проникнуть в идею, расшифровать то, что остается мне недоступным. Абрамович прекрасно пишет и рассказывает в этой книге обо всей своей жизни - детстве и юности, заложивших в ней это художественное начало, своем приходе в искусство перформанса, о встрече с Улаем - важнейшим партнером, который провел с ней половину этой безумной творческой жизни, - и расставании с ним, о тревогах, целях, поисках. Поняла ли я после этого саму Марину Абрамович? Мне кажется, да. По крайней мере, до той степени, до какой она предпочла раскрыться, - но она кажется столь же откровенна в своей рефлексии, сколь смела в экспериментах. Поняла ли жанр перформанса? Увы, все-таки нет. Эти сложнейшие, чудовищные, немыслимые порой задачи, которые ставят перед собой художники - позволять публике издеваться над собственным телом, лежать обнаженным на льду, едва не погибая от гипотермии, месяцами сидеть неподвижно, превозмогая боль в застывающих суставах, - да, они вводят самого перформера в измененное состояние сознания, позволяют ему получить уникальнейший опыт, дают почувствовать, а затем перешагнуть собственные границы. Но почему это не личная практика, а зрительское искусство, что вынимает из этого сторонний человек, - для меня так и осталось вопросом.