ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
ШТИРЛИЦ И ЛЯГУШАЧЬЕ ОЗЕРО
пародия
Выполнив задание Центра, Штирлиц взял творческий отпуск: он решил немного задержаться в послевоенной Германии, чтобы завершить незаконченные личные дела.
В первую очередь ему хотелось повторно вызвать жену в Берлин и доглядеть ей в глаза в том же кафе, в котором не удалось это сделать в первый раз.
Штирлиц мечтал об этом всё оставшееся до конца выполнения задания время, во время которого он был готов даже умереть за это.
Но жена категорически отказалась ехать в Германию по разбитым вдрызг фронтовым дорогам только для того, чтобы дура дурой опять сидеть за дальним столиком без всякой надежды на близость с мужем.
Она слышала, что все остальные столики были постоянно заняты отмечающими Великую Победу офицерами в погонах старого образца, ненавистных ей с той тревожной юности, когда она косила такие погоны пулемётными очередями.
Но главное было не в погонах, - погоны она ещё могла бы стерпеть, - дело было в самом Штирлице.
И жена телефонировала мужу, что ей после просмотра фильма для служебного пользования стало ясно - её муж не тот человек, за которого он себя выдавал и за которого она по неопытности вышла замуж: женщины почему-то совсем не интересовали его, даже когда он оставался с ними наедине, зато в глаза бросалась странная нежность к начальству, которой только и можно было объяснить, почему Штирлица не замели как русского разведчика, - хотя даже сам Штирлиц не делал из того большого секрета.
Штирлиц не успел особенно огорчиться отказом жены, тем более не успел сказать ей, что ему в самом конце войны было совсем не до баб, ведь агенты из них никакие, сразу же и на первом же углу начинают трещать о своих профессиональных успехах, а вот своего шефа Мюллера и начальника соседнего отдела милашку Шелленберга Штирлиц уже успел завербовать, следом подбирался к уроду Эрнсту, выставлявшему напоказ буршеские шрамы на лошадином лице, и намерен был заняться даже Генрихом, но Кальтенбруннера схватили американцы и повесили раньше, чем до него добрался Штирлиц, Гиммлер же чуть было не раскусил советского разведчика, но в итоге вынужден был раскусить всего лишь ампулу с цианистым калием.
Штирлиц и до самого рейхсканцлера дошёл бы, зная его слабости: своими глазами видел, как фюрер при всех ласково трепал по щеке начинающего советского разведчика, молодого блондина с агентурной кличкой Чёрная Голова, однако Адик буквально сгорел на работе.
А то запросто бы: трудно, что ли, канцлера Германии с потрохами купить!..
Ничего этого Штирлиц не успел рассказать жене, потому что она уже положила трубку, а Центр дал Штирлицу новое задание повышенной важности: внедриться в кресло главы неназванного государства.
Штирлиц подходил для этого как никто другой: все настолько привыкли к его мельканию по телеэкранам, что не только семнадцать мгновений в году, но и каждый день его видеть готовы были, ведь Штирлиц теперь - наше всё.
Пикантность ситуации состояла в том, что государство, в кресло главы которого должен был внедриться Штирлиц, было то самое.
Это оно когда-то послало его для выполнения предыдущего задания куда подальше, на чужбину, где он за столько лет службы так и не успел выучить их вражеский язык: приходилось постоянно пользоваться родным, русским, из которого нацисты сначала понимали только отдельные, ничего не значащие либо многозначительные, звуки, но затем научились понимать Штирлица на полуслове и без всякого перевода.
Получив новое задание Центра, Штирлиц привычно взял под козырёк и первым же истребителем вылетел в родную столицу.
Пролетая над ней, Штирлиц выбросился из самолёта и благополучно плюхнулся куда требовалось, после чего, разметав парашютные стропы по углам, сразу отстучал в Центр: «Задание по внедрению в кресло выполнено».
* * *
Дюжина лет промелькнула в одно мгновение. За долгое время пребывания в кресле Штирлиц много чего сделал.
Правда, ничего хорошего.
Но главное было осуществлено: он прочно удерживал под собой успешно захваченное кресло.
Один год сменял другой, одно дело следовало за другим, - и все ненужные.
Некоторые из этих ненужных дел повторялись из года в год - и все их нужно было переделать, чтобы не нужно было переделывать их на следующий год.
Хотя всякий раз оказывалось, что и на следующий год приходилось их переделывать.
И, как обычно, безуспешно.
Это могло надоесть, но не надоедало.
Одним из таких ненадоевших дел было посещение Лягушачьего Озера.
Да, Штирлицу нравилось ездить к Лягушачьему Озеру: молодые, зелёные, лупоглазые лягушки своим неподдельным жизнерадостным кваканьем приводили Штирлица в экстаз.
Прелестные всё-таки существа, эти юные зелёные лягушки.
Слюнки прямо текут!
Хорошо, что Штирлиц - не француз: а то так бы и съел их всех...
...Штирлиц подошёл к Лягушачьему Озеру как раз вовремя: все местные и прискакавшие ради такого случая издалека лягушки, ведомые жабами-надзирательницами (чтобы лягушки ничего лишнего не квакнули) уже собрались на мокром приозёрном лужке и приветственно обквакали Штирлица с ног до головы.
Штирлиц хотел было квакнуть что-нибудь в ответ, но только крякнул: лягушачий язык он знал в совершенстве, но боялся квакнуть чего лишнего.
Приходилось тщательно подбирать выражения, чтобы некоторое время спустя не пожалеть о сказанном, потому что иные выражения можно было использовать, лишь спустя штаны в одном популярном среди народа заведении.
А Штирлиц прекрасно знал, что «время спустя» и «спустя штаны» - слишком разные категории пространственно-временного континуума.
Тут его размышления поистине космического масштаба прервала нетерпеливая лягушка из отряда Юных Попрыгушек.
Высоко задрав лапку, она громко проквакала:
- Может быть, нашей замечательной Стране Истинного Света стоит вернуться к режиму тоталитаризма? Ведь при Усатой Рябой Жабе такого не было, потому что все боялись: и люди, и мы, лягушки. Может быть, Стране Истинного Света и её народу действительно необходимы железная рука и кардинально жёсткие меры наказания?
Штирлиц знал толк в тоталитарных режимах, одному он служил верой, хотя и не правдой, другому, правда, вероломно, однако до самого конца, - поэтому он снисходительно осадил ретивую лягушку:
- Вы сами-то в это верите, нет?
Получив ответ: «Ну, немного», Штирлиц удивился:
- Правда? Жаль, - и вразумил глупышку:
- Тоталитарные формы правления, они напрочь убивают свободу и творческую активность человека, которую никакое государство подменить собой не может. И в результате этого неэффективными становятся ни экономика, ни социальная сфера, ни политика. И такое государство обречено.
Про себя же Штирлиц подумал: «Эх, хорошо сказал! Помнится, семь лет назад ещё круче загнул: «Только свободные люди в свободной стране могут быть по-настоящему успешными». Внутренне даже похолодел, когда осознал, что именно я брякнул: а вдруг буквально поймут и соответственно этим буквам действовать начнут. Букв я много тогда сказал, хотя для меня у них, этих свободных людей в свободной стране, всего лишь три буквы нашлись бы... Но сказал - и что? Ведь без звука все сказанные мной буквы проглотили, не поперхнулись, чтоб им подавиться!.. Какие ко мне претензии теперь могут быть? А с моими буквами в словах и свою свободу проглотили. Сами же проглотили. Никто их не заставлял. Зато мне полную свободу оставили. Но это моя, а не их, свобода. Конечно, у меня своеобразная свобода, но это истинная свобода: получите по башке дубиной - и всё, свободны. По крайней мере, до следующего раза. За свою свободу каждый должен сам бороться. Лично. И каждый день. Лишь тогда ты будешь её достоин, потому что ты её заслужил. Я же борюсь, воюю даже за свою свободу. А как же иначе? - ведь, как сказал известный поэт, - он ещё гимны на досуге пописывает, -
Вокруг враги,
Кругом шпионы,
Им несть числа,
Их миллионы.
Поэтому только фронт и только круговая оборона могут сохранить мне мою личную свободу. А что взять с этих глупых зелёных существ? Им любая капля в рот - божья роса. Да и этот не лучше, мой Ученик-неудачник. Воспитывал его, воспитывал словом и делом, личным, можно сказать, примером, а он брякнул как-то: «Свобода лучше, чем несвобода». Нет у него полёта свободной мысли, всё слишком приземлено. Ведь что такое свобода? Конечно, за период правления Усатой Рябой Жабы миллионы людей погибли - и это ужасно. Но ещё важнее то, что при этом убивается свобода. Ах, это сладкое слово: «свобода!» Можно десятки миллионов загубить, но все они не стоят одного этого сладкого слова. За свободу и умереть не стыдно. Впрочем, мне никогда не стыдно. Ведь все эти годы я с утра до ночи пахал в гестапо как раб на галерах».
Размышляя о сладости свободы, Штирлиц профессиональным краем глаза сразу засёк ещё одну тянущуюся вверх лягушачью лапку.
Следующий вопрос был очень деловым:
- Сейчас очень много разговоров идёт о том, что Мировой Цитадели грозит дефолт.
В этот самый момент Штирлиц вынужден был заняться срочным делом.
Не спуская с вопрошавшей лягушки глаз, Штирлиц перевёл взгляд в пространство перед собой, в котором внезапно возникло голографическое телеизображение, настроенное на частоту моргания глаз бывшего штандартенфюрера и поэтому видимое только им и больше никем другим.
На голографическом изображении отчётливо мелькали обнажённые женские ягодицы, явно подававшие Штирлицу какие-то знаки.
Штирлиц сразу понял, что это за ягодицы: он знал их как свои пять пальцев. Потому что именно этими пятью пальцами и пятью же пальцами другой руки он подбрасывал вверх любившую сидеть у него на коленях маленькую дочку Анки, той самой Анки, которую он в годы отгремевшей когда-то гражданской войны лично обучал пулемётному делу и которая вышла потом замуж за его лучшего друга.
Она, прежде чем Штирлица отправили за рубеж для выполнения архиважного задания, успела родить хорошенькую рыжеволосую девочку, названную в честь мамы.
Штирлиц по своему должностному положению знал, что дочь Анки-пулемётчицы, ставшая сверхсекретным Агентом 00, была успешно внедрена в столицу Мировой Цитадели и удачно устроилась стриптизёршей в лучшем злачном месте города.
Постоянными посетителями этого злачного места была вся Администрация Мировой Цитадели, и поэтому там можно было узнать самые сокровенные тайны верхов: в Мировой Цитадели всё продавалось, но не всё можно было купить, - зато разузнать можно было даже то, чего нельзя было купить.
Агент 00 выходил на связь с Штирлицем впервые - значит, произошло нечто чрезвычайно важное.
Штирлиц внимательно пригляделся к ягодицам: Агент 00 стояла к нему, как и положено по инструкции, спиной и, крепко держась за вертикаль стального шеста, дёргала попеременно то одной ягодицей, то другой, причём происходило это несколько странно: один короткий дёрг левой ягодицы сменялся двумя короткими дёргами правой, затем следовала целая серия таких дёргов.
Штирлиц умел читать не только по губам. Он сразу понял, что это морзянка. Из дёргов складывалось важное сообщение:
ДЕФОЛТА НЕ БУДЕТ
ОНИ ДОГОВОРИЛИСЬ МЕЖДУ СОБОЙ
ПОИГРАЛИСЬ И ДОГОВОРИЛИСЬ
Штирлиц поднял свой опущенный взгляд на всё ещё ожидавшую его ответа зелёную лягушку и разочаровал её ожидание дефолта Мировой Цитадели:
- Уже нет. Уже принято решение.
Закончив общение с обитателями Лягушачьего Озера, Штирлиц пошёл прочь, тоскливо думая: «Эх, и не с кем спеть любимую песню, про Родину, которая с чего-то начинается… Ведь начинается же она с чего-то!..»
Штирлиц не знал главного:
то, что начинается с чего-то, всегда заканчивается ничем.
2 августа 2011 года, вторник
© Ник Йур, 2011