(no subject)
СТАРИК, СТАРУХА И РЫБКА ЗОЛОТАЯ
чёрная пародия
Жил старик со своею старухой в догнивающей у самого синего моря ветхой землянке. Старик рыбу ловил, старуха его, как и полагается, пряжу пряла.
Всё бы ничего - да корыто у старухи совсем развалилось, трещина глубокая по нему вдоль пошла, воду никак не держит.
Совсем запилила старуха своего старика - и пустился он в дальний путь, в ближайшую деревню. День шёл, до ночи добрался: ноги у него от жизни тяжёлой непроходимыми стали, еле доковылял на них из последних сил.
Явился он к лавочнику местному, корытом поинтересовался, а тот вздохнул тяжко:
- Ванька-плотник помер, надысь поворотил он колоду, чтобы ловчей её пристроить и корыту вытесать, а из-под неё змея выползла, - и вот эта змеюка подколодная возьми да укуси плотника слюной своей ядовитой, да так, что Ванька сразу и окочурился, вздохнуть напоследок не успев. Так что без корытов мы таперича остались.
Видя, что огорчился дюже старик, лавочник сунул ему в руки книжонку небольшую, почитай, грит, там будто про тебя написано.
Взял старик произведению эту малую, каким-то Пушкиным написанную, и поплёлся обратно. Ночь шёл, день шёл, уж копыта чуть не откинул, прежде чем подле жалкой своей лачуги вновь оказаться.
Старуха уже спала, солнце на закат уходило, но ещё светило чуток.
Старик принялся книжонку ту читать: грамоте не шибко он был обучен, мальчонкой малым в той деревне церковно-приходскую школу посещал, далее, правда, в мужи учёные нисколько не продвинулся, но по складам разбираться в буквах кое-как научился.
И вот чем дальше он по сказке продвигался, тем мрачнее становился: будто про жизнь его жалкую описано было, и начало было точь-в-точь с его житья-бытья списано, а вот дальше небылица сплошная, концом будто бы начало повторяющая, от чего ушёл, к тому и воротился.
Не пондравилась бедняге такая жизнеписания, вполз он в землянку на карачках, - не столь из-за полного обессиливания, сколь по причине низкого расположения притолоки дверной, - книжонку под лавку подгнившую швырком кинул, сам на лавке умостился и тут же как мёртвый заснул.
И приснился ему сон чудесный, будто из книжки той списанный, с концом только не совсем тем.
Вроде бы пошёл он привычно к морю, однако не заладилась рыбалка: сколь ни закидывал старик невод, но всякий раз пустым его вытягивал.
И решил старик: ещё разок - и домой, баба сварливая, правда, ругаться будет, но ничего, не впервой даже побои сносить.
Вытянул старик невод, а там Золотая Рыбка на солнце чешуёй своей волшебной заманчиво сверкает.
И взмолилась она голосом человечьим: «Отпусти ты меня, старче, обратно в море, откуплюсь, чем только пожелаешь...»
Не дослушал старик Рыбку, руками в ужасе замахал, ничего-де мне от тебя не надо, знаю я твои штучки, учён я ими через книжку, надысь прочитанную: начало тютелька в тютелька нашей со старухой жизни худой, всё будто по правде истинной, а затем жизня моя наперекосяк сплошь пошла и к прежнему началу в конце вернулась, душу дико растравив».
Рыбка Золотая изумилась таким странным словам старика и попросила их подробнее изложить.
Старик и пересказал прочитанное: «Вот будто отпустил я тебя, старуха же моя рассерчала зело, вытребовала новое корыто, так мало ей корыта показалось, ещё пуще она бранится принялась, а ты ей избу со светёлкой и всем прочим устроила, но и этого ей недостаточно было, не захотела она крестьянкой продолжаться, а даже столбовою дворянкой стать. Но и этим не захотела она довольствоваться, совсем баба вздурилась, вольною царицей приспичило господствовать. Дальше - больше, до невыполнимого даже: по мордасам мне надавала, велела от тебя истребовать, чтобы ты её владычицей морскою сделала, чтобы в окияне-море она жила, а ты чтоб ей беспрекословно служила и у неё на посылках была».
Вот так в точности пересказал старик Рыбке Золотой содержание книжное и вздохнул тяжко.
А пока он его Рыбке сказывал, всё темнее становилась у неё чешуя и под конец совсем потемнела, почти чёрною стала, а на море случилася буря страшная, наступил мрак мрачный, волны сердитые ходуном заходили, воем жутким завыли, страх великий нагоняя.
Задрожала Рыбка Золотая дрожью смертной и вымолвила молитвенно: «Ну хоть корыто новое прими от меня». - «Не надобно мне твоих корытов, мне страсти сплошные, ужасти несметные посулили, а в итоге мы со старухой всё равно с тем же разбитым корытом окажемся», - отмахнулся от Рыбкиного посула старик.
Так и не поддался начитанный старик на уговоры Золотой Рыбки, отнёс её немилосердно, слёзы горькие проливающую, домой, старуха насадила несчастную Золотую Рыбку на прутик и зажарила над костром.
И ничего после этого не случилось: ни грома с разящей молнией, ни чёрной бури на море, ни волн, до небес достающих, ни мглы, небо кроющей, ни-че-го, вообще ничего. И этой сказке пришёл конец...
Тут очнулся старик, воспрял ото сна, пот липкий со лба вытер и, весь телом дрожа, языком еле ворочавшимся подумал: «Ведь приснится же такое!.. надо же!.. предлагала мне Рыбка хоть корыто новое, не поддался я на уговор её коварный, старухе отнёс, а она её зажарила... Чушь сплошная: мелковата рыбка, чтобы из неё еда вышла. Нет, книжков надо меньше читать, вообще их не надобно».
Вытащил сказку пушкинскую из-под лавки, в клочья мелкие изорвал и в окошко узкое и низкое, пузырём рыбьим чуть прикрытое, швырнул, после чего вздохнул, вроде бы легче ему от этого стало и, низко пригнувшись, вышел из лачуги своей жалкой.
Глядь, а стоит его старуха над костром догорающим, над ним рыбка маленькая, на прутик нанизанная, дожаривается, а вокруг чешуя золотистая разбросана.
Тут сняла старуха рыбку с прутика и, кошкой голодной урча, вцепилась в бедняжку зубами своими гнилыми, перемалывая рыбке хрупкие косточки.
Воем диким завыл старик, на четвереньки свалился обессиленно и пополз обратно в землянку...