Чефури, раус! (перевод двух глав)
В 2009 году одной из самых продаваемых книг в Словении стала «Чефури, раус!» («Южняки, вон!») Горана Войновича. Автор - выходец из живущей в Словении семьи боснийских сербов, чьи родители переселились туда ещё до распада Югославии. Многие, если не большинство людей с подобной судьбой и даже их детей так и не вписались в словенское общество, оставшись южняками (словенцы презрительно именую их чефури), которых не любят и боятся местные жители, которые конфликтуют с законом и полицией, которые потеряли свою родину - Югославию (или ту республику, в которой родились), но так и не смогли обрести новую в Словении. В Любляне они живут в квартале Фужине, построенном ещё при социализме для рабочей силы из отсталых республик - Боснии и Герцеговины, Македонии, с Косова, приезжавших на заработки в Словении.
Повесть Войновича, написанная по-словенски, уже переведена на сербско-хорватский, причём в Белграде, Сараево и Загребе она вышла в разных переводах. Белградский, пмсм, лучше, к тому же книга белградского издательства набрана более крупным шрифтом. Буду признателен за замечания по качеству перевода с с/х-языка. Герой Г.Войновича матом не ругается, он на нём разговаривает, так что из соображений пристойности текст смягчён.
После выхода повести в свет словенская полиция хотела привлечь автора за клевету на неё, но запротестовала общественность и даже госпожа министр внутренних дел Словении. В итоге Г.Войновича пустили с миром. Справедливости ради, о тамошней полиции в книге не говорится ничего особенного. Ну, метелит она почём зря попавшихся, а попадается её всё больше мелочь, а не крупная рыба. Но о какой полиции такого не говорят? Нашей в таких случаях даже обижаться в голову не приходит. К тому же Марко оказывается в застенках не просто так, а за вопиющее хулиганство. Если кому захочется прочесть перевод ещё пары глав, то это можно сделать в моей уютной жежешке.
Итак...
Почему меня задолбала Словения?
Больше всего на свете я бы хотел свалить из Словении. Она меня достала, хоть я там и родился и всё такое. Как приедешь на юг, тебя там встречают, как султана, только потому, что ты - ихний. Они сразу отдают тебе все, что у них есть - хоть бы у них не было бы на хлеб. У моей бабушки пенсия в сто конвертируемых марок [валюта БиГ]. Это 50 евро. А может, и не столько. Но когда она тебя видит, отдала б тебе душу, и не только тебе, но и всем. А вечером идёшь куда-то, и весь народ - душа нараспашку, прикалываются, им на все плевать, вечно друг друга угощают, а не как эти здесь. Когда идут в кабак, то расслабляются и оттягиваются, показывают чувства и все такое. И никто не хнычет, а ведь прошли войну, и нет никого, кто не получил бы от жизни по голове. Если мент остановит за превышение скорости, то немного поприкалывается над тобой, посмеётся, пошутит. И все друг другу помогают и могут прийти друг к другу на хату на кофе без звонка и всякой фигни; придешь, немножко поболтаешь, пообщаешься, а не какие-то там предварительные звонки, бонтон и пальцы веером! Расслаблено. Люди живут, а не только дом-работа, дом-работа.
Умеют веселиться, хорошо поесть, обняться и расцеловатся, а если у кого нет бабок, то тот у кого есть, не одолжит денег, а просто даст. Каждый раз, когда мы едем на юг, отец даёт всем хотя бы по сто евро, а было бы нужно нам и, скажем, у дяди Милана была бы капуста, то он бы нам дал. Всё бы отдал. Семья там - главное. Хоть там все и не живут всегда в любви. Ссорятся и они, но это другое. В конце расцелуются, и они всё равно семья, и всё ещё любят друг друга. По-моему, это - круто. А здесь все смотрят на только на себя, хватит ли им самим, и есть ли хорошая тачка, и вся хренотень, и плевали на братьев, сестер, тёток и дядьёв. Не открытый здесь народ, потому и несчастны, потому вечно и хнычут.
А особенно бесит, когда мое имя пишут Марко Djordjič. Неграмотные мать их. Сейчас первый раз в жизни пошёл за почтой, на которой имя отца написано Ranko Djordjič. Чуть не сказал почтальону, что может эту почту в задницу засунуть, потому что она - не наша. Будь это какой-то счёт, я б его на хрен послал. Имел их этот Djordjič в особо извращенной форме. Меня вечно трахают в школе с этими падежами и склонениями матерь, матери и всё такое. А они фамилии не могут написать. Đorđić. Чё, сложно? Шесть букв. Два Đ и мягкое ć. Они ж есть на всякой грёбаной клаве. Но это тот самый национализм. Они нас, южняков, не любят и специально так пишут. Назло - вроде как не могут найти đ и ć на клаве. Ведь когда читаешь в газетах уголовную хронику о грабежах, мафии и обо всём таком дерьме, то всем Хаджихафизбеговичам, Джукичам и всем чефурам красиво выписано ć и đ. Они были б рады и жирным выделить эти наши буквы, чтобы показать, что воры - сплошь южняки. А когда читаешь спортивные страницы, тогда всякий Nesterović имеет в конце красивое č. Ну и Бечировичи, и Лаковичи, и Очимовичи, и Заховичи, и Цимеротичи, и Бацковичи, ну прямо все. Пусть пройдутся немного по Фужине, тогда и посмотрим, написано ли на двери Nesterovića твёрдое č. Мать вашу так. А коли тот же Радослав Нестерович ограбил бы обменник, то получил бы ć на целую страницу. Это та фигня, которой тебе трахают мозги каждый день.
Нет у нас со словенцами никаких шансов. Всё начинается, когда мы еще мальчишки, и старики читают нам одни сказки, а им другие. И с того времени все идёт на хрен. Каждый идёт своей стороной, и нет Бога который бы нас соединил. Мы можем вроде как дружить, вроде как врубаться и разыгрывать из себя каких-то корешей, и все такое, но только не можем полностью понять друг друга. Понять по-братски. У нас в крови разные гены, и точка. Мы - чефуры, южняки, а они - словенцы. Вот и всё, ёпрст. Во всём виноваты Бранко Чопич и Йован Йованович Змай.
Почему девчонки-южнячки такие козы?
Больше всего меня всегда бесили девчонки-южнячки. Они такие чушки, что не поверишь. Бога спроси, почему, но они такие и всё тут. Успокаиваются, когда вырастают, выходят замуж, рожают и так далее, но от двенадцати до восемнадцати это тихий ужас. Им ни до чего, и только мелят свою ахинею, и никак от них не отделаться. И вот, пока сидел в двадцатке и пёрся домой в Фужине, заметил я эту Макаровичку, знакомую Ацо, как она входит в автобус, и у меня потемнело в глазах. Знал, что она сразу меня ухватит и будет прессовать до Фужине. Хотел уж выскочить из автобуса, но тип закрыл двери и тронулся. А она увидела меня и подлетела.
-Ты ведь друган Ацо?
Чего изображать, будто не знаешь? У Ацо их была коллекция. Он связывался с такими занудными южнячками, каких свет не видывал. Не знаешь, какая хуже. Но Макаровичка была самой отстойной. По-правде говоря, тело у неё было хорошее, но рта не закрывала с утра до ночи. Нудила, не переставая. Ну Ацо её и бросил, а она за ним гоняется и несёт всё подряд по Фужине, и не знаю, чего ещё не делает.
-Скажи Ацо, чтоб мне позвонил, ладно? Прошу тебя. Я должна ему что-то сказать! Скажешь ему? Мамой прошу. Ты ведь Марко? А фамилия твоя как? Джорджич? Моя мама знает твою маму! Ты ходил с Ацо в школу? Скажи ему, ладно, чтоб он меня набрал, я должна ему что-то сказать. Запомнишь? Ладно, не забудь! Ты в ремесленное идёшь? Я знаю, ты школьный друг Бурича. Я гуляла с ним, только баклан стал меня утомлять. Такой он, брат, нудный. Звонит мне и говорит, чтоб я пришла его поласкать. Как увидишь его, скажи, пусть сам себя ласкает.
Ненормальный! А какой у него маленький - мне там и делать нечего. Ты всё баскетболом в «Словане» занимешься?
Провались сквозь землю! Успокойся, Макаровичка, мама твоя чокнутая. Пройдись немного, проветрись.
-Кажется, ну да, одна и моей школы гуляла с одним, который с тобой тренировался, с Матевжом с Ярш. Скажешь, чтоб Ацо мне позвонил? Мне ему правда что-то нужно сказать!
Автобус остановился, и я вышел. Не выдержал её трёпа. Ну что за тёлка: двинула за мной! Хотел постоять и подождать следующий автобус, а теперь придётся пешачить до следующей остановки. Но Макаровичка не отстаёт. Прёт за мной и трепется.
-Ты серб или хорват? А? Эй, подожди, не будь сукой. Знаешь, одна из моей школы втюрилась в тебя. Сабина с Мост. Ты её точно знаешь. Такая, маленькая совсем. Никакая. Как раз для тебя. Сказал тебе Ацо, за что я его послала? Он правда идиот. Куда ж ты так торопишься, э, давай помедленнее. Вы, баскетболисты, правда ненормальные.
Это - самые гиблые существа на свете. Не знаю почему, но с головой не дружат настолько, что неясно, почему их не отправили в психушку. Вообще ничего не понимают. Всё от того, что их старики всегда хотели сына и говорят им: «Санела, милый мой!» и «Даниела, милый мой!», а их южняцкие мамки доставали их тем, что должны выйти замуж и всё такое, и пусть берегут себя, и что у них нет денег и на беляш, и что они бедные, и ещё не знаю что, и в итоге они, как больные, бегают за такими уродами, которые устраивают им такие засады, что вообще непонятно, как они такое терпят. Ацо на это счёт большая сука. Но с такими тёлками иначе нельзя, потому что они ненормальные. Потому я от них и бегаю. Только от Макаровички не получается.
-Как ты можешь дружить с этим Ацом, мать моя женщина? Знаешь, какой он псих? Слышь, правда, скажи ему, чтоб мне позвонил. А не позвонит, я его пошлю! Стой, да подожди ты, хоть в глаза тебе посмотрю, когда говорим. Ну что ты за чмо!
Я не знал, что делать и побежал от неё. Обернулся, и когда увидел, что она не бежит за мной, а стоит смотрит своим глупым взглядом, показал ей два средних пальца. Мы стояли метрах в двадцати друг от друга и показывали друг другу средние пальцы и махали руками. Ну и дебильная же сцена. И тогда долбанутая стала бросаться в меня камнями. На моё счастье, подъехал автобус, я вскочил в него и так от неё смылся. Эти девчонки-южнячки и впрямь тихий ужас.
Повесть Войновича, написанная по-словенски, уже переведена на сербско-хорватский, причём в Белграде, Сараево и Загребе она вышла в разных переводах. Белградский, пмсм, лучше, к тому же книга белградского издательства набрана более крупным шрифтом. Буду признателен за замечания по качеству перевода с с/х-языка. Герой Г.Войновича матом не ругается, он на нём разговаривает, так что из соображений пристойности текст смягчён.
После выхода повести в свет словенская полиция хотела привлечь автора за клевету на неё, но запротестовала общественность и даже госпожа министр внутренних дел Словении. В итоге Г.Войновича пустили с миром. Справедливости ради, о тамошней полиции в книге не говорится ничего особенного. Ну, метелит она почём зря попавшихся, а попадается её всё больше мелочь, а не крупная рыба. Но о какой полиции такого не говорят? Нашей в таких случаях даже обижаться в голову не приходит. К тому же Марко оказывается в застенках не просто так, а за вопиющее хулиганство. Если кому захочется прочесть перевод ещё пары глав, то это можно сделать в моей уютной жежешке.
Итак...
Почему меня задолбала Словения?
Больше всего на свете я бы хотел свалить из Словении. Она меня достала, хоть я там и родился и всё такое. Как приедешь на юг, тебя там встречают, как султана, только потому, что ты - ихний. Они сразу отдают тебе все, что у них есть - хоть бы у них не было бы на хлеб. У моей бабушки пенсия в сто конвертируемых марок [валюта БиГ]. Это 50 евро. А может, и не столько. Но когда она тебя видит, отдала б тебе душу, и не только тебе, но и всем. А вечером идёшь куда-то, и весь народ - душа нараспашку, прикалываются, им на все плевать, вечно друг друга угощают, а не как эти здесь. Когда идут в кабак, то расслабляются и оттягиваются, показывают чувства и все такое. И никто не хнычет, а ведь прошли войну, и нет никого, кто не получил бы от жизни по голове. Если мент остановит за превышение скорости, то немного поприкалывается над тобой, посмеётся, пошутит. И все друг другу помогают и могут прийти друг к другу на хату на кофе без звонка и всякой фигни; придешь, немножко поболтаешь, пообщаешься, а не какие-то там предварительные звонки, бонтон и пальцы веером! Расслаблено. Люди живут, а не только дом-работа, дом-работа.
Умеют веселиться, хорошо поесть, обняться и расцеловатся, а если у кого нет бабок, то тот у кого есть, не одолжит денег, а просто даст. Каждый раз, когда мы едем на юг, отец даёт всем хотя бы по сто евро, а было бы нужно нам и, скажем, у дяди Милана была бы капуста, то он бы нам дал. Всё бы отдал. Семья там - главное. Хоть там все и не живут всегда в любви. Ссорятся и они, но это другое. В конце расцелуются, и они всё равно семья, и всё ещё любят друг друга. По-моему, это - круто. А здесь все смотрят на только на себя, хватит ли им самим, и есть ли хорошая тачка, и вся хренотень, и плевали на братьев, сестер, тёток и дядьёв. Не открытый здесь народ, потому и несчастны, потому вечно и хнычут.
А особенно бесит, когда мое имя пишут Марко Djordjič. Неграмотные мать их. Сейчас первый раз в жизни пошёл за почтой, на которой имя отца написано Ranko Djordjič. Чуть не сказал почтальону, что может эту почту в задницу засунуть, потому что она - не наша. Будь это какой-то счёт, я б его на хрен послал. Имел их этот Djordjič в особо извращенной форме. Меня вечно трахают в школе с этими падежами и склонениями матерь, матери и всё такое. А они фамилии не могут написать. Đorđić. Чё, сложно? Шесть букв. Два Đ и мягкое ć. Они ж есть на всякой грёбаной клаве. Но это тот самый национализм. Они нас, южняков, не любят и специально так пишут. Назло - вроде как не могут найти đ и ć на клаве. Ведь когда читаешь в газетах уголовную хронику о грабежах, мафии и обо всём таком дерьме, то всем Хаджихафизбеговичам, Джукичам и всем чефурам красиво выписано ć и đ. Они были б рады и жирным выделить эти наши буквы, чтобы показать, что воры - сплошь южняки. А когда читаешь спортивные страницы, тогда всякий Nesterović имеет в конце красивое č. Ну и Бечировичи, и Лаковичи, и Очимовичи, и Заховичи, и Цимеротичи, и Бацковичи, ну прямо все. Пусть пройдутся немного по Фужине, тогда и посмотрим, написано ли на двери Nesterovića твёрдое č. Мать вашу так. А коли тот же Радослав Нестерович ограбил бы обменник, то получил бы ć на целую страницу. Это та фигня, которой тебе трахают мозги каждый день.
Нет у нас со словенцами никаких шансов. Всё начинается, когда мы еще мальчишки, и старики читают нам одни сказки, а им другие. И с того времени все идёт на хрен. Каждый идёт своей стороной, и нет Бога который бы нас соединил. Мы можем вроде как дружить, вроде как врубаться и разыгрывать из себя каких-то корешей, и все такое, но только не можем полностью понять друг друга. Понять по-братски. У нас в крови разные гены, и точка. Мы - чефуры, южняки, а они - словенцы. Вот и всё, ёпрст. Во всём виноваты Бранко Чопич и Йован Йованович Змай.
Почему девчонки-южнячки такие козы?
Больше всего меня всегда бесили девчонки-южнячки. Они такие чушки, что не поверишь. Бога спроси, почему, но они такие и всё тут. Успокаиваются, когда вырастают, выходят замуж, рожают и так далее, но от двенадцати до восемнадцати это тихий ужас. Им ни до чего, и только мелят свою ахинею, и никак от них не отделаться. И вот, пока сидел в двадцатке и пёрся домой в Фужине, заметил я эту Макаровичку, знакомую Ацо, как она входит в автобус, и у меня потемнело в глазах. Знал, что она сразу меня ухватит и будет прессовать до Фужине. Хотел уж выскочить из автобуса, но тип закрыл двери и тронулся. А она увидела меня и подлетела.
-Ты ведь друган Ацо?
Чего изображать, будто не знаешь? У Ацо их была коллекция. Он связывался с такими занудными южнячками, каких свет не видывал. Не знаешь, какая хуже. Но Макаровичка была самой отстойной. По-правде говоря, тело у неё было хорошее, но рта не закрывала с утра до ночи. Нудила, не переставая. Ну Ацо её и бросил, а она за ним гоняется и несёт всё подряд по Фужине, и не знаю, чего ещё не делает.
-Скажи Ацо, чтоб мне позвонил, ладно? Прошу тебя. Я должна ему что-то сказать! Скажешь ему? Мамой прошу. Ты ведь Марко? А фамилия твоя как? Джорджич? Моя мама знает твою маму! Ты ходил с Ацо в школу? Скажи ему, ладно, чтоб он меня набрал, я должна ему что-то сказать. Запомнишь? Ладно, не забудь! Ты в ремесленное идёшь? Я знаю, ты школьный друг Бурича. Я гуляла с ним, только баклан стал меня утомлять. Такой он, брат, нудный. Звонит мне и говорит, чтоб я пришла его поласкать. Как увидишь его, скажи, пусть сам себя ласкает.
Ненормальный! А какой у него маленький - мне там и делать нечего. Ты всё баскетболом в «Словане» занимешься?
Провались сквозь землю! Успокойся, Макаровичка, мама твоя чокнутая. Пройдись немного, проветрись.
-Кажется, ну да, одна и моей школы гуляла с одним, который с тобой тренировался, с Матевжом с Ярш. Скажешь, чтоб Ацо мне позвонил? Мне ему правда что-то нужно сказать!
Автобус остановился, и я вышел. Не выдержал её трёпа. Ну что за тёлка: двинула за мной! Хотел постоять и подождать следующий автобус, а теперь придётся пешачить до следующей остановки. Но Макаровичка не отстаёт. Прёт за мной и трепется.
-Ты серб или хорват? А? Эй, подожди, не будь сукой. Знаешь, одна из моей школы втюрилась в тебя. Сабина с Мост. Ты её точно знаешь. Такая, маленькая совсем. Никакая. Как раз для тебя. Сказал тебе Ацо, за что я его послала? Он правда идиот. Куда ж ты так торопишься, э, давай помедленнее. Вы, баскетболисты, правда ненормальные.
Это - самые гиблые существа на свете. Не знаю почему, но с головой не дружат настолько, что неясно, почему их не отправили в психушку. Вообще ничего не понимают. Всё от того, что их старики всегда хотели сына и говорят им: «Санела, милый мой!» и «Даниела, милый мой!», а их южняцкие мамки доставали их тем, что должны выйти замуж и всё такое, и пусть берегут себя, и что у них нет денег и на беляш, и что они бедные, и ещё не знаю что, и в итоге они, как больные, бегают за такими уродами, которые устраивают им такие засады, что вообще непонятно, как они такое терпят. Ацо на это счёт большая сука. Но с такими тёлками иначе нельзя, потому что они ненормальные. Потому я от них и бегаю. Только от Макаровички не получается.
-Как ты можешь дружить с этим Ацом, мать моя женщина? Знаешь, какой он псих? Слышь, правда, скажи ему, чтоб мне позвонил. А не позвонит, я его пошлю! Стой, да подожди ты, хоть в глаза тебе посмотрю, когда говорим. Ну что ты за чмо!
Я не знал, что делать и побежал от неё. Обернулся, и когда увидел, что она не бежит за мной, а стоит смотрит своим глупым взглядом, показал ей два средних пальца. Мы стояли метрах в двадцати друг от друга и показывали друг другу средние пальцы и махали руками. Ну и дебильная же сцена. И тогда долбанутая стала бросаться в меня камнями. На моё счастье, подъехал автобус, я вскочил в него и так от неё смылся. Эти девчонки-южнячки и впрямь тихий ужас.