Ивасевич жил в пустыне. Домик стоял у дороги, по которой раз в день проезжал курьер и сбрасывал пакет с продуктами. Куда и откуда шла в пустыне дорога, Ивасевич не знал, но два раза в день пересекал дорогу в другую часть пустыни, где росло дерево.
Время от времени по дороге проносились ещё транспортные средства, но Ивасевич считал их несуществующими, как, впрочем, и магазин за углом. Углом чего? Об этом Ивасевич думать отказывался, а относительно транспортных средств, появлявшихся иногда из-за угла, он давно постановил, что хватит им потакать. - Пусть они меня замечают, а мне замечать незачем. - И Ивасевич гордо брел через полотно, плотно натянув капюшон на голову, чтобы купировать раздражающие факторы.
Так было и сегодня. Солнце уже садилось, вечер был жаркий. Ивасевич встал из-под дерева и даже не стал временно натягивать капюшон. Дорога тянулась как обычно, асфальт блестел, дверь дома приветливо зеленела по ту сторону. Ивасевич сделал первый шаг. Вдруг поток горячего воздуха коснулся его шеи. Ивасевич недовольно крякнул и все же натянул капюшон, после чего сделал ещё шаг. А затем ещё пару шагов.
Если бы он не надевал капюшона, то мог бы заметить слева что-то необычное. А это необычное было совсем необычным, из ряда вон. Слева от Ивасевича, почти за углом, но все же не совсем за ним, медленно и величественно приземлялся марсианский крейсер. Ажурные конструкции сияли на солнце, особенно прекрасен был гранёный прозрачный шпиль, бросавший на пустыню разноцветные полосы и ромбы. Трава и песок под соплами двигателя слегка вострепетали, но приземление было плавным и бесшумным.
Тысячи марсиан прильнули к иллюминаторам и смотрели во все глаза на Ивасевича. Возможно, до его слуха даже долетали их гортанные голоса удивления, но мы об этом ничего не знаем.
Ивасевич прошел свои семь шагов через дорогу, открыл скрипучую зелёную дверь и скрылся в домике. Переодевшись, он достал гроссбух, на котором значилось "журнал наблюдений 17" и внес ежедневную запись: "переход был успешен, ничего примечательного не произошло".
Выпив чаю, Ивасевич лег спать, и ничто не потревожило его сновидений.