До чего же прекрасный Василий Васильевич: и стар уже, "не хочется", а всё примечал чулочки. Прелестная газетная безделка, читаю впервые. А через восемь месяцев Россия погибла, и он с нею вскоре. И дамы те, конечно, тоже. Что ж, шёлковые чулки надо носить, пока какая-нибудь "Маруська" не реквизировала их в свою пользу, прежде чем оказаться в петле возмездия (это уже из мемуаров Амфитеатрова-Кадашева подробность). Будем, будем носить.
В ИЮНЬСКОЙ ЖАРЕ
Душно так, что отчаяние. Решил пойти в «Комедию». Маленький садишко. Невский, 98. Накануне сказали, что будет играться «знаменитая 5-я симфония Чайковского», - и «как вам не стыдно, если не слыхали».
Для оправдания литературного renome пошел. Но ничего не понял. Нет музыкального образования. Стал думать об античных монетах и сел боком к сцене, опустил голову.
«Уединенно думается лучше».
Вижу две туфельки, чулки волшебно-прозрачного тона, и на 11/2 четверти «так же открыто», как в былом декольте. «Вот черти дамы выдумали носить декольте на ногах». Удивительно. Седую голову не подымаю, лица не вижу и все смотрю на чулки. Совершенно прозрачны.
Думаю:
«Что это они с начала света не догадались. Явно, что чулки, а не что-нибудь другое. Ну что такое руки около ног. Нисколько не интересно. Руки и работают меньше. Посмотрите, ходьба: сколько энергии»! - «Гуляют, не нагуляются». - «А походка, вся грация... » - «Нет балета рук, а балет ног есть»...
И все не подымаю головы, на лицо даже и не интересно посмотреть. С этими ногами по Петрограду беда. Вчера звонок трамвая, вскакивает испуганный подросток, за нею - мать, и тоже успела. Я сказал по-христиански: «слава Богу», потому что вагон уже тронулся, и маменька могла попасть и под колесо. Бросил папироску, вхожу в вагон, сажусь, устало вытягиваю ноги и смотрю vis-a-vis с ними 4 ножки в этих самых окаянных чулках.
Это мои вскочившие, maman et sa fille. И тоже устали и ужасно вытянули ножки.
Чулки как бел-жемчуг. Прикрывают ноги так же мало, как небесный эфир звезды. «Эфир есть и эфира нет».
Так как я им почти помог при входе, то обвел смеющимся глазом по четырем глазам. Все четыре глаза засмеялись ответно. Все поняли, что относится не к глазам, а к чулкам. Но в вагоне «свобода», и четыре глаза как бы говорили: «Ну, вот чулки и чулки. Мода. И придраться нельзя».
Чего тут «придираться». Мужчины так рады. Ну, а если мужчины рады, очевидно, дамам остается «следовать моде».
Не знаю, как прошлый год, - не замечал, - а в июньских чулках этого года я замечаю что-то дразнящее. «Такая мода! Такая мода!» И юбки как срезаны. А «юбки срезаны» - тогда невольны какие-то смехи, улыбки, сердечное «ау» и Бог знает что...
Как раз после Чайковского смотрели в открытом театре «Египетский балет», - и я мог еще более убедиться действительно в чарующей красоте ног.
Эта волнующаяся линия ноги - действительно ни с чем в остальной его фигуре несравнима, и, когда подумаешь о руках, скажешь невольное - «бедные руки»... Я всматривался и думал: «В ноге, чего нет нигде в теле, есть какая-то неизъяснимая нега, - и была действительно культурная ошибка новой, холодной, зимней Европы - закрыть ноги. Но что поделаешь - зима».
Однако зиме своя честь, а лету может быть предоставлена своя особая честь. Так удлинять юбки летом действительно не следует. Притом же прямо странно подумать, что было в старые годы, когда барыни «мели юбками мостовые». Прямо мерзость, да я думаю и вредно, не гигиенично. Теперь все легко, воздушно. Опрятность полная.
И так весело, удовольствие, польза, наука, эфир.
К тому же, раз прекратили водку, - уж «пожалуйста, не удлиняйте юбок». Надо же бедному человеку на чем-нибудь отстояться.
Фу, наговорил грехов ... А все жара. В такую жару и не того наговоришь. Меня со всех сторон укоряют: «Пора вам угомониться... Уж столько лет».
Но что же мне делать, если у меня не кровь, а температура. Да теперь в Петрограде по такой жаре все ходят «с температурой».
НВ. 1916. 29 июня.