Память ВВР. Из "Антикварного романа"
Затем Кот Учёный повёл её пешком по розановским местам Сергиева Посада, в Красюковку, названную по имени благотворителя: старец Варнава Гефсиманский уговорил богатого человека по фамилии Красюк выстроить богадельню, вокруг построились люди, там-то, недалеко от пруда, среди берёзовых рощ, о. Павел Флоренский (в Посаде вдали розовел его дом) снял последнее жильё для Розанова с семейством. В самом Посаде шли мимо нескольких домов, сожжённых до обугленных брёвен, с табличкой «Охраняется государством»: явные поджоги. Место хорошее, тихое, свежий воздух осенний. В модельных финских ботиночках Ю-ю не особо удобно идти то в горку, то под крутой уклон; русский дао под Содомским морем: из-под асфальта выходит старинная, мощёная разноцветными булыжниками мостовая. «Встретим котика - хороший знак!» В безлюдье встретилось четыре кота разной масти, очень деловитых, деревенских.
Поклонились храму Михаила Архангела, где отпевали раба Божия Василия. На двухцветном, как душа ВВР, доме: каменный низ, деревянный верх, - мемориальная доска: «жил и умер… русский писатель и мыслитель…»
«Дом жилой», кратко пояснил Кот-краевед.
В одну из этих канавок по обочинам дороги распаренный после бани старик Розанов и ухнул, сам напророчил себе: «закатился в канавку», «канава - моя могила». Полтора часа пролежал без помощи - случился удар.
Добрались пешедралом сквозь парк «Скитские пруды» - к Черниговскому и Гефсиманскому скитам. В парке шли через мостик, унизанный свадебными замочками «на счастье» - смешное язычество туземцев. В сыром воздухе вились комары, хотя изо рта шёл пар, а канавки застеклил первый ледок. У заборов частных домов - огоньки физалиса, «фонариков»; вспомнилась милая Василию Васильевичу песенка «Фонарики-сударики». На чёрных графичных ветвях желты забытые яблоки.
Миновали бывшую «запретку» с удивительным эклектичным памятником: Никола Можайский (меч и крепость в руках) с посвящением «Создателям ядерного щита России». «Здесь, в киновии, была «Ферма», сверхсекретный военный институт занимался моделированием ядерных взрывов», сказал Кот-краевед. «Вечное советское: на месте благодати - источник радиации», отозвалась Ю-ю словами покойного о. Льва Лебедева, с которым Владимир был хорошо, не шапочно, знаком.
Собор во имя чудотворной Черниговской иконы Божией Матери. Службы нет, в полутьме - чудотворный большой образ Богородицы, унизанный потемневшими серебряными подношениями богомольцев «за чудо». Ю-ю поставила большие свечи, неспешно (никто не торопит) помолилась Богородице о здравии родных и друзей, называя дорогие имена. Поклонилась мощам старца Варнавы - почивает в раке, цветные лампадки светятся. Как он мальцу Шмелёву предрекал: «А моему Ванюшке - крестик, крестик...»
А где же могилы русских мыслителей? «Те два креста за ёлками», сказала свечница.
«Жизнь, - шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, -
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок».
К надгробию Константина Леонтьева паломники поставили большую свечу, она ровно горела и не гасла в осеннюю сырость, и помолились: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, монаха Климента и раба Твоего Василия, и прости им прегрешения вольные и невольные, и по молитвам их святым даруй нам Царствия Небесного достичь, и земной свой путь пройти достойно!»
Родные души. Жили, ушли - но непременно свидимся с ними и узнаем друг друга. Русская литература, родная речь в вечности - золото и серебро на железном кольце.
«Никогда не упрекайте любовь».
В монастыре всё бедно и скудно, или, как разочарованно выразился один мужичок, пришедший в обитель преподобного повидать прославленного игумена, «все худостно, все нищетно, все сиротинско». На пруду домик для уточки - уток на берегу кормили остатками монастырского обеда, вермишелью.
«Пойдём ещё в Вифанию, хотя и далеко, там в соборе устроена гора Фавор, престол в честь Преображения Господня, митрополита Платона (Левшина) творенье», звал Кот Учёный, но Ю-ю воспротивилась: замёрзшие ноги не шли. «В другой раз увидим», со вздохом согласился учтивый друг, - однако судьба другого раза им не отмерила.