Сырой чудесный день вчерашний, безлюдье из-за ветра и дождя. Даже на Невском толпы туристов нет; у корыстных фотографов белые голуби-турманы рядком на жёрдочке, ажурные хвосты веерами; двое ряженых нагловатых молодцев у Дома Зингера пересчитывают скудную выручку, за плечами болтаются снятые огромные головы чудовищного лошака и святочного чертяки с одним рогом. Свинцовая рябь Екатерининского канала, Спас-на-Крови снова в лесах, всё как при бабушке, при Софье Власьевне. Перед графичным Казанским собором новогодняя ель уже полусложена и украшения сняты.
Вдоль ртутной Мойки ни пешеходов, ни машин. В итальянском бутике у манекенов в шикарных пиджаках - орлиные головы, а клювы золочёны, Древний Египет. Музей печати, а где же "Витанова"? Из двора Капеллы не звучит музыка, как обычно. Ангел на Столпе среди пустынной площади - сколь редкое щастие; туристы если и есть, то внутри Эрмитажа. Никаких китайцев! Тускло-золотые шпили, воспетые пиитами трех столетий, пронзают хмурую твердь.
А вот и первейший из них, с бронзовых кудрей каплет дождевая вода. Никого во дворике. "Привет тебе, ас пушкин!" - показала ему книжку, - "это уж новая, помнишь, показала тебе на удачу своего "Сирина"?.. удружи-поворожи, чтобы ещё новая была, да не одна!"
Таинственное место, тишина и хмарь. Неподалеку живала «Princesse Nocturne».
И в самом музее - тихий разговор наедине о литературных делах, и никого. Отдохновение души. И крохотная шоколадка с портретом Сирожи Есенина - на один укус, для забавы, "на дорожку" подарена.
Худ. Владимир Фоканов. "Пушкин и учёный Кот", 2002