Аспирин от юбилейного жара
Пушкина мало кто знаетъ; говорю это очень серьезно. И смотрителей и посѣтителей музеевъ я знаю слишкомъ хорошо, но не въ нихъ дѣло: не знаютъ и знатоки, ибо въ совдепіи съ 1930хъ гг. созданъ «культурный культъ» Пушкина. Помню, кн. Гедройцъ сказалъ мнѣ на «экскурсіи», кот. я «водилъ» въ гораздно болѣе бѣдномъ, но элегантномъ, съ несравнимо большимъ вкусомъ устроенномъ московскомъ музеѣ: «Онъ замѣнилъ имъ отсутствующаго Бога».
А нужно только - подавать записки на проскомидію за упокой р. Б. Александра (съ Лермонтовымъ это труднѣе, ибо П. умеръ «христіанскою кончиной», очень болѣзненной, немірной - но непостыдной и - христіанской). Въ этомъ весь смыслъ его лучшихъ стиховъ женатого періода жизни (кот. онъ не отдавалъ въ печать ни одного), вплоть до Exegi monumentum: это въ разныхъ варіантахъ повторяющаяся просьба «помяните».
(Г.А.Б., 7 мая 2018 г., в ответ на моё описание экскурсии по Дому-музею на Мойке, 12.)
Совершенно трезвое христианское отношение пушкиниста к Пушкину, в точности как у преподобного Оптинского старца Варсонофия.
И вот ещё рассказ:
«Подожди, Митя. Ты спрашивал о моей пушкинской истории. Ты слышал о ней?» - «Совсем немного». - «Но ты ведь знаешь о десятой главе?» - «Минимально». - «Ну, коротко: на рукописи „Метели“, в Болдине, уже в октябре, 19-го, написано, что, мол „сжег 10-ю главу“. 19 октября, день открытия лицея. Да. Спрашивается: кто его основал, рескриптом? Отвечается: кто взял Париж, тот и основал. Счастливее не было у него времени, как те вовсе не безоблачные шесть лет. В последнюю годовщину, когда читал эти стихи, расплакался после первых строк и не мог продолжать. Была, дескать, пора, мой друг, пора... У нас, а особенно у них, установился зловредный культ, а он был бедняга, и как его Родрик хочет да не может просить, помолитесь, мол, обо мне, - вот так и он. Вся эта дурацкая история Корша-Морозова, транспозиционный шифр и так далее, все это следствие недоразумения, следствие юбилейного жара, ложно-сочиненной и ложно-понятой речи Достоевского на открытии дешевого, как сказал некто, памятника, юбилейных выставок и так далее, словом - „забытый поэт“ и вовсе забытый несчастный человек».
«... У них, когда выносят из бронированной комнаты на подносе какой-нибудь рукописный пустяк - подписанный счет из винной лавки или отрезанную Отрешковым полоску записки, - заикающийся винни-пушкинист благоговейно принимает его стоя на задних лапках, да. Надо сказать там и сесть-то негде, я там бывал, - какие же стулья во святилище. Мерзость. Забавно представить их возле его корзины для бумажного мусора, то-то бы копошились!»