Записки отца: октябрь 1941 г. (продолжение 5)
Продолжение (начало - здесь)
Утром 20 октября 1941 года к нам в контору шахты явились два товарища, одетые в гражданское. Они зашли ко мне, представились как сотрудники городского управления Госбезопасности и сказали, что им поручено вести следствие о событиях, связанных с паникой 16-17 октября. Я сказал: "Ну что ж, действуйте. Если будет нужна моя помощь - пожалуйста, обращайтесь".
Через некоторое время они снова зашли ко мне и попросили ввести их в курс дела, рассказать, что произошло за эти два дня, кто был инициатор и как я лично оцениваю эти события. Я рассказал им все, как было, кто, на мой взгляд, являлся зачинщиком беспорядков, кто участвовал в избиении главного бухгалтера Шакина и зам. начальника шахты Румянцева. Но из их вопросов я понял, что такая информация их не устраивает. Они сразу перешли на официальный тон и стали вести беседу со мной в форме допроса, настойчиво требуя от меня как от секретаря партийной организации прямых обвинений в адрес начальника шахты Лысенкова, его заместителя Румянцева и главного бухгалтера Шикина. Это они, мол, заранее договорились между собой, захватили деньги и бежали, бросив на произвол судьбы своих рабочих; их надо судить, как врагов народа, а вы их выгораживаете. Рабочие тут не виноваты, это они толкнули их на неправильные действия.
Я был поражен такой трактовкой происшедших у нас событий. Как же так, невольно подумал я, передо мной сидят два представителя такого авторитетного политического органа, призванного обеспечивать неукоснительное соблюдение законности в стране, а они вдруг сами толкают меня на клеветнические измышления, на подлость - с тем, чтобы моими руками расправиться с честными работниками, обвинив их в тяжких преступлениях. Я сказал им, что не могу согласиться с ними и дать показания в таком духе, как они требуют. Как же можно обвинять этих товарищей, что они заранее договорились между собой, украли деньги и сбежали, бросив рабочих на произвол судьбы? Они не сбежали, а выехали согласно приказу начальника Метростроя, который я сам читал, а это не одно и то же. Райком партии мне тоже давал указание о выезде, и если бы у меня была машина, возможно, я тоже выехал бы. Тем более нельзя обвинять главного бухгалтера Шикина и зам. начальника шахты Румянцева, поскольку они больше всех пострадали.
"Все эти события, - сказал я, - произошли на моих глазах, и я заявляю, что действительными виновниками их являются названные мною лица, а не эти трое руководителей". Тогда они с явной угрозой в голосе сказали: "Мы эти данные все равно получим от других работников. Этих троих мы будем судить как врагов народа, а Вас привлечем к ответственности за связь с ними, как соучастника".
Все это говорилось в жестком прокурорском тоне, с явным намерением запугать меня и вырвать нужные им показания. У меня закралось сомнение: если эти люди действительно из Управления Госбезопасности, то неужели они имеют установку так вести следствие? Под каким-то предлогом я вышел из своего кабинета, быстро вошел в кабинет начальника шахты и оттуда позвонил в транспортный отдел Центрального управления НКВД. Трубку взял начальник отдела Цыганков - я с ним лично ни разу не встречался, но по телефону приходилось разговаривать. Я рассказал ему, что ко мне пришли двое товарищей, назвались сотрудниками городского отдела Госбезопасности и начали вести следствие о событиях 16-17 октября, но их метод вызывает у меня подозрение, так как они не выясняют действительного положения дел, а путем угроз добиваются получения от меня надуманных фактов по обвинению руководства шахты в тяжелых преступлениях. Он мне ответил, что никому еще не поручалось вести следствие по этому вопросу, и тут же попросил меня позвать их к телефону. Когда один из них взял трубку, Цыганков что-то коротко сказал ему. Они тут же забрали свои бумаги и быстро ушли, точно их ветром сдуло, даже не простившись со мной.
У меня до сих пор не пропала уверенность, что если они и были действительно сотрудниками ОГПУ, то, очевидно, из тех, которые в 1937-38 годах занимались избиением кадров. Это были гитлеровские агенты, пробравшиеся в органы Госбезопасности.
Вскоре появился начальник шахты Юрий Сергеевич Лысенков и уезжавшие с ним сотрудники. Оказывается, их состав был задержан и поставлен в тупик на 3-ей Москве, где он и простоял почти трое суток. Там хулиганствующие организаторы беспорядков на шахте захватили главного бухгалтера Шикина и заместителя начальника шахты Румянцева и притащили их на шахту, награждая дорогой кулаками. В беседе с Лысенковым я задал ему вопрос: "Юрий Сергеевич, как могло так получиться, что вас семьсот человек, а их около десяти, и вы дали им возможность у вас на глазах избить двух ваших товарищей и увести их для того, чтобы устроить над ними самосуд?". Юрий Сергеевич очень переживал случившееся, но объяснить причину своей бездеятельности так и не смог. Очевидно, поддавшись панике, они все очень перетрусили и потеряли способность принимать разумные решения. Он потел и краснел и только повторял: "Я не виноват, я не виноват". Я и сам понимал, что он не виноват - виновата была общая обстановка, сложившаяся в результате паники, которой подверглись и даже более высокие руководящие кадры.
Дней через пять происшедших у нас событий к нам на шахту прибыли два сотрудника транспортного отдела Центрального управления НКВД СССР. Они имели поручение начальника отдела тов. Цыганкова произвести расследование обстоятельств, при которых произошли беспорядки и нарушения трудовой и государственной дисциплины в коллективе шахты. В течение нескольких дней присланные товарищи внимательно изучали обстановку, сложившуюся в дни паники 16-17 октября 1941 года. Они по нескольку раз беседовали с рабочими-шахтерами, с мастерами, с инженерно-техническим персоналом, с работниками бухгалтерии и другими работниками шахты.
В результате тщательного расследования семь работников шахты были арестованы и преданы суду. Трое из них в первом полугодии 1942 года по приговору суда были расстреляны за враждебные антисоветские действия, а остальные четверо были осуждены на разные сроки тюремного заключения.
Суд состоялся в городе Новосибирске, никто из работников шахты на нем не присутствовал, так как судебные извещения поступили поздно. По сведениям, которые дошли до нас, в числе расстрелянных была и так называемая "тетя Маша", которая натравливала рабочих на расправу с главным бухгалтером, ложно обвиняя его в краже денег из заработной платы рабочих. Она оказалась женой видного контрреволюционера, расстрелянного органами Советской власти еще в 1920-30 годах. На суде она признала себя виновной в провокационных действиях и заявила, что она поставила себе целью всеми средствами бороться с Советской властью и мстить за репрессированного мужа.
* * * Анализируя события, происшедшие в Москве в дни паники 16-17 октября 1941 года, непосредственным свидетелем и участником которых был лично сам, невольно приходишь к выводу: Паника - явление страшное в жизни общества. Особенно если она происходит в таком большом городе, как Москва. Паника нанесла огромный материальный и моральный ущерб населению и хозяйству города. Были разграблены в большом количестве продовольственные и промтоварные магазины, предприятия легкой и пищевой промышленности, разрушены коммунальные предприятия, остановлены и покалечены все виды городского транспорта, разграблены крупные учреждения, школы, больницы, детские сады и другие здания. Целые банды темных личностей, поощряемые и направляемые враждебными элементами, шныряли по улицам Москвы, били стекла магазинов и учреждений, ломали двери, жгли мебель, крушили все, что попадало под руку.
Не на высоте своего положения оказались и многие руководители предприятий, директора магазинов. Воспользовавшись общей суматохой, они брали служебные машины, загружали их наиболее ценными товарами и вещами, забирали в кассах наличные деньги и спешно уезжали на восток страны. После приказа Верховного главнокомандующего товарища Сталина о борьбе с паникой большинству паникеров и мародеров далеко уехать не удалось. На окраине Москвы их встречали рабочие дружины, отбирали все награбленное, а их отдавали в милицию.
Были и такие случаи, когда под видом рабочих дружин орудовали банды грабителей. Они тоже останавливали проезжающих беглецов, отбирали у них вещи и забирали себе, а владельцев избивали и отправляли обратно.
В тяжелый момент решительной борьбы с гитлеровскими полчищами страна вынуждена была отвлекать материальные и людские ресурсы на ликвидацию последствий паники.
Паника также показала немало примеров неправильного суждения о людях в довоенный период. Многие из тех, кого мы считали своей опорой в работе за их, как выяснилось впоследствии, показную активность на собраниях и в проведении отдельных мероприятий, теперь, в критические для столицы дни, показали себя как отъявленные антисоветчики, как дезорганизаторы установленного порядка, как фашистские агенты. А те, кому мы мало доверяли, кто держался в тени и не стремился часто попадать на глаза начальству, редко выступали на собраниях, в трудную минуту оказались наиболее стойкими. Они твердо поддерживали политику Советской власти и активно помогали бороться с ее врагами.
В дни паники, точно в половодье, всплыла наверх вся нечисть, все отходы общества. Каждого человека, как на ладони, было видно со всех сторон - не по его словам, а по практическим делам. Это была самая эффективная проверка кадров.
А.Курочкин
1990 год
Утром 20 октября 1941 года к нам в контору шахты явились два товарища, одетые в гражданское. Они зашли ко мне, представились как сотрудники городского управления Госбезопасности и сказали, что им поручено вести следствие о событиях, связанных с паникой 16-17 октября. Я сказал: "Ну что ж, действуйте. Если будет нужна моя помощь - пожалуйста, обращайтесь".
Через некоторое время они снова зашли ко мне и попросили ввести их в курс дела, рассказать, что произошло за эти два дня, кто был инициатор и как я лично оцениваю эти события. Я рассказал им все, как было, кто, на мой взгляд, являлся зачинщиком беспорядков, кто участвовал в избиении главного бухгалтера Шакина и зам. начальника шахты Румянцева. Но из их вопросов я понял, что такая информация их не устраивает. Они сразу перешли на официальный тон и стали вести беседу со мной в форме допроса, настойчиво требуя от меня как от секретаря партийной организации прямых обвинений в адрес начальника шахты Лысенкова, его заместителя Румянцева и главного бухгалтера Шикина. Это они, мол, заранее договорились между собой, захватили деньги и бежали, бросив на произвол судьбы своих рабочих; их надо судить, как врагов народа, а вы их выгораживаете. Рабочие тут не виноваты, это они толкнули их на неправильные действия.
Я был поражен такой трактовкой происшедших у нас событий. Как же так, невольно подумал я, передо мной сидят два представителя такого авторитетного политического органа, призванного обеспечивать неукоснительное соблюдение законности в стране, а они вдруг сами толкают меня на клеветнические измышления, на подлость - с тем, чтобы моими руками расправиться с честными работниками, обвинив их в тяжких преступлениях. Я сказал им, что не могу согласиться с ними и дать показания в таком духе, как они требуют. Как же можно обвинять этих товарищей, что они заранее договорились между собой, украли деньги и сбежали, бросив рабочих на произвол судьбы? Они не сбежали, а выехали согласно приказу начальника Метростроя, который я сам читал, а это не одно и то же. Райком партии мне тоже давал указание о выезде, и если бы у меня была машина, возможно, я тоже выехал бы. Тем более нельзя обвинять главного бухгалтера Шикина и зам. начальника шахты Румянцева, поскольку они больше всех пострадали.
"Все эти события, - сказал я, - произошли на моих глазах, и я заявляю, что действительными виновниками их являются названные мною лица, а не эти трое руководителей". Тогда они с явной угрозой в голосе сказали: "Мы эти данные все равно получим от других работников. Этих троих мы будем судить как врагов народа, а Вас привлечем к ответственности за связь с ними, как соучастника".
Все это говорилось в жестком прокурорском тоне, с явным намерением запугать меня и вырвать нужные им показания. У меня закралось сомнение: если эти люди действительно из Управления Госбезопасности, то неужели они имеют установку так вести следствие? Под каким-то предлогом я вышел из своего кабинета, быстро вошел в кабинет начальника шахты и оттуда позвонил в транспортный отдел Центрального управления НКВД. Трубку взял начальник отдела Цыганков - я с ним лично ни разу не встречался, но по телефону приходилось разговаривать. Я рассказал ему, что ко мне пришли двое товарищей, назвались сотрудниками городского отдела Госбезопасности и начали вести следствие о событиях 16-17 октября, но их метод вызывает у меня подозрение, так как они не выясняют действительного положения дел, а путем угроз добиваются получения от меня надуманных фактов по обвинению руководства шахты в тяжелых преступлениях. Он мне ответил, что никому еще не поручалось вести следствие по этому вопросу, и тут же попросил меня позвать их к телефону. Когда один из них взял трубку, Цыганков что-то коротко сказал ему. Они тут же забрали свои бумаги и быстро ушли, точно их ветром сдуло, даже не простившись со мной.
У меня до сих пор не пропала уверенность, что если они и были действительно сотрудниками ОГПУ, то, очевидно, из тех, которые в 1937-38 годах занимались избиением кадров. Это были гитлеровские агенты, пробравшиеся в органы Госбезопасности.
Вскоре появился начальник шахты Юрий Сергеевич Лысенков и уезжавшие с ним сотрудники. Оказывается, их состав был задержан и поставлен в тупик на 3-ей Москве, где он и простоял почти трое суток. Там хулиганствующие организаторы беспорядков на шахте захватили главного бухгалтера Шикина и заместителя начальника шахты Румянцева и притащили их на шахту, награждая дорогой кулаками. В беседе с Лысенковым я задал ему вопрос: "Юрий Сергеевич, как могло так получиться, что вас семьсот человек, а их около десяти, и вы дали им возможность у вас на глазах избить двух ваших товарищей и увести их для того, чтобы устроить над ними самосуд?". Юрий Сергеевич очень переживал случившееся, но объяснить причину своей бездеятельности так и не смог. Очевидно, поддавшись панике, они все очень перетрусили и потеряли способность принимать разумные решения. Он потел и краснел и только повторял: "Я не виноват, я не виноват". Я и сам понимал, что он не виноват - виновата была общая обстановка, сложившаяся в результате паники, которой подверглись и даже более высокие руководящие кадры.
Дней через пять происшедших у нас событий к нам на шахту прибыли два сотрудника транспортного отдела Центрального управления НКВД СССР. Они имели поручение начальника отдела тов. Цыганкова произвести расследование обстоятельств, при которых произошли беспорядки и нарушения трудовой и государственной дисциплины в коллективе шахты. В течение нескольких дней присланные товарищи внимательно изучали обстановку, сложившуюся в дни паники 16-17 октября 1941 года. Они по нескольку раз беседовали с рабочими-шахтерами, с мастерами, с инженерно-техническим персоналом, с работниками бухгалтерии и другими работниками шахты.
В результате тщательного расследования семь работников шахты были арестованы и преданы суду. Трое из них в первом полугодии 1942 года по приговору суда были расстреляны за враждебные антисоветские действия, а остальные четверо были осуждены на разные сроки тюремного заключения.
Суд состоялся в городе Новосибирске, никто из работников шахты на нем не присутствовал, так как судебные извещения поступили поздно. По сведениям, которые дошли до нас, в числе расстрелянных была и так называемая "тетя Маша", которая натравливала рабочих на расправу с главным бухгалтером, ложно обвиняя его в краже денег из заработной платы рабочих. Она оказалась женой видного контрреволюционера, расстрелянного органами Советской власти еще в 1920-30 годах. На суде она признала себя виновной в провокационных действиях и заявила, что она поставила себе целью всеми средствами бороться с Советской властью и мстить за репрессированного мужа.
* * * Анализируя события, происшедшие в Москве в дни паники 16-17 октября 1941 года, непосредственным свидетелем и участником которых был лично сам, невольно приходишь к выводу: Паника - явление страшное в жизни общества. Особенно если она происходит в таком большом городе, как Москва. Паника нанесла огромный материальный и моральный ущерб населению и хозяйству города. Были разграблены в большом количестве продовольственные и промтоварные магазины, предприятия легкой и пищевой промышленности, разрушены коммунальные предприятия, остановлены и покалечены все виды городского транспорта, разграблены крупные учреждения, школы, больницы, детские сады и другие здания. Целые банды темных личностей, поощряемые и направляемые враждебными элементами, шныряли по улицам Москвы, били стекла магазинов и учреждений, ломали двери, жгли мебель, крушили все, что попадало под руку.
Не на высоте своего положения оказались и многие руководители предприятий, директора магазинов. Воспользовавшись общей суматохой, они брали служебные машины, загружали их наиболее ценными товарами и вещами, забирали в кассах наличные деньги и спешно уезжали на восток страны. После приказа Верховного главнокомандующего товарища Сталина о борьбе с паникой большинству паникеров и мародеров далеко уехать не удалось. На окраине Москвы их встречали рабочие дружины, отбирали все награбленное, а их отдавали в милицию.
Были и такие случаи, когда под видом рабочих дружин орудовали банды грабителей. Они тоже останавливали проезжающих беглецов, отбирали у них вещи и забирали себе, а владельцев избивали и отправляли обратно.
В тяжелый момент решительной борьбы с гитлеровскими полчищами страна вынуждена была отвлекать материальные и людские ресурсы на ликвидацию последствий паники.
Паника также показала немало примеров неправильного суждения о людях в довоенный период. Многие из тех, кого мы считали своей опорой в работе за их, как выяснилось впоследствии, показную активность на собраниях и в проведении отдельных мероприятий, теперь, в критические для столицы дни, показали себя как отъявленные антисоветчики, как дезорганизаторы установленного порядка, как фашистские агенты. А те, кому мы мало доверяли, кто держался в тени и не стремился часто попадать на глаза начальству, редко выступали на собраниях, в трудную минуту оказались наиболее стойкими. Они твердо поддерживали политику Советской власти и активно помогали бороться с ее врагами.
В дни паники, точно в половодье, всплыла наверх вся нечисть, все отходы общества. Каждого человека, как на ладони, было видно со всех сторон - не по его словам, а по практическим делам. Это была самая эффективная проверка кадров.
А.Курочкин
1990 год