Дела давно минувших дней-4
Постепенно рассвело, а штурма все не было. Начала появляться мысль, что мы выстояли. Я побрел по площади ближе к Белому дому - посмотреть, что там делается. Кое-где были более или менее организованные группы ребят с противогазами - некое подобие ополчения.
В крохотном садике около здания СЭВ образовался импровизированный туалет по принципу "мальчики туда, девочки сюда". Так что жильцам этого здания будет напоминать об этой ночи не только вид баррикад вокруг...
В восьмом часу утра народ начал расходиться. Хотя на рассвете меня и напоила чаем из термоса какая-то сердобольная женщина, но все же я продолжал мерзнуть, и потому решил, что теперь уже тоже могу уйти. Тревоги ничто не предвещало. В общем потоке дошел почти до метро, как вдруг сзади раздались крики: "Стойте, назад!". Бросились бегом к баррикаде, все дружно. Пожалуй, бросились бы и на ОМОН, если бы он появился в это время. Но все обошлось: просто пришли еще три БМП на помощь обороне и неожиданно выехали из-за здания гостиницы "Мир". Все быстро выяснилось, народ с облегчением снова двинулся к метро, и я тоже.
В метро висели листовки с последними сведениями о происходивших событиях - их почти нигде не срывали, народ стоял толпами и внимательно читал. Конечно, я начал громко призывать народ к Белому дому, и тут кто-то потянул меня за рукав. Это оказался Сеня Беляев. Рука у него была перевязана - он укололся в походе рыбьей костью, развилась флегмона кисти. Он говорил об этом так, как будто хотел объяснить, почему он не был на баррикадах. Общее настроение вокруг было, конечно, на стороне Ельцина.
Приехав домой, выпил первым делом немного вина и насухо вытер промокшие ноги, потом поел, напился горячего чаю и лег спать. Через два с половиной часа поднялся по звонку будильника и поехал на работу. Ситуация еще не вполне определилась, поэтому собирался основательно: взял заплечную сумку, положил в нее куртку, свитер и шерстяные носки, немного конфет, пластиковое непромокаемое сиденье; на ноги надел осенние ботинки с толстой подошвой. В институте только и разговоров было, что о путче. Заговорщиков никто из моих знакомых не поддерживал, хотя были и нейтрально настроенные. Когда расходились по домам, я посоветовал всем хотя бы побывать около Белого дома, почувствовать атмосферу. К этому времени заговорщики уже бежали из Москвы, но Российское руководство все-таки просило народ придти к Белому дому - на всякий случай. До вечера я смотрел телевизор в Анохинской лаборатории, а когда стало ясно, что можно успокоиться, почувствовал, что смертельно хочется спать, и поехал домой.
На следующий день, 22 августа, в лаборатории было намечено празднование дней рождения Гали Дьячковой и Лены Акимовой. Но утром объявили о митинге, и я, не дождавшись остальных сотрудников, снова укатил к Белому дому. На этот раз у меня был с собой фотоаппарат, и я поснимал немного и наши баррикады, и всеобщее ликование на площади. После митинга дошел вместе со всеми от Белого дома до Кремля, а потом поехал в лабораторию. Там выяснилось, что Тарих по моему совету поехал накануне к Белому дому и так там и остался на всю ночь. Ночь была спокойная, но приехал он, переполненный впечатлениями.
Пожалуй, для полноты стоит сказать несколько слов о том упоительном чувстве победы, с которым я вернулся с митинга, и о совершенно непривычном чувстве гордости за первых лиц нашей республики. И еще - на митинге стоял с отчетливой мыслью: мы смыли позор с даты 21 августа! Двадцать три года при мысли об этом дне мы испытывали ощущение позора и бессилия, но теперь это будет уже другой день!
Все это я дописываю по прошествии нескольких дней после самих событий. За это время произошло много интересного: вернулся Горбачев, напугал и огорчил всех своей первой пресс-конференцией, потом резко перестроился и твердо встал на позиции демократии; арестовали партийное имущество и остановили деятельность партии; посносили памятники Дзержинскому, Свердлову, Калинину; повыгоняли кучу сволочей из верхних этажей власти. Постепенно проясняется, кто как встретил известие о перевороте, кто и как себя вел. Луизин брат Гена ночевал у Белого дома, Оксана из Катиной лаборатории тоже, Маша и Лена из группы Долгова были там 20-го и 21-го. Друг наш Саша Минаев днем 20-го был у Белого дома, а на следующий день смонтировал дома кустарный маломощный передатчик и ретранслировал передачи радио "Свобода" на средние волны, поблизости от волны станции "Эхо Москвы". Саша Щербина нигде не был, но в результате переживает теперь настоящий комплекс вины и долго говорил мне, что ему стыдно перед друзьями. Многие Генкины друзья хоть какое-то время тоже провели у Белого дома.
Нужно сказать еще и о том, что не могу судить тех, кто "не вышел на площадь". Я и сам до конца не знал, пойду ли туда и останусь ли потом там ночью - какое-то смутное, почти подсознательное чувство направляло меня, это не было полностью осознанное и заранее обдуманное решение. И хотя душой я был, безусловно, на стороне тех, кто стоял около Белого дома, но сложись обстоятельства иначе, и меня могло не быть среди них (о чем я, конечно, потом пожалел бы). Сейчас уже многие пытаются извлекать преимущества из своего порыва - мне кажется, это не слишком благородно.
Приведу в пример историю с моим братом. Во время путча он был в отпуске, жил на даче около Икши без радио и телевизора, почти в полной изоляции от мира. Конечно, соседи сообщили ему, хотя и с опозданием, о том, что происходит. 21 августа он ненадолго приезжал в Москву, тут же вернулся, потому что в середине дня к нему на день рождения моей племянницы Наташи должны были приехать наши родители и теща. Кое-что он узнал в Москве, затем гости рассказали ему подробности. Проводив гостей, он сказал жене, что утром едет в Москву и если не будет уже поздно, то пойдет ночевать к Белому дому. Были долгие ночные разговоры о том, что будет с детьми, если с ним что-нибудь случится, были слезы жены и попытки убедить ее в том, что он не сможет смотреть в глаза товарищам, если его не будет с ними в это трудное время. Под утро все же договорились, и он поехал. Добрался до Икши, а там уже общее ликование: Горбачев вернулся, заговорщики арестованы. Вот как шутит с нами жизнь! Не было Гены на площади у Белого дома, но разве эти ночные разговоры, это выстраданное решение ничего не стоят? Так что не склонен я очень хвастаться своим поведением. Тут важно другое: для каждого эти дни провели в жизни какую-то черту, какой-то рубеж, и одни поднялись хоть чуть-чуть над собою прежними, другие - наоборот. Но извне это совсем не всегда заметно.
Кроме того, мы ведь прошли только первый круг испытаний. Мог быть слезоточивый газ и омоновские дубинки, могла быть и стрельба по безоружной толпе. Как повели бы мы себя тогда, кто бежал бы, кто устоял? Могла быть и временная победа путчистов, а после нее - компания публичного осуждения защитников Белого дома и требования их покаяния - все ли остались бы тверды? Конечно, каждому хотелось бы сегодня думать и говорить, что он пошел бы до конца. Однако эти испытания не состоялись, мы их не прошли, а предположительные утверждения мало чего стоят. Так что не будем хвастаться: достаточно того, что в ту страшную ночь я там был, и я этим счастлив.
Москва, 23-30.8.91
В начало
В крохотном садике около здания СЭВ образовался импровизированный туалет по принципу "мальчики туда, девочки сюда". Так что жильцам этого здания будет напоминать об этой ночи не только вид баррикад вокруг...
В восьмом часу утра народ начал расходиться. Хотя на рассвете меня и напоила чаем из термоса какая-то сердобольная женщина, но все же я продолжал мерзнуть, и потому решил, что теперь уже тоже могу уйти. Тревоги ничто не предвещало. В общем потоке дошел почти до метро, как вдруг сзади раздались крики: "Стойте, назад!". Бросились бегом к баррикаде, все дружно. Пожалуй, бросились бы и на ОМОН, если бы он появился в это время. Но все обошлось: просто пришли еще три БМП на помощь обороне и неожиданно выехали из-за здания гостиницы "Мир". Все быстро выяснилось, народ с облегчением снова двинулся к метро, и я тоже.
В метро висели листовки с последними сведениями о происходивших событиях - их почти нигде не срывали, народ стоял толпами и внимательно читал. Конечно, я начал громко призывать народ к Белому дому, и тут кто-то потянул меня за рукав. Это оказался Сеня Беляев. Рука у него была перевязана - он укололся в походе рыбьей костью, развилась флегмона кисти. Он говорил об этом так, как будто хотел объяснить, почему он не был на баррикадах. Общее настроение вокруг было, конечно, на стороне Ельцина.
Приехав домой, выпил первым делом немного вина и насухо вытер промокшие ноги, потом поел, напился горячего чаю и лег спать. Через два с половиной часа поднялся по звонку будильника и поехал на работу. Ситуация еще не вполне определилась, поэтому собирался основательно: взял заплечную сумку, положил в нее куртку, свитер и шерстяные носки, немного конфет, пластиковое непромокаемое сиденье; на ноги надел осенние ботинки с толстой подошвой. В институте только и разговоров было, что о путче. Заговорщиков никто из моих знакомых не поддерживал, хотя были и нейтрально настроенные. Когда расходились по домам, я посоветовал всем хотя бы побывать около Белого дома, почувствовать атмосферу. К этому времени заговорщики уже бежали из Москвы, но Российское руководство все-таки просило народ придти к Белому дому - на всякий случай. До вечера я смотрел телевизор в Анохинской лаборатории, а когда стало ясно, что можно успокоиться, почувствовал, что смертельно хочется спать, и поехал домой.
На следующий день, 22 августа, в лаборатории было намечено празднование дней рождения Гали Дьячковой и Лены Акимовой. Но утром объявили о митинге, и я, не дождавшись остальных сотрудников, снова укатил к Белому дому. На этот раз у меня был с собой фотоаппарат, и я поснимал немного и наши баррикады, и всеобщее ликование на площади. После митинга дошел вместе со всеми от Белого дома до Кремля, а потом поехал в лабораторию. Там выяснилось, что Тарих по моему совету поехал накануне к Белому дому и так там и остался на всю ночь. Ночь была спокойная, но приехал он, переполненный впечатлениями.
Пожалуй, для полноты стоит сказать несколько слов о том упоительном чувстве победы, с которым я вернулся с митинга, и о совершенно непривычном чувстве гордости за первых лиц нашей республики. И еще - на митинге стоял с отчетливой мыслью: мы смыли позор с даты 21 августа! Двадцать три года при мысли об этом дне мы испытывали ощущение позора и бессилия, но теперь это будет уже другой день!
Все это я дописываю по прошествии нескольких дней после самих событий. За это время произошло много интересного: вернулся Горбачев, напугал и огорчил всех своей первой пресс-конференцией, потом резко перестроился и твердо встал на позиции демократии; арестовали партийное имущество и остановили деятельность партии; посносили памятники Дзержинскому, Свердлову, Калинину; повыгоняли кучу сволочей из верхних этажей власти. Постепенно проясняется, кто как встретил известие о перевороте, кто и как себя вел. Луизин брат Гена ночевал у Белого дома, Оксана из Катиной лаборатории тоже, Маша и Лена из группы Долгова были там 20-го и 21-го. Друг наш Саша Минаев днем 20-го был у Белого дома, а на следующий день смонтировал дома кустарный маломощный передатчик и ретранслировал передачи радио "Свобода" на средние волны, поблизости от волны станции "Эхо Москвы". Саша Щербина нигде не был, но в результате переживает теперь настоящий комплекс вины и долго говорил мне, что ему стыдно перед друзьями. Многие Генкины друзья хоть какое-то время тоже провели у Белого дома.
Нужно сказать еще и о том, что не могу судить тех, кто "не вышел на площадь". Я и сам до конца не знал, пойду ли туда и останусь ли потом там ночью - какое-то смутное, почти подсознательное чувство направляло меня, это не было полностью осознанное и заранее обдуманное решение. И хотя душой я был, безусловно, на стороне тех, кто стоял около Белого дома, но сложись обстоятельства иначе, и меня могло не быть среди них (о чем я, конечно, потом пожалел бы). Сейчас уже многие пытаются извлекать преимущества из своего порыва - мне кажется, это не слишком благородно.
Приведу в пример историю с моим братом. Во время путча он был в отпуске, жил на даче около Икши без радио и телевизора, почти в полной изоляции от мира. Конечно, соседи сообщили ему, хотя и с опозданием, о том, что происходит. 21 августа он ненадолго приезжал в Москву, тут же вернулся, потому что в середине дня к нему на день рождения моей племянницы Наташи должны были приехать наши родители и теща. Кое-что он узнал в Москве, затем гости рассказали ему подробности. Проводив гостей, он сказал жене, что утром едет в Москву и если не будет уже поздно, то пойдет ночевать к Белому дому. Были долгие ночные разговоры о том, что будет с детьми, если с ним что-нибудь случится, были слезы жены и попытки убедить ее в том, что он не сможет смотреть в глаза товарищам, если его не будет с ними в это трудное время. Под утро все же договорились, и он поехал. Добрался до Икши, а там уже общее ликование: Горбачев вернулся, заговорщики арестованы. Вот как шутит с нами жизнь! Не было Гены на площади у Белого дома, но разве эти ночные разговоры, это выстраданное решение ничего не стоят? Так что не склонен я очень хвастаться своим поведением. Тут важно другое: для каждого эти дни провели в жизни какую-то черту, какой-то рубеж, и одни поднялись хоть чуть-чуть над собою прежними, другие - наоборот. Но извне это совсем не всегда заметно.
Кроме того, мы ведь прошли только первый круг испытаний. Мог быть слезоточивый газ и омоновские дубинки, могла быть и стрельба по безоружной толпе. Как повели бы мы себя тогда, кто бежал бы, кто устоял? Могла быть и временная победа путчистов, а после нее - компания публичного осуждения защитников Белого дома и требования их покаяния - все ли остались бы тверды? Конечно, каждому хотелось бы сегодня думать и говорить, что он пошел бы до конца. Однако эти испытания не состоялись, мы их не прошли, а предположительные утверждения мало чего стоят. Так что не будем хвастаться: достаточно того, что в ту страшную ночь я там был, и я этим счастлив.
Москва, 23-30.8.91
В начало